Оказавшись на секции Конференции Форума Доноров, посвящённой прозрачности корпоративной благотворительности, я попал в малознакомый мне мир — мир бизнес-компаний, концепций социальной ответственности и корпоративных фондов. В этом мире, казалось мне, всё не так экстремально, как у нас, в мире жалостливого крауфандинга. Никто не умирает вот прямо сейчас, за спиной НКОшников стоят надёжные, как скалы, корпорации, нет проблем с мошенниками, и озабочены все главным образом эффективностью программ и эффектностью их презентации.

Во многом я не ошибся — несложно воспринимать «корпоратов» как небожителей. Там и гарантии стабильности, какие нам не снились, и зарплаты, какие не грезились.

Однако оказалось, хотя бизнес и продвинулся значительно дальше, чем фандрайзинговые фонды, тем не менее и в высоких сферах существуют проблемы, идентичные нашим.

Впрочем, сначала вернёмся по времени немного назад.

Непрозрачный СБОР

В марте этого года я написал текст о том, как может выглядеть непрозрачная работа благотворительной организации. В качестве примера я привёл Союз Благотворительных Организаций России. Основные странности, которые я обнаружил на сайте СБОРа, сводились к следующему:

— сам союз какой-то странный. В нём состоят, помимо НКО, также какие-то коммерческие организации, значительная часть списочных участников СБОРа нигде, кроме этого списка не засветилась, а те, кто обладает хотя бы сайтом, о своём членстве в СБОР упорно молчит

— процесс сбора средств непрозрачен, непонятно, как цифры общей суммы сбора соотносятся со списком пожертвовавших и куда исчезает то, что пожертвовано через электронные платёжные системы.

— непрозрачен также процесс затрат. В какой-то момент просто сообщается, что сбор окончен и средства выплачены по назначению. Никаких документов, подтверждающих размер оплаты, её адресата и соответствие суммы сбора сумме выплаты, нет.

В своём ответе Петр Ищенко, руководитель СБОР, даже несколько повинился — да, действительно, не со всеми членами союза СБОР поддерживает постоянные отношения и пообещал устроить «строевой смотр» и в случае необходимости списки отредактировать. Также прозвучали слова о том, что в СБОРе приняли решение внести коррективы в политику публикации финансовых документов.

Я потом высказался ещё раз, уже более концептуально.

Дело было почти восемь месяцев назад. И я решил просто зайти и проверить — многое ли изменилось на сайте СБОР.

Оказалось, что почти ничего. Членов Союза по-прежнему 308, и среди них значатся полтора десятка коммерческих юридических лиц, разных ООО, ЗАО и АО, включая недавно потерявший лицензию «Военно — Промышленный Банк». То есть по каким-то причинам «строевой смотр» так и не был произведён.

Мало изменилось положение дел и в области финансовой прозрачности. На актуальной странице подопечного, как и раньше, связь между общей суммой, списком жертвователей и отображенными пожертвованиями не прослеживается, а позитивные изменения закончились появлением копии счета, подтверждающей сумму, заявленную в качестве цели сбора. Куда исчезают и учитываются ли в общей сумме пожертвования, сделанные через Яндекс-деньги или с помощью смски, по-прежнему неясно. Я своих пожертвований, даже сделанных 8 месяцев назад, так и не нашёл.

Не появилось на сайте и никакой новой информации о расходовании средств. На странице завершённого сбора невозможно узнать — сколько денег было собрано для ребёнка, сколько выплачено, когда и кому именно. Следов начатой было практики публикации платежных поручений найти не удалось.

Впрочем, всё это не особенно важно — как я также писал ранее, никакая публичная отчётность и финансовая прозрачность, никакая внешняя оценка эффективности работы никак не сказывается на работе благотворительных организаций, ориентированных на массового жертвователя.

Важен охват аудитории и умение включить эмоции, а отчёты всё равно никто не читает, а потому разрабатывать стандарты и общеобязательные принципы скорее бессмысленно.

И потому на деятельности СБОРа ни прошлые, ни эта публикации, вероятнее всего, не отразятся. Жертвователи не отвернутся, подопечные не откажутся, сотрудники не разбегутся, а в годовом отчёте будет тот же бодрый тон и рапорт об успешной деятельности. Возможно, сборы даже вырастут.

И, как оказалось на секции конференции Форума Доноров, в корпоративном мире сходные проблемы.

Стандарты качества

Формальным поводом для встречи был небольшой доклад немецкого эксперта Петера Августина о европейских новшествах в области прозрачности бизнеса. Со следующего года на уровне Евросоюза (в разных его частях несколько по-разному) начнёт действовать закон о «Non-financial reporting», обязующий компании, в которых работает более 500 человек и чьи акции торгуются на бирже (а также обладателей оборота выше какой-то планки), раскрывать не только финансовую отчётность, но и массу иных сведений. Компании должны рассказывать общественности о том, как они стремятся к соблюдению прав человека, как соблюдают гендерное и национальное равенство, как борются с коррупцией и так далее. Конкретные формы отчётности, как и санкции за несоблюдение новых правил, ещё не выработаны, поскольку нет ещё опыта применения этих норм, но в течение ближайших двух лет они, несомненно, возникнут.

А поскольку все эти сведения относятся к области социальной ответственности, то именно руководители КСО и сотрудники корпоративных фондов собрались послушать иностранного эксперта.

Начали, разумеется, с вопроса о применимости в России европейского подхода и нашли это нежелательным. Сама мысль о вмешательстве государства в дело КСО вызывает неприятие, вспоминаются различные казусы, от «Закона об иностранных агентах» до «Закона о волонтёрстве». Не срабатывает и западная традиция оглядки на общественное мнение, потому что в России нет — кажется, это несколько удивило иностранного гостя — почти никакого общественного заказа на прозрачность, что финансовую, что нефинансовую.

Помимо простого несовпадения актуальной повестки (ну кому в России интересен гендерный баланс в руководстве добывающих компаний? ), мы не можем похвастаться и наличием общественного мнения как такового.

Грубо говоря, как бы и что бы там ни раскрывала о себе корпорация в рамках своего представления о правильной жизни, будь она насквозь прозрачна или столь же темна — потребителям это малоинтересно. В Европе компания, обвинённая в разрушении окружающей среды, рискует остаться без высококлассных специалистов (которые не пойдут туда работать) или клиентов (которые откажутся иметь с ней дело). И даже чересчур формальный подход к КСО, так называемый greenwashing, может обернуться против компании.

В России же высокая концентрация бизнеса, малоразвитая пресса и общая аморфность общественных институтов таковы, что публичные действия компаний почти никак не сказываются на выгоде, а любая открытость мотивирована в основном доброй волей руководства и его верой в то, что именно так поступать разумно и правильно. Ну и иногда необходимостью политеса перед иностранными партнёрами.

В результате под «прозрачностью» или «открытостью» все понимают разное, ибо ориентируются только на собственную практику и задачи, а стандарты разных компаний не совпадают между собой. К примеру, западные корпорации считают излишним переводить свои отчёты на русский язык, даже если работают в России, а для российских компаний является нормой неясность процедур принятия решений в области КСО, когда несчастный претендент на поддержку вынужден читать между строк и почти наугад искать, от кого же зависит судьба его проекта.

В отсутствие общественного заказа на прозрачность и её единый стандарт и при откровенной неготовности принимать этот стандарт со стороны государства (а также невозможность интегрировать иностранный опыт, в том числе по политическим причинам), единственным внешним заказчиком прозрачности становится экспертное сообщество, коллеги по цеху, в котором все друг друга знают по много лет и давно связаны неформальными отношениями. Но в такой ситуации выработка любых единых стандартов и принципов бессмысленна: узкое сообщество, похожее более на тусовку, чем на индустрию, мало нуждается в писанных документах и не имеет инструментов для их навязывания тем, кто не желает играть по правилам.

Масса компаний до сих пор полагает образцом КСО ежегодный развоз подарков по детским домам и разве они от этого стали менее конкурентоспособны или от них кто-то отвернулся в профессиональном смысле? Никаких подтверждений этому нет.

Татьяна Задирако, представлявшая на сессии КСО Сбербанка, помянула в качестве разработчика такого рода стандартов Ассоциацию Фандрайзеров, которую создали четверо профессионалов, просто собравшись и приняв несколько документов. Однако жизнь показала, что, по крайней мере на сегодняшний день, Этический Кодекс АФ остался документом для внутреннего потребления, от которого все, кто хочет, просто отмахиваются, как от причуды. И любые стандарты, принятие группой профессионалов для поддержания собственного реноме вне связи с успешностью работы, ждёт та же судьба.

Вот примерно как «Социальная Хартия Российского Бизнеса«, принятая РСПП. Замечательный документ, о котором многие собравшиеся специалисты по КСО услышали, кажется, впервые на этой сессии от Светланы Герасимовой, эксперта бизнес-школы МИРБИС. Как и о том, что в России существует независимый, проработанный постоянно действующий рейтинг прозрачности бизнес-компаний — «Интегрированная отчётность«. Который также существует как-то сама по себе, не будучи (опять же сейчас, возможно — пока что) центром притяжения и влияния для бизнеса.

И даже существующие системы оценки и рейтингования, например, конкурс «Лидеры корпоративной благотворительности«, не лишены этой проблемы: годами в эту игру играют одни и те же компании, и как-то не видать очереди из желающих их обогнать по части открытости и эффективности. Список социально ответственных и стремящихся к прозрачности компаний не очень длинен и растет медленно.

Такая ситуация ведёт к застою: отдельные энтузиасты пытаются что-то развивать, большинство действует «по-старинке», разбазаривая ресурсы не самым эффективным образом, а общество апатично на всё это взирает, будучи не в силах отличить одних от других. В самом же КСО-сообществе ориентируются не на объективные критерии, а не мнения тех или иных экспертов. Совсем как в мире массовой благотворительности, где, узнавая о новой организации, выясняют «кто их знает» и «кто с ними работал», а не изучают отчёты, полагая личные связи большей гарантией честной и плодотворной работы, чем формальные признаки.

Впрочем должен сказать, что, несмотря на общие проблемы, дела в бизнес-структурах со стандартами и принципами обстоят всё же получше, чем у нас. Есть всё-таки и системы оценки, и куда большая дисциплина, и ресурсы на развитие и эксперименты. И если мироздание подарит нам ещё десяток лет мирного развития, думаю, что бизнес дорастёт до общих стандартов в области КСО, когда не иметь социальной программы станет неприличным, а равнодушие к общественной проблематике будет приводить к проблемам в отношениях с партнёрами.

А там и благотворительность подтянется, и вопросы о содержании отчётов начнут задавать не коллеги по отрасли (которых всегда можно обвинить в личной заинтересованности), а жертвователи.