Утверждение о том, что благотворительность в России растет и развивается, стало уже общим местом. Несомненно, для общества самым заметным и показательным является рост массовой частной благотворительности, именно она свидетельствует об уровне вовлеченности граждан и культуре благотворительности. Массовые частные пожертвования являются основой сектора, но в то же время в наших условиях пожертвования граждан в большинстве случаев направляются на конкретную адресную помощь, они эмоционально обусловлены и одноразовы, и большинство этих средств передается напрямую нуждающимся, вообще не попадая в зону действия организованной благотворительности. По данным «Мирового рейтинга благотворительности CAF», только 6% наших сограждан жертвуют средства благотворительным организациям, тогда как незнакомцам помогает треть населения – 33%.

Мария Черток

Поэтому предметом этой статьи станет рост институциональной филантропии – совокупности организаций, которые специально создаются для ведения благотворительной деятельности, и обладают для этого соответствующими ресурсами, которые им предоставляют учредители или другие доноры. В этом сегменте благотворительного сектора также заметен значительный рост. Недавно опубликованный Форумом доноров «Доклад о состоянии и развитии фондов в России» зафиксировал деятельность 87 фондов, а совокупный бюджет семидесяти из них составил в 2012 году почти 6 миллиардов рублей (остальные фонды свои цифры не раскрыли). По странному совпадению 87 пожертвований в миллион долларов и выше на общую сумму 545 млн. долларов было зафиксировано за 2011–2012 годы исследованием «Миллионы на благо», которое осуществил частный банк Кутс при участии CAF Россия. Очевидно, что реальный объем средств институциональных доноров — фондов и компаний, которые оборачиваются в благотворительном секторе, существенно превышает приведенные цифры, и этот рост сам по себе может являться предметом радости и гордости для профессионалов, которые много лет занимаются развитием филантропии в России.

Сейчас, когда маховик роста можно при определенных допущениях считать запущенным, мне кажется уместным задуматься о том, что изменится в результате того, что такие фонды существуют и работают. По определению фонды имеют возможность работать на долгосрочные социальные изменения, ставя перед собой амбициозные цели и реализуя стратегические программы. Чем системнее и целенаправленнее работа фонда, тем больше вероятность получить устойчивый результат, хоть и в долгосрочной перспективе. Какие социальные изменения ожидать от деятельности российских фондов? Какие ценности лежат в основе их деятельности, в чем состоит теория изменений, которую они проводят в жизнь? Дать исчерпывающий ответ на эти вопросы непросто, но важно и своевременно.

Возвращаясь к Докладу Форума доноров, мы видим, что в целом тематика деятельности фондов скорее традиционная, если не сказать консервативная – очень небольшая часть из них ответили, что занимаются развитием гражданского общества, и уж практически нет у нас фондов, которые поддерживали бы, например, права меньшинств или развитие независимой прессы. Самой популярной сферой применения сил фондов является образование и просвещение, за ней следуют поддержка социально уязвимых групп и здравоохранения.

Однако и в так популярной сфере образования заниматься благотворительностью можно очень по-разному. Можно строить элитную частную школу или улучшать качество начального образования с прицелом на включение детей мигрантов и инвалидов; можно развивать у подростков интерес к научному и инженерному творчеству или организовывать олимпиады по основам православной культуры. Если представить, что донор, придерживающийся одного из перечисленных подходов, будет супер успешен и сможет донести свою программу до каждой российской школы, мы получим вполне определенную систему образования, и не известно, понравится ли нам она.

Цели поддержки в сфере здравоохранения тоже могут значительно отличаться, и эффект от такой поддержки будет разным. Фонд может заниматься адресной помощью больным детям и взрослым – это спасает жизни, одновременно делая обязательства государства по обеспечению прав своих граждан на лечение менее обременительными и как-бы не такими уж обязательными. Об этой позиции, кстати, много говорилось на конференции, и впервые я заметила извиняющийся тон у некоторых руководителей фондов: фонды понимают, что адресная помощь не влияет на статус кво, но они не могут отказать в помощи людям, для которых решается вопрос жизни и смерти. В последнее время, наконец, начали появляться примеры системной работы в сфере здравоохранения: это и масштабная программа развития детской эндокринологии, которую финансируют акционеры «Альфа-групп», и фонд «Острова», который развивает деятельность групп родителей детей, больных муковисцидозом, и фонд «Орби», занимающийся профилактикой инсульта. Особенностями этих программ является вовлечение медицинской и родительской общественности в обеспечение прав пациентов на здоровье, ставка на совершенствование государственной системы здравоохранения и создание условий для повышения качества и доступности помощи для всех нуждающихся.

Кроме того, что на результаты влияет то, что делают доноры, чрезвычайно важно и то, как они это делают. На конференции активно обсуждался тот факт, что российские фонды предпочитают сами придумывать и реализовывать собственные программы, обращаясь к некоммерческим организациям только как к исполнителям своих замыслов. Об этом свидетельствуют и данные Форума доноров: фонды в зависимости от типа тратят на денежные выплаты (=гранты) от 13% до 18% своего бюджета. Все остальные средства они тратят другим образом – проводя мероприятия, издавая литературу, оказывая социальные услуги и пр.

Что этот факт говорит о ценностных основаниях фондов? Например, что они предпочитают жестко контролировать процесс от начала до конца. Что они придерживаются подхода «сверху вниз», самостоятельно решая, что нужно обществу, и не рассчитывая, что НКО и представляемые ими целевые группы могут сами находить решения своих проблем. Что эффект развития гражданской инициативы и общественного участия, который можно получить, поддерживая проекты низовых организаций, для фондов не важен. И, наконец, что они верят, что общественные преобразования можно спланировать и проконтролировать от начала до конца, как это возможно в бизнесе. А значит, пока филантропия во многом остается элитарным патерналистским проектом, решающим важные социальные проблемы, но не создающим возможности для развития гражданского общества, основанного на взаимном доверии и инициативе людей. Людей, которые могут стать частью решения проблем, а не только пассивными благополучателями.

Фондов в России пока не так уж и много, и ресурсы их ограничены. Могут ли они достигать большего, ставить перед собой более амбициозные цели, добиваться долгосрочных социальных изменений? Несомненно. Для этого им нужно почувствовать себя частью гражданского общества и начать работать в партнерстве с различными общественными группами и НКО не только в контексте реализации проектов, но в процессе определения своих приоритетов и разработки стратегий. Не сомневаюсь, что эффект влияния деятельности фондов в таком случае будет гораздо масштабнее и устойчивее.

Опубликовано в газете «Ведомости»