Не одни старики: как фонды хранят воспоминания о войне и победе


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

О пожилых людях и ветеранах в России вспоминают не часто, и пожалуй, главная дата для этого — 9 мая, День Победы. Всего в России более 2 тысяч домов престарелых и учреждений, где живут около 10 тысяч одиноких стариков. Многие из них хорошо помнят войну или первые послевоенные годы. И конечно, они рады поздравлениям и подаркам, но еще больше нуждается в помощи сейчас, в мирное время.

Фондов, которые помогают пожилым, немного. Профильные — «Старость в радость», «София», а также фонды, которые среди прочих помогают пенсионерам (фонд «Образ жизни», «Память поколений», православная служба помощи «Милосердие», фонд помощи хосписам «Вера», «Река детства», «Адреса Милосердия», «Друзья общины святого Эгидия», «Весна в сердце» и другие).

Все они оказывают адресную и системную помощь пожилым людям, в том числе тем, кто принимал участие в Великой отечественной войне или кто ее помнит ребенком.

Одновременно фонды собирают и хранят то, что постепенно уходит вместе с ветеранами, — воспоминания пожилых людей о жизни до, во время и сразу после войны.

«Каждый человек — это память. И чем дольше он живёт, тем больше хранит воспоминаний, многие из которых — важные свидетельства мировой истории. Мы ценим моменты, когда кто-то из пациентов хосписов готов поделиться своими воспоминаниями и стараемся их записывать. Среди историй, которые мы собираем, есть и истории людей, которые столкнулись с войной», — рассказывает руководитель пресс-службы фонда помощи хосписам «Вера» Елена Мартьянова.

«Филантроп» публикует три истории участников Великой Отечественной войны, которым помогают благотворительный фонд «Старость в радость» и фонд помощи хосписам «Вера».

Проект «Наша летопись»

Проект начали в благотворительном фонде «Старость в радость». Сотрудники и волонтеры фонда записывали и собирали истории жизни пожилых людей в домах престарелых. В 2013 г. к этой работе присоединилась Автономная некоммерческая организация «Студио-Диалог», благодаря которой на «Радио России» в рамках цикла «Адреса милосердия» еженедельно стали выходить радиопрограммы с рассказами ветеранов войны и труда о своей жизни. В 2014 г. проект был поддержан Благотворительным фондом Елены и Геннадия Тимченко.

Анатолий Данилович Галицкий: «Измерили, у меня рост 1м 47см, а винтовка со штыком 1м 55 см»

Фото Марии Алексеевой

«Родился я на улице Воровского, это центр наш. Война меня застала в школе, я был в 8 классе. Для меня, конечно, война была непонятной, молодой был.

Потом война пришла в Москву. Моего отца забрали сразу же. Моя мама тоже какое-то время была радисткой, но где-то под Москвой, в штабе. Она то уезжала, то приезжала с начальством. Мы же еще маленькие были относительно, она нам то кусок хлеба принесет, то какие-то концентраты пшенки. Сестра работала позже в наркомате обороны. Двоюродные сестры Аля и Тамара копали окопы, ставили «ежи».

Что запомнилось: мы еще пацаны были, для нас война была далека, но когда начали бомбить Москву, это ощутили, но и то как-то по-озорному.

Я лично и мои товарищи-одногодки гасили «зажигалки»(маленькие термические бомбы), их сбрасывали на дома и они пробивали крыши. А поскольку чердаки были деревянными, мы дежурили на чердаках, захватывали зажигалку клещами и – в воду, или песок, таким образом их гасили.

Когда пришла похоронная на отца, а погиб он под Вязьмой через 4 месяца, пошел в военкомат. Говорю — пошлите меня на фронт. Посмотрел на меня комиссар и спрашивает: «Ты в зеркало часто смотришь?» Я говорю: «А что такое?»  «В тебе сколько росту?» «Я не знаю».

Измерили, у меня 1м 47см, а винтовка со штыком 1м 55 см. Но это меня не остановило, мне все равно, как же, подержать винтовку хочется, за отца отомстить. Еще не понимал, что и меня убить могут.  «Мне надо идти на фронт фашистов бить». Он на меня посмотрел-посмотрел. Я дожимаю: «Если не возьмете, убегу и буду сын полка». Он: «Ну ладно». И взяли меня, зачислили на аэродром.

Но мне очень хотелось, конечно, на фронт. Это правда, не преувеличиваю, и не только мне, многие мальчишки стремились туда.

Фото из личного архива

Я воспитан был в такой семье, где кушали мы серебряными ложками. Взял я такую ложку с собой и пошел. А там давали на 7 человек шайку, вот в чем моются. Там такие фронтовики, у них ложка – 2 мои ладони. Я пока своей ложечкой ковырну несколько раз, и нас таких набралось в батальоне человек 10, шайка уже пуста. Нас звали доходягами, появилась куриная слепота от недоедания, мы шатались. Но потом командир роты вызвал, говорит: «Идите на помойку, туда выбрасывали банки из-под американской колбасы, большие, — помойте их и сделайте себе котелки». Сделали котелки, стали более-менее наедаться.

Потом нашу часть бросили под Вязьму, там был первый для меня бой. Я же не курил, не пил, в такой семье интеллигентной воспитывался, хорошей. Сейчас вспоминаю со смехом, старшина был, «медалист», у него много медалей на груди было. — Толь! — Что? – Иди, подходи, — наливает водку. Говорю – я не пью. — Как не пьешь, ты не солдат что ли, пей! А перед боем, это, как правило, затишье такое, вот даже пчелка летит – слышно, это значит – будет бой, какая-то тревожность была. Ну, выпил я и одурел, конечно. Что там было – толком не помню. Но я там отличился даже, потом смеялся над собой: не зря говорят, что пьяному море по колено.

Меня ранило, но легкое ранение, в руку. Перевели в запасной полк, из запасного полка я попал в десантные войска. Прыгали с самолета, то есть нас забрасывали в тыл, была такая бригада, диверсионного направления. Давали задание, и мы его выполняли, затем подавали условные знаки – ракеты, и переходили в нейтральную полосу, к себе. Тогда мы были в районе Кракова.

А контужен я был, когда воевал на озере Балатон, в Венгрии. Я уже был офицером, наша часть никак не могла продвинуться вперед, стояло немецкое орудие самоходное, как только мы поднимаемся – оно строчит по нам. Нужно было что-то предпринять. Немецкая граната – у них длинная ручка, у нас хорошая граната, но ее далеко не бросишь. А это длинная ручка, удобно. Я взял 2 немецких гранаты, связал, обошел сопку и – бам! Орудие сбил, тем самым дал возможность нашей части продвинуться. За это я получил орден Славы. Не потому что какой-то герой или выскочка, это надо было кому-то сделать, я и сделал.

В Австрии лежу в госпитале после боя, пришел наш командир, майор, и говорит: «Ребята, кто может ходить (а мы лежали на полу, места мало), встаньте, освободите ребятам». Я встал утром, посмотрел в окно, госпиталь располагался в школе, весь двор — в трупах. «Ребята, кто может что-то сделать – помогите!». Доставали документы, наградные, патрончики, складывали, у кого что было, записывали фамилии. Это столько было раненых, их принесли, а наутро оказалось так много умерших. Вот так воевали – и за свою страну, и за чужую.

Мы в окопах и в бане все равные, у нас были узбеки, татары, евреи, белорусы и много других народностей. Мы были тогда одна семья, не различали, кто откуда, был единый Советский Союз – одна большая Родина, и ее нужно было защищать.

Я не помню, где это было точно, знаю — в Венгрии. Был страшный бой, мы как-то оторвались человек 10 – ни командиров, ничего. Еды никакой, был, по-моему, февраль месяц. Февраль – там очень жарко, а мы в валенках, в тулупах, и очень хочется кушать. Сидим. Овраг. Немцы с той стороны. Они в нас не стреляют, и мы в них не стреляем. А что стрелять? Они на нас из окопов смотрят, а мы на них. Какое-то затишье, а жрать хочется. Вдруг под утро Слава: «Толь, смотри».  Идет лошадь с полевой кухней, а седока нет, убило, наверное, а она идет. «Давай остановим, вдруг похлебка?» Потихонечку сползли, остановили лошадь – каша. А ни ложек, ничего, мы снимаем пилотки и рукой в них накладываем. И наши ребята все стали есть. А там целый котел каши. Мы стеганули лошадку, она пошла дальше. Немцы с той стороны тоже голодные. Мы в них не стреляли, ну тоже солдаты, видно, без командира. Это же как пешки, есть приказ – значит надо, такие же люди, ну что зря убивать.

И с этой частью я прошел Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. Награжден орденом Красной Звезды, Отечественной войны, имею орден Славы, медаль «За отвагу», «За боевые заслуги». Но воевали, конечно, не за ордена и медали, а за совесть, потому что знали – сзади Москва. У москвичей была какая-то «привилегия». — Откуда там, — москвич? Это что-то. Но мы и держали марку, конечно.

Вернулся с войны — образования нет, дома няня была, сестра и мама — 3 женщины. Надо работать, пошел в райком. – А, так вы офицер, идите в снабжение. Я говорю — мне надо кормить семью, направьте туда, где зарабатывают деньги. Направили в вагонно-ремонтный завод Воетовича, рядом Перовский рынок. Я пошел туда, там был Горяев Николай Александрович: «Вас куда?» «Не знаю, где зарабатывают деньги». «Давайте в охрану. Говорю – где зарабатывают большие деньги». «А сможешь?» «Постараюсь».

Меня послали в горячий цех, в литейный. Пришел в галстучке, а там такие мастеровые ребята, что даже спали в цехе, словом – одна большая семья. Посмотрели на меня с недоверием. Узнали, что фронтовик, стали во всем помогать. Сначала формовщиком был, потом литейщиком. Получил первые деньги, а мне ребята говорят: «Толь, деньги получишь, ни в коем случае в карман не клади. Где Перовский рынок, там много жуликов было, карманников». Я как взял их в кулак, зажал, и шел до дома. Пришел, протянул маме – на. Она заплакала. «Толь, ты так много денег заработал». «Мам, и дальше все будет нормально». Пошел в вечернюю школу, закончил 10-летку, потом закончил железнодорожно-транспортный институт.

Фонд «Старость в радость» к 9 мая: 

«Мы ведем несколько направлений: подарки пожилым людям к 9 мая, вовлечение всех желающих поздравить их лично с праздником (в День Победы у нас будет около 30 выездов в дома престарелых). Кроме того, мы активно работаем со школами, ребята собирают подарки, посылки, подписывают открытки одиноким бабушкам и дедушкам, живущих в селах. Фонд также ведет акцию «Подари весну». Мы активно нанимаем персонал по уходу за ветеранами. Они помогают бабушкам и дедушкам выходить на улицу, гуляют вместе с ними. Бабушки и дедушки радуются подаркам, но еще больше радуются вниманию. Им очень важно встать на ноги и выйти на улицу, подышать свежим воздухом», — Елизавета Олескина, директор  фонда.

Фонд помощи хосписам «Вера». Истории жизни пациентов

Поддержкой ветеранов занимается и фонд помощи хосписам «Вера». Среди пациентов всех хосписов есть ветераны и дети военных лет. Так, под опекой выездной службы Первого московского хосписа им. В.В. Миллионщиковой таких пациентов – 200 человек.

На сайте фонда публикуются истории жизни подопечных и пациентов, среди них много участников Великой отечественной войны.

Мария Сергеевна: «Мы дежурили, смотрели на небо: не летит ли немец, не бросят ли бомбу».

Пациентка Центра паллиативной медицины, 92 года, всю войну провела в блокадном Ленинграде. 

Мария Сергеевна

«Я окончила 10 классов, как раньше у всех было. И после сдавала экзамены в Ленинграде в техникум, поступила на бухгалтерский. Как-то мы были на занятиях, вдруг говорят — война. Мы в ужас пришли все. С кем? Как, Германия на нас напала, да вы что? У нас глаза на лоб вылезли. Не верим. Нам говорят — вот поверите.

Мы в землянках жили, у военных ещё были такие общие бараки, но большей частью все жили под землёй. Но это всё равно было бесполезно, потому что бомба пробивает до самого низа и может попасть в это убежище — все люди погибнут.

Под землёй я была одна, я же была девочкой еще: мне было, может, лет 25, а, может быть, меньше или больше.

Мы там дежурили, смотрели на небо: не летит ли немец, не бросят ли бомбу. Мы, как часовые, всё время были на ногах. Вот нас выходит на дежурство трое, идём, всё нормально. Вдруг, откуда не возьмись, бомба. Двоих нет, один остался. И что? Походил, походил и вернулся в своё отделение, откуда выходил подежурить. Приходит и говорит, что остался один и спрашивает, что ему делать дальше. Находят, кто есть свободный, и отправляют снова на дежурство. Я и сейчас ночами не могу спать, потому что мы в Ленинграде не спали ночью. Нам нельзя было. И это как-то уже вошло в жизнь.

А в блокаду нам давали что: тарелку дрожжевого супа на сутки, и ни хлеба, ничего. Только на этой еде мы жили. Голодные были все. Как-то ехала машина, везла хлеб (а хлеб такой…бумага, а не хлеб). Машина сломалась. Казалось бы, подходи, бери — и будешь сыт. Но никто даже не прикоснулся, никто не подошел. Только спрашивали, куда позвонить. И вот когда приехала другая повозка, забрала хлеб, все подумали: «Слава Богу, что всё осталось так, как должно быть».

Всё-таки, Ленинград есть Ленинград. Не Москва. Вот упал человек — все голодные, но подходят. Ищут, может быть, лекарство у кого-то есть или что-то тёплое на руки, на голову надеть ему. А потом говорят: «Нет, он же мертвый, он же мертвый». А я не падала.

Ещё был случай: я до или после занятий иду, смотрю ­— сугроб, а там торчит что-то. Я думаю — вроде человек, а почему-то ноги кверху, а голова внизу, прямо в снегу. Я испугалась, прибежала и рассказала девчонкам. Они ответили, что мне, наверное, привиделось. Говорю: «Идите, посмотрите». И они убедились сами. Может, сбил самолет, и здесь шпион какой-то остался, а наши его заметили и прикончили. А потом, что они, с трупом будут возиться? Взяли, сунули в снег ногами кверху — и ушли. Ну а потом машина приедет, вытащит человека, отвезёт к могилам, куда свозили всех мертвых.

Да, может быть, стреляла, может быть, убивала. Я же не знаю. Мы смотрели и вверх, и вниз. В Ленинграде, куда не выйдешь – отовсюду стреляли. Я всегда говорю: «Только бы не было войны».

Война — эта такая страсть. Не спрячешься, ничего не сделаешь, ни Богу не помолишься — ничего. Никто не поможет ничем абсолютно, даже родитель. Вы можете погибнуть, а родитель может остаться. Вот как. Это всё война.

После я замуж вышла, он был москвич. Теперь, видите, в Москве живу уже давно. Долго не могла привыкнуть к Москве, я здесь «умирала», много раз убегала. Однажды сбежала, ко мне приходят и говорят: «Мария, открой дверь, к тебе муж приехал», а я отвечаю: «Какой муж? У меня нет мужа (смеётся). Скажите ему, что я не поеду». Ну, вот видите, а теперь уже порядочно в Москве живу.

Другой раз засну на какое-то время, а потом просыпаюсь, начинаю вспоминать. Потом опять немножко засну. Я вспоминаю только Ленинград. Вспоминаю, какая молодость была, потом думаю — вот здесь-то я не помню, уже забыла, забыла, потому что молодая очень была. А вспомнить хочется…».

Николай Иванович Боровиков: «Для чего это нужно? Чтобы подрастающее поколение помнило об этих людях, ведь нельзя их забывать»

Николай Иванович Боровиков – бывший летчик-истребитель. Сейчас ему помогает выездная служба Первого московского хосписа. Ему 85 лет, но он сам строит дом. В своей деревне Городище он сделал сквер, в котором установил памятник погибшим во время войны солдатам. А еще написал рассказ о Ване Сковородове – 14-летнем разведчике.

Николай Иванович Боровиков. Фото из личного архива

«У меня удивительная бабушка. Она с семьёй жила в Оленинском районе в деревне Богородицкое – значительное название, символическое. Бабушка моя двенадцать детей подняла – притом что осталась без мужа, когда последнему ребёнку всего восемь месяцев было. Чтобы дети не беспризорными росли, она распределила обязанности: один старший ребёнок отвечал за определённого младшего. Восемь человек получили высшее образование: все стали взрослыми, завели семьи, но каждый год отмечали день рождения бабушки. Дочери её были педагогами. Один её сын был ранен и вернулся с фронта. Другой тоже был ранен, но в плен не попал. Его подобрала одна крестьянка и выходила, рискуя жизнью. Потом его партизаны переправили через линию фронта. Позже он стал доктором сельскохозяйственных наук. Звали его Николай Иванович Чулков.

Когда в войну под Смоленском погиб мой старший брат, мать повезла меня в Москву – было очень голодно, мама переживала. Большая часть её сестёр обосновались в столице; одна её сестра, жившая в Бронницах, стала меня учить, у неё я и остался. Мама вернулась в деревню к младшему брату.

Я – бывший военный, лётчик-истребитель. Одним из первых осваивал наши реактивные истребители. По состоянию здоровья меня от полетов отстранили. Но мне повезло – после демобилизации я работал у Королева Сергея Павловича.

Мы почти каждый день встречались, меня как летчика туда взяли. Я в свое время любил химию, а Королеву нужен был человек, который химию уважает. Я работал в лаборатории пластмасс, мы создавали материалы для корпуса космического корабля «Восток». В принципе, я горжусь, что мне пришлось вложить свои знания, силы, старание в создание этого корабля.

Моя бригада – а в то время я был мастером в цехе – была особо отмечена. Кстати, мой механик самолёта, тоже демобилизованный, был в моей бригаде. Мы его представили к награждению орденом Ленина и его наградили.

Сергей Павлович Королёв был незаурядным человеком, во-первых, очень простой в обращении, но требовательный. Мы иногда по трое суток не выходили из цеха: ставили там раскладушки, по очереди отдыхали, но работа шла упорно и настойчиво.

Королёв очень внимательно относился к людям: каждый месяц мы встречались с ним на партийных собраниях, мы были с ним в одной партийной организации на учёте. Он никогда не нарушал дисциплину пользуясь своей большой должностью генерального конструктора. Он каждый раз участвовал в собрании, пусть там и обсуждались иногда вопросы, для него не очень важные. Мы очень уважали его за то, что он не кичился своим высоким положением. Он много рассказывал нам о работе партии, поскольку был членом ЦК.

Потом я перешёл в министерство химической промышленности, где познакомился с Еленой Николаевной, ставшей моей второй женой.

Мы тридцать три года уже живём в любви и согласии.

Когда на новой работе начали выделять садовые участки, мы получили 6 соток, далеко от Москвы, в Шаховском районе, уголок на границе Смоленской, Тверской и Московской областей. Замечательная природа!

Недалеко от участка – деревня Городище, старинное название. Мы как-то с Леной пошли на Рузу купаться летом; захотели попить, взяли водички из колодца, рядом дом увидели – он стоял накренившись, вот-вот обвалится. Жалко было на него смотреть – как раненая птица. Мы узнали, что дом продаётся. Решили мы его взять, разобрать, поставить у себя на участке, поскольку дома тогда разрешали покупать только под снос или под прописку.

Как-то раз мы зашли в Шаховской краеведческий музей, он рядом со станцией расположен. Мы в ожидании электрички решили не терять времени зря и поближе познакомиться с материалами музея. И купили там книжечку «Шаховская. Взгляд сквозь век». Ценная книжка, хоть и тоненькая: непосредственные свидетели в течение века рассказывают о Шаховской.

В частности, там рассказано, что во время войны, хоть Шаховская была недолго в оккупации, молодёжь помогала партизанам вести разведку.

Нас особенно тронуло, что уроженец деревни Городище, четырнадцатилетний мальчик, Ваня Сковородов, участвовал в разведке. Он попал в засаду, когда возвращался с задания – но немцы не захватили его, а прошили несколькими очередями из автоматов: видно, кто-то предал.

Три дня его запрещали хоронить.

Подумалось нам, что другие не знают об этом подростке – забудут ведь, а забывать нельзя такие вещи. Мы решили – надо Ване памятник поставить. Потом подумали: а если ставить памятник, то нужно выяснить, кто ещё из нашей деревни ушёл на фронт и не вернулся.

Собрались жители деревни, я рассказал о Ване Сковородове. Все меня поддержали, решили ставить памятник. Потом мы встретились с руководством района, и нам очень повезло: там тоже поддержали наше стремление поставить памятник погибшим: выделили участок земли на окраине деревни и мы приступили к установке памятника.

Открытие в Городище памятника погибшим во время войны. Фото из личного архива

Я его спроектировал, мы просмотрели литературу: много пришлось потрудиться, чтобы установить всех жителей Городища, погибших в войну.

Поставили обелиск по моему проекту. А как-то мы в Екатериниском парке, у театра Советской Армии, увидели щиты, на которых изложены этапы Великой Отечественной войны. Мы решили установить такие же щиты возле памятника, и о каждом, кто в деревне погиб, написать данные – столько, сколько удастся установить. Кем человек был до войны, чем занимался, где служил, когда погиб.

Сложность в том, что архив погиб; правда, кто где служил и где погиб мы всё-таки установили: кто под Ленинградом, а кто – под Сталинградом.

Восемь человек в 1941-1942 годах погибли, в самом начале войны. Все они были очень молодыми, 19-ти, 20-ти лет от роду.

Для чего это нужно? Чтобы подрастающее поколение помнило об этих людях, ведь нельзя их забывать. Вот это главная наша с Леной задача: данные восстановить, щиты к семидесятилетию Победы поставить.

Установить перед памятником арку с надписью «Вечная память героям, павшим в боях за Родину!».

А то, что мы уже сделали, на молодёжь нашу в деревне уже повлияло: наши подростки на асфальте при въезде в Городище написали «Добро пожаловать!». А это ведь очень приятно. Каждый год мы отмечаем праздник – День деревни, в котором все дети с удовольствием участвуют».

(Записала Светлана Рейтер, текст с сайта фонда «Вера»).

 

Фонд «Вера» к 9 мая: 

«Мы очень хотим встретить День Победы вместе с пациентами всех московских хосписов и их близкими. Для этого в каком-то хосписе пройдет концерт с песнями военных лет, где-то устроим пикник или полевую кухню. Организацией занимается фонд «Вера» — большую роль в подготовке играют волонтеры, кроме того, вместе с благотворителями и волонтерами мы скоро начнем собирать подарки. Каждый человек — это память. И чем дольше он живёт, тем больше хранит воспоминаний, многие из которых — важные свидетельства мировой истории. В конце жизни каждый человек вспоминает разное: людей, события, слова, мечты. Вспоминает самое главное — то, что сделало его таким, какой он есть. И каким его запомнят близкие. Мы ценим моменты, когда кто-то из пациентов хосписов готов поделиться своими воспоминаниями и стараемся их записывать. Среди историй, которые мы собираем, есть и истории людей, которые столкнулись с войной», — говорит руководитель пресс-службы Фонда Елена Мартьянова.

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий