Ольга Алексеева: «Они хотят спасти мир за 45 минут»


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

Складывается такое впечатление, что Ольга Алексеева знает филантропические наклонности олигархов лучше самих олигархов. Что немудрено: она 12 лет развивала благотворительность в России, а последние 6 лет развивает ее во всем мире, сначала в качестве главы подразделения в британском фонде CAF, теперь — как руководитель собственного проекта The Philanthropy Bridge Foundation.

Ольга Алексеева

На нашу утреннюю встречу в московском кафе Ольга пришла уже позавтракав – успела встретиться с одним из богатых россиян. «У них есть на благотворительность 45 минут за завтраком», — говорит она про своих клиентов из мира денег. Другие клиенты Алексеевой — из мира бедных, но активных: представители местных сообществ, некоммерческие организации. Она пытается наладить между ними прямую, бесперебойную связь. Строит мосты, как оно и следует из названия созданного ей в августе 2010 года фонда The Philanthropy Bridge Foundation. Прежде всего, в странах БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай).

Найдите пять отличий

— Я много лет работала с богатыми людьми в России, Бразилии, Индии, Китае. И подметила несколько общих особенностей стран с развивающимися рынками, – рассказывает Ольга Алексеева об идее создания фонда. – Прежде всего, несоответствие между бурным ростом бизнеса, состояний, богатства с одной стороны и гигантской бедностью — с другой. У нас в России все еще не так уж и плохо. Какую-нибудь Индию, например, нужно показывать по телевизору каждый день, в качестве психотерапии, чтобы наш народ не думал, что живет в самой плохой стране на свете. Мы вообще часть золотого миллиарда, не забывайте об этом. Того, чего я насмотрелась в некоторых других странах, у нас не было даже при Екатерине II, такого нет даже в самых бедных регионах центральной России.

Еще одна особенность. Филантропия в странах БРИК развивается достаточно бурно, в том числе и частная; нувориши охотно дают деньги. Однако при этом, как правило, они не понимают, как и куда нужно жертвовать. Кроме того, существует гигантская пропасть между их благотворительностью и их образом жизни. Одна рука не знает, что делает другая: правой мы грабим и убиваем, а левой – занимаемся благотворительностью.

Другими словами, то, что они занимаются благотворительностью, мало влияет на то, как они ведут бизнес, как поступают в жизни, вообще на их образ жизни. К тому же во всех этих странах все непросто с законностью, подотчетностью властей, демократией. А потому их объединяет одна вещь: единственным сдерживающим фактором для богатого человека является его личная мораль, а вовсе не закон, не государство, не правоохранительные органы…

Еще одна особенность. То, что предлагается на мировом рынке услуг для доноров, вообще не заточено под страны с развивающимися рынками. Не учитываются культурные особенности таких стран, нет понимания сложившихся в них реалий.

Далее. Во всех этих государствах, включая Россию, совершенно иное отношение к бедности, к несчастью, горю человеческому, чем на Западе. В благополучных развитых странах это проблема другого, не их мира. И как следствие, отношение к бедности и горю такое… немножко колониальное. В развивающихся странах отношение другое – наша проблема, наша страна, наши люди. И поэтому, с одной стороны, люди очень толерантны к бедности, а с другой… В Индии, например, все проезжают мимо тысяч и тысяч бездомных, которые спят на тротуарах Бомбея и Бангалора. Едут все эти айтишники, которые хорошие деньги по местным меркам зарабатывают, и даже головы не поворачивают в сторону бездомных. При этом, и покровительственного отношения к бедным тоже нет, потому что это все мы сами вышли оттуда, нет классовой разницы (особенно в России и Китае). Это еще один нюанс, который влияет на культуру благотворительности в странах БРИК, но почти никем не учитывается.

«Им некогда»

Ольга Алексеева продолжает перечислять особенности развития филантропии в странах развивающихся рынков. Я изредка задаю уточняющие вопросы.

— Вот что еще учитывается: за редким исключением, в странах БРИК богачи в первом поколении, — говорит Ольга. — Это не наследники, не рантье, не люди, которые сидят в замке на акциях. Между тем, большинство американских и британских программ заточены именно под «старые» деньги. Ну или под ситуации, когда человек сделал деньги и только потом начинает заниматься благотворительностью.

Особенность развивающихся рынков в том, что делание денег и филантропия не разнесены по времени. Они происходят одновременно, тогда, когда обеспеченные благотворители сравнительно молоды. Как происходит на Западе: до 60 лет я делаю деньги, а потом, отойдя от дел, я начинаю платить свои долги обществу. Даже Билл Гейтс, при всем уважении к нему и с учетом того, что он не очень старый, шел ровно по такой модели: сначала сделал бизнес, потом отошел от дел и стал заниматься благотворительностью. Вся сфера услуг для доноров построена на этой схеме. Поэтому там такие расслабленные учебные программы для частных жертвователей, растянутые на три недели, все эти консалтинги, терапевтические тренинги…

У людей много времени, бабушкам и дедушкам делать нечего: сидят на пенсии, занимаются благотворительностью.

У меня ситуация совершенно другая с моими богатыми клиентами. Им некогда – у них нет времени, у них есть на благотворительность 45 минут за завтраком. И за эти 45 минут нам нужно спасти мир. Это, можно сказать, девиз. Они все хотят спасти мир за 45 минут. Вот то, что я хочу сделать – создать первый в мире сервис, первую международную программу по развитию частной филантропии в развивающихся рынках. Программу, которая учитывала бы все эти вещи: культурную ситуацию, бизнес-ситуацию, личностную ситуацию. И при этом позволяла бы уйти за пределы чистой благотворительности, потому что этого мало. Позволяла бы создать предпосылки для социальных изменений.

Я ставлю себе безумные амбициозные задачи (все могут надо мной смеяться, но кто не рискует, тот не пьет шампанского), я хочу через филантропию повлиять на стиль жизни богатых людей. На их отношение к своим работникам, к тем, кто живет на их земле, к их собственным слугам.

В ситуации, когда сдерживающим фактором является только мораль, как влиять-то? Как показывает наша историческая практика, даже революции не помогают: в этих странах нет гражданского общества. А филантропия – это один из интересных каналов влияния на ценности и на мораль. По большому счету, ничего другого не существует. Все остальное можно купить.

«Большинство разделяет европейские ценности»

– А вот у нас удалось что-нибудь изменить с помощью филантропии? – спрашиваю я. – Насколько изменился богатый человек в России?

– Из тех богатых россиян, которых я знаю (а знаю я многих лично), большинство разделяет европейские ценности, хотят видеть Россию свободным демократическим государством, вполне разделяют ценности гражданского общества. Им небезразлична страна. Другое дело, что среди них таких, у которых правая рука знает, что делает левая, все-таки меньшинство. Заигрывания с царями, коррупция, игнорирование правил, быстрая выгода все равно доминируют.

Однако кое-что в последние годы изменилось — у некоторых из них появились попытки построить цивилизованный бизнес. Один из-за этого пострадал, как мы знаем, некоторые уехали за рубеж. Но попытки перенести те ценности, которые появились у них в том числе благодаря филантропии, все-таки имеются.

Когда я объясняю в Англии, в чем разница между британской и российской филантропией, я говорю: если в Британии люди строят филантропию на основании своих ценностей, у нас все наоборот. Поэтому филантропия в России имеет значение существенно большее, чем в Америке, в Англии.

Я знаю, что филантропия для многих обеспеченных россиян — единственная территория свободы. Интеллектуальной свободы. Для кого-то это вообще единственная возможность быть людьми.

Благотворительность и гражданское общество

– Есть представление, что филантропия – это часть нормального гражданского общества, — говорю я Ольге Алексеевой. — Вот появится гражданское общество, и тогда все будет в порядке в сфере благотворительности.

– Не дождемся мы этого, – парирует тут же Ольга. – Гражданское общество будет расти постепенно, может быть параллельно развитию филантропии. В странах БРИК нет гражданского общества, в том числе — в Индии и Бразилии, где не было революций…

– Ну или есть гражданское общество (меня убьют, если я не стану оговариваться), — быстро поправляется Алексеева. — Те же самые индийцы страшно гордятся своей демократией, но там свои тараканы с этой демократией, и у бразильцев очень много прекрасных гражданских организаций… но дело в том, что это гражданское общество все же не является сдерживающим фактором для людей, имеющих власть и деньги. В этом ключевое отличие от стран Запада.

– Еще есть местные сообщества, – робко вставляю я. – Насколько они развиты в странах БРИК?

– Безусловно, они есть. И они многое делают. Но, опять же, на серьезном уровне и они не являются сдерживающим фактором для бизнеса и государства. Вообще, местные сообщества – это отдельная тема. Там – свои тараканы. Им тоже нужны программы – не по фандрайзингу, а по преодолению культурной разницы, по пониманию тех людей, которые живут в их стране и ходят рядом, – состоятельных людей.

Активисты местных сообществ не понимают даже состоятельных людей, живущих с ними в одном с ними городе.

Уровень ненависти, стереотипов, непонимания, недоверия высок не только со стороны тех, у кого есть деньги, но и со стороны тех, у кого их нет.

Ну невозможно заниматься файндрайзингом, ненавидя тех, у кого ты просишь денег, а это происходит повсеместно. В странах БРИК классовой ненавистью все хорошо.

Вот одна из вещей, которую я хочу делать – попробовать что с одной стороны, что с другой, наладить взаимопонимание и взаимоприятие друг друга такими, какие они есть. Наладить мосты.

«Государство должно предоставить условия»

– У нас в стране есть еще одна особенность – важная роль государства в социальных проектах, – говорю я. – А сейчас государство начинает, например, создавать добровольческие проекты. К Олимпиаде в Сочи, скажем. Насколько выглядит красиво и правильно то, что делает государство в этой сфере?

– То, что государство должно взаимодействовать с третьим сектором и помогать ему – правильно. Вопрос, как оно это делает. Если государство пытается воссоздать пионерскую организацию, то ничего кроме тоски это не вызывает. При этом, надо заметить, я один из тех людей, которые еще в 1990-е годы, когда это было не модно, говорила, что полностью выбрасывать созданное пионерской и комсомольской организациями нельзя. Люди в этом жили, они в это верили, было много хорошего. Другой вопрос, что все это было запихнуто централизованно в вертикальную оболочку. И то, что сейчас пытаются воссоздать – та самая централизованная вертикальная оболочка. Вот в этом ничего хорошего нет.

– Государство должно заниматься исключительно созданием инфраструктуры для благотворительной деятельности?

— Да, государство должно предоставлять условия. И модель социального заказа, софинансирования социальных проектов. И все, больше ничего не надо. Все остальное только вред. Это мое четкое убеждение.

У моих оппонентов есть контраргумент: в континентальной Европе роль государства в социалке намного выше, чем я описываю сейчас. Но они забывают, что там качество государства иное. Нашему государству столько полномочий не надо Это как сказать, что пить кефир на ночь – очень полезно, мол, вся Европа пьет кефир на ночь. Хорошо, вот только у нас весь кефир просрочен.

– А как далеко можно заходить в сотрудничестве с нашим государством? – спрашиваю я. – Типичный пример – встреча Путина с деятелями культуры, на которой была Чулпан Хаматова, с одной стороны, и Юрий Шевчук (Юра, музыкант) – с другой. Просящая Хаматова и непримиримый Шевчук. Так вот, «прогрессивная» общественность выступила за Юру-музыканта и против Хаматовой, которая пошла просить у власти. Можно быть в роли просителя, или нужно жестко лоббировать необходимые поправки?

– Во-первых, этих отношений с властями может быть много и разных, — отвечает Ольга Алексеева. – Если у нас будет один утвержденный формат (или два утвержденных формата), ничего хорошего не выйдет. Для каких-то организаций и каких-то ситуаций ничего плохого нет в том, чтобы попросить. Но при этом нельзя забывать, что Путин — не царь, а государство – не собственник страны, а обслуживающий персонал. Просить у государства надо как у официанта в кафе, а не челобитную бить. В конце концов, я деньги им плачу, налоги.

В нашей стране нужно менять все шаг за шагом. У нас государство тоже не одноликое — есть люди, которые прислушиваются, есть те, что не прислушиваются. У нас был уникальный эксперимент в 1990-е годы, когда было достаточно свободы, и люди могли выбрать любую власть. Выбрали царя, потому что это привычный формат. Другого не знают.

«Русским олигархам до Африки далеко»

– Мы говорили о том, что существующие в мире сервисы для доноров мало адаптированы для стран с развивающимися рынками. Очевидно, еще менее адаптированы они для Африки, например. По крайней мере, не видно, чтобы ООНовские гуманитарные программы приводили к серьезным изменениям на Черном континенте.

– Изменения происходят, но очень медленно. Там очень сильно испорченно пространство неконтролируемой раздачей гуманитарной помощи в течение многих лет. Это как наш 1992 год, длящийся десятилетиями.

Я задавала вопрос: сколько в Африке программ помощи женщинам? «Много их, помогаем, – отвечали мне, – кормим в Дарфуре». Вот только в это же самое время мужчины Дарфура убивают друг друга. Так к чему такая помощь?

Есть такой парадокс в Африке: те люди, которым вы только что потушили пожар, на следую- щее утро берут спички и поджигают дом соседа… и радостно на это смотрят. Международные благотворительные организации не знают, что с этим делать.

Однако позитивные изменения есть и здесь. Например, мне нравится, что делает Мо Ибрагим. (Мо Ибрагим – миллиардер из Судана, построивший сотовую компанию Celtel и продавший ее за $3,4 млрд. Теперь основанный им Фонд Мо Ибрагима вручает премию в $5 млн бывшему главе африканского государства, который проявил себя образцовым правителем с точки зрения политических свобод и законности. Политический деятель может номинироваться на премию, только если он уже покинул свой пост и не собирается возвращаться. Таким образом, отмечает журнал Forbes, у африканских правителей должен появиться стимул к тому, чтобы быть неподкупными и своевременно уйти. – Ред.)

Кстати, у нас есть сейчас интересный проект и для Африки, рассчитанный на тех людей, которые там живут и там же сделали свои деньги – на первых черных миллиардеров. Говорят, русским олигархам до них далеко.

7 Comments

Add yours
  1. Карина

    Я инвалид 1 гр. (рассеянный склероз). Могу передвигаться только на коляске. Но с моей болезнью можно водить автомобиль с ручным управлением. Но на пенсию его, конечно, не купишь. А я уже не выхожу на улицу в течении многих месяцев. Если бы можно было приобрести, хоть самую маленькую машину, счастливее человека, чем я, не было бы.

  2. Sergey Kleptsov

    Кладовая мысли: «Для кого-то это вообще единственная возможность быть людьми.» «невозможно заниматься файндрайзингом, ненавидя тех, у кого ты просишь денег»

Добавить комментарий