10 июня Илья Штейнберг и его «Школа-студия полевого исследователя» рассказали в бизнес-школе RMA, как они изучали неинституциональное добровольчество на примере Тверского волонтерского поисково-спасательного отряда «Сова». Мы записали самые интересные выводы, которые социологи сделали о природе волонтерства в России.

Учения отряда «Сова». Фото: vk.com/poisk_tver

«Длинный стол»

Пресс-конференция в RMA прошла при поддержке фонда «Общественное мнение» (ФОМ), а само исследование проходило по методике «длинного стола», которую придумал кандидат философских наук, магистр социологии Манчестерского университета Илья Штейнберг.

«Школа-студия полевого исследователя» взяла интервью у двадцати пяти волонтеров из поисково-спасательного отряда «Сова», который стихийно возник в 2011 году. Вместе в подготовкой к полевому исследованию и анализом его результатов весь процесс занял чуть меньше года.

Как пояснил Илья Штейнберг, «неинституциональное добровольчество» — значит организованное по инициативе «снизу», без участия власти. Как правило, такое волонтерство возникает там, где государство не может удовлетворить насущные потребности людей. В случае «Совы» госструктурам, а конкретно полиции и МЧС, не хватает мощностей, чтобы искать пропавших людей. При этом отряд «Сова», как и многие подобные ему, — полноценная некоммерческая организация со своими нормами, традициями и правилами.

Работали социологи с ядром «Совы», то есть теми, кто непосредственно участвует в поиске пропавших людей — например, прочесывает Тверские леса, когда пропадают дети и грибники. Главное, что выясняли исследователи, то есть на профессиональном языке «ключевой исследовательский вопрос»: «Почему, несмотря на то, что мораль и нравственность нашего общества падает, количество волонтеров в поисковом отряде увеличивается?»
Исследователям было интересно, с какой мотивацией люди вступают в отряд, почему остаются после первого «поиска», какие личностные трансформации претерпевают год от года, как относятся к «коллегам по поиску» — правоохранительным органам. По словам членов рабочей группы, выводы получились совершенно неочевидные и часто даже расходящиеся с первоначальными гипотезами.

20 «гвардейцев» на 10 000 «резервистов»

Один из участников рабочей группы Дмитрий Бородин рассказал, что посчитать неинституциональных волонтеров, которые самоорганизовались без участия государства, бизнеса и других НКО, — задача не из легких. Тем не менее исследователям удалось довольно четко выявить, кого можно называть поисковиком и какова структура «Совы».

Для себя отряд «Сова» выработал три критерия, по которым человек может считаться поисковиком. Во первых, участие в поисках — от прочесывания лесов до расклейки ориентировок по городу. Во-вторых, наличие профессиональных навыков: грубо говоря, чтобы искать людей по болотам, одного сердечного порыва недостаточно. Третий критерий — добровольность участия.

Что касается структуры отряда, ядро образуют 15-20 человек, которых авторы исследования обозначили как «штаб» и «гвардию». «Штаб» — люди, которые дистанционно организуют и координируют поиски; «гвардия» — активисты, которые выезжают на каждый поиск, готовы сорваться с места буквально в любую минуту. Дальше идут периферические круги: «армейские части», участвующие в поисках периодически; «ополчение», или эпизодические волонтеры, часто это родственники и соседи пропавшего.

Учения отряда «Сова». Фото: vk.com/poisk_tver

И, наконец, интересное открытие исследователей — в группе «Совы» в социальной сети «Вконтакте» состоит около 10 000 человек. Это «резервисты», которые делятся на несколько категорий. Самая активная категория «резервистов» — виртуальные, или информационные волонтеры. Они выполняют важнейшую роль — делают перепосты, тем самым помогая распространять ориентировки. Самая маленькая категория, буквально человек 10 на 10 000 — «тролли», или провокаторы, которые критикуют («Не надо мешать профессионалам заниматься работой»), подозревают волонтеров в корысти. Самая многочисленная категория «резервистов» — доброжелательные наблюдатели, которые иногда подключаются к поиску, но в целом пассивны.

Исследователи отметили, что рост отряда «Сова» идет не за счет ядра, а за счет периферийных кругов. Сколько бы «резервистов» ни добавлялось в соцсетях, на поиски неизменно выезжает около 20 человек. Однако, существует так называемый «волонтерский краудсорсинг», когда участники «Совы» перетекают из «виртуального» в «живой» отряд и обратно.

«Слабоумие и отвага»

Описывая личность типичного волонтера «Совы», авторы проекта «Школа-студия полевого исследователя» выявили несколько любопытных моментов. К примеру, что в отряде девушек и парней примерно поровну и участникам в среднем по 25 лет, хотя изначально исследователи предполагали, что столкнутся с опытными мужчинами средних лет, возможно, бывшими военными и охотниками, знающими лес.

Другой парадокс — несмотря на высокий уровень активизма, волонтеры «Совы» аполитичны, причем от политики дистанцируются сознательно. Еще несколько черт типичного поисковика: циничность как следствие профдеформации (деятельность связана с опасностью, со страданием других людей, со смертью); азартность (среди волонтеров «Совы» немало экстремальщиков, которые в другое время гоняют на мотоциклах, например).

А вот как типичного поисковика в шутку описали сами участники «Совы» — девизом «слабоумие и отвага». Общество воспринимает волонтеров, стабильно тратящих свое время на помощь другим, в лучшем случае как чудаков, в худшем — как людей, у которых есть какая-то скрытая корысть.

О скрытой мотивации поисковиков и привычке помогать

Важный момент, касающийся мотивации, подчеркнула исследователь Любовь Назарова: «Если человек легко озвучивает мотивы, значит, они не совсем настоящие. Каждый опрашиваемый говорил, что у него один мотив — «найти, помочь». Но у всех есть скрытые потребности.

Например, желание помочь часто сочетается с потребностью, чтобы результат от твоих действий был ощутим — «я спас человека». Существует также мотив «никто, кроме нас» (хотя почти все волонтеры «Совы» понимают, что у полиции мало ресурсов, и никого не осуждают). Бывают социальные мотивы — расширение социальных связей, поиск друзей. Некоторые получают удовольствие от процесса поиска, от «адреналина», от шанса задействовать интересные ресурсы — собак, радио-аппаратуру. Вообще, скрытых мотивов немало, но среди них, что любопытно, нет карьерных и четко выраженных религиозных».

Илья Штейнберг добавил, что исследователям довольно непросто было спрашивать людей о том, почему они занимаются поиском пропавших людей: «Проводить опрос среди поисковиков — травматично для исследователя. Ты задаешь вопрос, и волонтер смотрит на тебя с непониманием: «Неужели непонятно? Что же ты за человек, раз тебе надо объяснять?» И, если ты не моральный урод, тебе сложно проводить такие интервью».

Еще одно интересное замечание о природе волонтерства Илья Штейнберг сделал, рассуждая о том, как трасформируется личность поисковика с течением времени. Первое время в отряде всегда связано с эффектом снежного кома — «нас много, мы сила». Но потом активисты видят, что хоть они и социально одобряемы («Город гордится своими поисковиками»), но чем плотнее они начинают заниматься поиском, чем больше времени тратят на прочесывание лесов и болот, тем больше людей, «обывателей», считают их психами.

По словам Ильи Штейнберга, «поисковики говорят про себя «слабоумие и отвага», но на самом деле считают слабоумными тех, кто не идет на поиски, кто остается равнодушным к чужой беде». А еще, помогая много, волонтер становится «человеком помогающим» — например, если на улице упал человек, к нему первым и без ненужной рефлексии подойдет именно поисковик.