Попроси меня электронно


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

Российские фонды вынуждены публиковать все данные своих подопечных, вплоть до подробностей истории болезни — иначе денег не собрать. Электронную культуру просьб о помощи разбирает координатор программ благотворительного фонда «AdVita» Елена Грачева.

Благотворительность в Интернете существует в двух основных форматах:

А) сайты фондов, которые организуют сбор средств и координируют оказание помощи, то есть являются квалифицированными посредниками между жертвователем и благополучателем,

Б) Индивидуальные просьбы о помощи, исходящие либо от тех, кто нуждается в помощи, либо от друзей и близких людей. Это могут быть персональные сайты, созданные под сбор средств, либо группы в социальных сетях.

Стратегия подачи информации для жертвователей, в зависимости от формата, имеет свои особенности, но в настоящее время можно говорить о формировании определенных требований (с точки зрения возможной эффективности) просьб о помощи, с которыми должны считаться все участники процесса.

Фонды вынуждены учитывать сформировавшееся в обществе представление о недоверии любой структуре, организующей сбор средств, так как в сознании любого постсоветского человека с его жесткой оппозицией «Государство – Частный человек» фонды ассоциируются с Государством. Поэтому информация на сайте любого фонда подается с учетом того, что главным критерием должна быть доступность верификации любой изложенной на сайте информации. Это приводит к тому, что фонды практически не ведут безадресного сбора средств (ровная противоположность западной практике). Фонды вынуждены публиковать не просто индивидуальные данные пациента, но и многие подробности его истории болезни; пациенты вынуждены соглашаться на публикацию многих обстоятельств из своей жизни в обмен на удовлетворение потребности жертвователей в верификации информации. Это достаточно травматичная для подопечного практика.

Выходом из этого может быть формирование вокруг фонда круга постоянных жертвователей, поддерживающих концепцию фонда, доверяющих специалистам фонда и делегирующих фонду право распределять собранные средства. Это возможно, если таковая концепция ясно проговорена, если вся отчетность открыта и прозрачна и если у фонда есть внятная работа с жертвователями. К примеру, опыт фонда «АдВита» показывает, что нерентабельная, с точки зрения массовых представлений о фандрайзинге, позиция: «фонд проверяет информацию и несет ответственность за ее достоверность, но не регулирует само количество просьб и размещает на сайте все профильные просьбы, поступающие в фонд», — находит отклик у многих жертвователей.

Это две совершенно противоположные по психологии группы жертвователей. Представители первой группы проявляют исключительную самостоятельность в выборе подопечного, они готовы потратить время на знакомство со многими историями, размещенными на сайте, чтобы выбрать своего и помочь именно ему, и благодарны фонду за неограничение этой информации.

Представители второй группы, напротив, увидев на сайте фонда сотни историй подопечных и осознав, таким образом, масштаб необходимой помощи, отказываются от распределения своих пожертвований по конкретным пациентам и благодарны фонду за возможность переложить выбор на сотрудников фонда. Жертвователи фонда «АдВита» знают, что из безадресных пожертвований помощь оказывается либо тогда, когда помощь нужна срочно, либо тогда, когда нет адресных пожертвований, то есть пациента никто не поддерживает, либо когда нужно оказать системную помощь больнице. В настоящее время 58% всех жертвователей фонда выбирают безадресную помощь, и эта цифра имеет тенденцию к росту.

Но большинство фондов считают максимально эффективной другую политику размещения просьб о помощи: на сайте фонда размещается строго фиксированное количество просьб, и, пока не собраны средства на одних подопечных, следующие истории не публикуются. Более того, помощь оказывается разово, так как жертвователь должен получить немедленный результат и не готов к бесконечным просьбам о помощи, исходящим от одного и того же подопечного. Таким образом, такая политика фонда обращена к той группе жертвователей, которой необходимо иметь возможность быстро выбрать подопечного из пяти-десяти просьб о помощи и быстро получить результат своего пожертвования.

В просьбах о помощи, исходящих от самого пациента и/или его родственников и друзей, акценты расставлены несколько иначе: идет воздействие на чувства возможного жертвователя, информация должна быть не столько достоверной, сколько эмоционально изложенной и должна апеллировать к определенным константам общественного сознания, сформировавшимся в России вокруг оказания помощи, к примеру: а) дети беззащитны, все лучшее детям, б) в России здравоохранение ужасно, наши врачи ничего не умеют, поэтому спасти ребенка можно только за рубежом, и т.д. Это объясняет, к примеру, почему в считанные недели могут быть собраны сотни тысяч евро на операцию за границей для конкретного младенца и почему не находят никакого отклика просьбы о помощи взрослым людям на лечение в России.

Именно эмоция и мгновенная идентификация ситуации потенциальным жертвователем становятся главными источниками частного пожертвования, адресованного частному же человеку. Наш соотечественник твердо знает, что «государству на человека наплевать», что «у нас ничего вылечить невозможно» и т.д., находит множество сходных ситуаций в своем личном опыте, и именно эти его убеждения выполняют в этом случае верификационную функцию, а не наличие/отсутствие на сайте документов, подтверждающих целесообразность сбора. Человек эмоционально вовлекается в ситуацию и бессознательно идентифицирует себя и с жертвой (отсюда сочувствие), — и со спасителем (отсюда удовлетворение). Человек идентифицирует любую структуру, стоящую между ним и пациентом, как часть бездушной государственной машины, как посредника, наживающегося на чужом горе, и рассматривать эти фонды как специалистов по оказанию эффективной помощи, как правило, не готов.

С этой точки зрения, культура просьб о помощи и реакции на эти просьбы в России и на Западе ровно противоположны. На Западе это технология и повседневная практика: человек выбирает организацию и жертвует туда деньги постоянно, и пациенту нет необходимости публиковать всю свою жизнь и пытаться вызвать сочувствие, чтобы получить помощь, фонд же публикует не столько просьбы о помощи как таковые, сколько концепцию своей деятельности. В России человеком движет эмоция и константы общественного сознания, построенные на недоверии к любым институциям, и поэтому помощь ближнему, лично знакомому, доминирует. В том случае, если помощь оказывается «дальнему», оба участника процесса – просящий о помощи и жертвователь – должны вступить в эмоциональный контакт, стать друг другу «близкими». Эта ситуация более травматична для обоих, но она выполняет функцию верификации информации в обществе, существующем в условиях тотального недоверия.

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий