На днях интернет всполошило сообщение о том, что нашей семье не дают разрешение взять в семью ребенка из детского дома. Казалось бы, как такое могло случиться со мной — известным экспертом, работающим в сфере семейного устройства уже давно. На деле отказ получила моя жена Анна, именно она готовила все документы, а я наблюдал за всем происходящим из поездок по детским домам-интернатам (ДДИ) и исправительным колониям. Эта история показала системные сбои в работе органов опеки, которые отвечают за семейное устройство. Но обо всем по порядку.

Однажды я оказался по работе в одном из ДДИ, где вручал детям инвалидные коляски на электроприводах. Я заметил девочку, которая весьма отличалась от своих одногруппников, — она выглядела как ребенок, случайно попавший в интернатную систему. И умненькая, и симпатичная. Приехав домой, я рассказал о ней своей жене и даже показал фотографию.

Уже через некоторое время мы поехали вместе с Анной к девочке, и они прекрасно пообщались. Порисовали вместе рисунки, Анна поиграла на гитаре. Уже дома она решила, что хочет забрать девочку к нам домой. Так как разговоры об этом велись уже давно, я решил не отказывать жене в желании взять ребенка из ДДИ в нашу семью. Тем более, что в противном случае после окончания ДДИ девочку с большой вероятностью перевели бы в психоневрологический интернат.

Анна начала оформлять все необходимые документы, чтобы взять девочку. Я решил не вмешиваться в этот процесс, изредка давая ей советы. И посмотреть, как все будет проходить и где произойдет сбой.

Понимая, в какую воду мы вошли, все ждал подвоха. И он произошел в самом ожидаемом месте, в работе органов опеки нашего района. Анна уже оформила все что было нужно. Единственное что осталось, — получить акт обследования жилья, что и стало камнем преткновения в дальнейшем. Первая сотрудница, посетившая нашу квартиру, осталась вполне довольна и составила акт, позволяющий взять ребенка в нашу семью. Но начальница опеки, не поверившая своей сотруднице, зачем-то решила сама выйти к нам вместе со всем коллективом — посмотреть, как мы живем. И уже через некоторое время они ходили по квартире, цокая языками, что у нас не хоромы и есть проблемы.

К примеру в заключении стоит запись, что мы стоим на учете как малообеспеченные. А какими мы должны быть, если жена сидит с детьми и работаю я один? Они даже не учли, что, к примеру, мы будем получать от государства средства на обеспечение девочки. (В скобках напомню, что на содержание ребенка в ДДИ государство тратит гораздо больше, чем на содержание в семье).

Проблемой оказалось и то, что духовка в нашей квартире стоит высоко на холодильнике. По мнению сотрудников опеки, это могло привести к падению горячих пирогов на головы наших детей. Куда деть духовку, они не сообщили. Ну и варочная панель, прикрученная к стиральной машине, также вызвала у них волнение, — мол, горячая посуда может упасть на детей. При этом Мосгаз, например, так не считает — иначе ежегодные его проверки стали бы для нас проблемой. Анна сходила в Мосгаз и достала справку, что у нас все законно.

Но в результате не это стало камнем преткновения, а то, что наша квартира мала для ребенка с инвалидной коляской — Анна сообщила, что мы хотим взять ребенка с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ). В представлении опеки, все дети с ОВЗ обязательно сидят в инвалидных колясках, и это не позволяет размещать их в малогабаритных квартирах.

Выдержка из акта обследования квартиры

Это показывает уровень их компетенции — они даже не поинтересовались диагнозом ребенка (девочка может передвигаться без коляски), они ни разу не встретились со мной и детьми, чтобы выявить психологический климат в семье. Их больше интересовала духовка и варочная панель. Мы договорились с Центром «ПРО-МАМА» Марии Терновской и фондом «Большая перемена» о том, что будем получать от них необходимые сопроводительные услуги. Но кому это интересно, если пироги могут свалиться на голову!

А когда сотрудники опеки спросили у Анны, что такое ДДИ, я решил вмешаться. Я эксперт Департамента социальной защиты населения Москвы, которому подчиняется опека, поэтому вопрос решили за один день: вышестоящая структура объяснила сотрудницам опеки, что мы берем ребенка с ОВЗ не критичного состояния. Что эта девочка, хоть находится в ДДИ с самого рождения, имеет все необходимое для самообслуживания и саморазвития.

В работе опеки есть серьезная проблема, а именно — личные представления о том, какой должна быть семья. Главное, считают они, что семья должна быть обеспеченной. Они как будто не знают, что большинство граждан России живут скромно, и от этого их семьи не становятся неполноценными. Такое представление приводит к тому, что решающим фактором в выдаче разрешения на усыновление может стать акт обследования квартиры, а вовсе не потенциал семьи для хорошего воспитания приемных детей. Они смотрят не на людей, а на разрисованные детьми стены.

Повторюсь еще раз: мы не использовали никаких рычагов давления, шли таким же путем, что идут тысячи семей в России. Единственное — мне пришлось публично объявить о том, что у нашей семьи возникли трудности в получении необходимых документов для того чтобы взять девочку из ДДИ в свою семью. Я неоднократно помогал приемным семьям решать подобные вопросы, и чаще всего с успехом. Нашу семью постигла такая же учесть.

Наши дети уже спрашивают, когда смогут встретиться с девочкой из ДДИ. А в это время в наш адрес полилась грязь со стороны и коллег и приемных родителей, не знающих всех деталей этого дела. Нас обвиняют в неоправданной публичной критике сотрудников опеки и в оказании давления для положительного решения. Мне все это знакомо, и я воспринимаю это как обыденность. Вообще, в теме приемного родительства довольно часто происходит такой же сбой, как и в работе органов опеки — чужие проблемы рассматривать под микроскопом многим нравится. Хорошо делать свою работу — далеко не всем.