Сильные помогают: 7 историй мужчин о волонтерстве и помощи


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

«Филантроп» поговорил с 7 мужчинами-волонтерами, которые помогают фондам «Волонтеры в помощь детям-сиротам», «АдВита», «Детские сердца», «Ночлежка» и детскому хоспису «Дом с маяком».

Материал — часть спецпроекта в поддержку фандрайзингового марафона на Благо.ру —  «Сильные помогают» 

Дима Яблочков,

фотограф, волонтер фонда «АдВита» с 2014 года

«Как-то зимой я увидел пост о новогодних фотосессиях для подопечных «АдВиты» — искали фотографов. «АдВита» — не чужой мне фонд, он нашей семье помогал. Я умел фотографировать, уже занимался этим. Все сложилось, и я сразу откликнулся. Так все и началось. Пошли другие фотосессии и мероприятия, которые я снимал. В течение всего года был фотографом. А следующей весной поехал на «Семейные выходные» — на реабилитационную программу для подопечных и их семей на три дня. Это было здорово. Еще там решил, что мне хочется не со стороны наблюдать, а участвовать. Меня пригласили на инструктаж больничных волонтеров, и вскоре я стал ездить по больницам — по возможности без фотоаппарата, хотя частенько просят поснимать. На реабилитационные программы с тех пор ездил как участник раз пять.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

О детях

У меня не было опыта общения с детьми — у меня нет ни племянников, никого. Когда начинал ездить в больницы, для волонтеров была только встреча на пару часов, сейчас для них есть трехдневный тренинг. В больнице не сразу свое место нашел. Раньше я знал свою роль: стою в сторонке, щелкаю, а тут надо инициативу проявлять, самому на общение выходить. Мне это не легко далось, но с помощью коллег, других волонтеров постепенно освоился. Походил в разные больницы, погрузился в тему — помогло.

Я езжу не так часто, чтобы после поездок приходилось как-то специально восстанавливаться. Идет неделя, дела-дела-дела, потом среда — оп! — ты с головой уходишь в эту тему. Бывает, что тебе улыбаются, благодарят, видишь, что родители отдыхают немножко. Потом приезжаешь домой часов в 11 вечера, а наутро опять дела.

“Одна из первых съемок для «АдВиты» у меня была — попросили поснимать семью с мальчиком, сказали, что там тяжелая ситуация. Потом я узнал, что мальчика вылечить не удалось. Мое представление о подобных съемках изменилось — эти фотографии несут иную ценность, чем фотографии обычные. И участниками, и мной все по-другому воспринимается».

О фото и знакомых

Фотография, где у меня мальчик на плечах, попала на рекламу фонда. Ее разместили в метро со слоганом «Волонтер — это обычный человек, только счастливый». Это случайный кадр. Был мой третий или пятый раз в Песочке (НМИЦ онкологии имени Н.Н. Петрова в поселке Песочный). Ездил туда с фотоаппаратом, но Саша Эйдинова, руководитель волонтерского отдела, знала, что я хочу не только фотографировать.
Тот кадр она сама сняла на мой фотоаппарат. На плечах у меня замечательный мальчик Матвей — он с характером, смышленый. Мы с ним виделись не первый раз, дурачились, и он вдруг залез ко мне на спину. Есть еще второй кадр, где я с Матвеем, а рядом с нами — мальчик Илья, которого несет на плечах бабушка. Этот снимок использовался на платформе Global Giving. Я очень удивился, когда узнал, что эти кадры собрали столько просмотров. В первый месяц в сентябре, увидев рекламу в метро, на волонтерский тренинг пришло больше 20 человек — больше, чем через другие каналы. После того, как появилась реклама в метро, мне стали писать друзья, знакомые. Бывает, что разговор с заказчиками о ней заходит. Некоторые из них говорят, что, увидев ту рекламу, зашли на сайт фонда.

О съемках и музыке

Параллельно с больничным волонтерством я снимаю подопечных для фотопроекта «Какаду», снимаю их в фотостудиях и в больницах. Иногда люди жутко стесняются, ведь их внешность меняется. Это может быть тяжело. Но когда идет какой-нибудь процесс, например, мастер-класс, то это почти обычный репортаж: думаешь о нужных ракурсах.

Однажды ездил в онкоцентр снимать концерт вибрафониста Алексея Чижика, организованный «АдВитой». Когда выступление закончилось, многие слушатели стали подходить к Чижику, задавать вопросы, играть на вибрафоне, с горящими глазами перечислять, какие им нравятся жанры, композиторы. Оказалось, что общение с музыкантом для пациентов едва ли не важнее, чем сам концерт.

Одна из первых съемок для «АдВиты» у меня была — попросили поснимать семью с мальчиком, сказали, что там тяжелая ситуация. Потом я узнал, что мальчика вылечить не удалось. Мое представление о подобных съемках изменилось — эти фотографии несут иную ценность, чем фотографии обычные. И участниками, и мной все по-другому воспринимается.

О фотографии

В пятом классе я пошел во Дворец творчества юных, в фотостудию «Силуэт». Пленочка, растворы, красная комната — все это было. Отходил два года и ушел — не получалось с технической составляющей. Но фотографию я не забросил — фотографировал для себя. Окончил Университет, и ребята позвали фотографировать недвижимость. Через два года я решил еще походить на курсы. А с 2014 года я уже плотно работаю.

Мне очень нравится стрит-фотография — уличная фотография. Когда я впервые поехал за границу, в Лондон, то постоянно снимал там людей. Сходил на выставку стрит-фотографии от Картье-Брессона до наших дней. Понял, что, на самом деле, мне всегда, еще со школы, нравилось снимать какие-то моменты на улице. Это не пейзаж, не модель, которая сидит и ждет тебя, это компоненты, которые вдруг сложились, а ты успел или не успел. У нас, в России, лучше фотографировать человека так, чтобы он не заметил, или улыбаться, показывать доброжелательность.

По работе я снимаю недвижимость, интерьеры — квартиры на аренду, на продажу, коммерческие клиники. Тихо, спокойно, без людей. Бывают репортажи, портреты, свадьбы, но не часто. Свадьба — это очень нервное мероприятие. Ты с главными его участниками находишься постоянно, и тебе невыгодно, чтобы они нервничали, конфликтовали между собой или с гостями. Бывает, что день пошел наперекосяк, а ты придумал, что с этим можно сделать, и настроение у всех не упало в конец, а может, все даже довольны остались.

Чаще всего я снимаю все-таки недвижимость. Стены не разговаривают, нервы не треплют, на конфликт не идут. Ездишь по квартирам, смотришь, как люди живут, как там ремонт сделан, как они там все обставляют, уют создают. Что-то наблюдаешь — интересно.

Как помогают мужчины: спецпроект «Филантропа» и Благо.ру

Рамиль Ахмеров

Спортсмен, менеджер проектов по системам безопасности. Волонтер фонда «Волонтеры в помощь детям сиротам». Больше года посещал пациентов детского отделения психиатрической больницы, сейчас участвует в программе «Один волонтер – один ребенок».

«У меня с детства было такое представление о мире, что помогать – это хорошо, а если к этому подходить системно, то еще лучше. После того, как я переехал в Москву и стал жить один, я понял, что у меня есть родители, есть семья, когда мне нужна помощь, я могу к ним обратиться. А есть люди, которым обратиться не к кому, не от кого ждать поддержки. Я подумал, что если принесу пользу хотя бы одному человеку, это уже будет хорошо.

У знакомого я увидел репост в социальной сети, что он какую-то сумму пожертвовал в благотворительный фонд. Я обратил внимание, потому что ему это было несвойственно. Решил покопаться в теме поподробнее. Насколько я могу полезен в рамках такой деятельность? Обратился в разные фонды, кто раньше ответил, туда я и пошел. Но я знал сразу, что просто эпизодические пожертвования меня не устраивают, хотелось полноценного участия.

Сначала было сложно. Приходишь в первый раз, а дети кидаются к тебе с криками: «Папа, когда ты заберешь меня домой».

Но все это преодолевается, со временем учишься правильно себя вести, потому что одно дело теоретическая подготовка, другое дело жизнь. Опыт общения с разными детьми помог и самому мне измениться. Я стал спокойнее, терпимее к некоторым вещам, стараюсь не заморачиваться по пустякам. Я знаю, что есть серьезные проблемы, и они действительно заслуживают внимания. Все остальное – мелочи.

В отделение для мальчиков ходят в основном волонтеры-парни. Но в рамках обучения можно наблюдать перевес в пользу девушек, женщин: две трети- женский пол. Здесь не столько нежелание участвовать в волонтерской деятельности, сколько страх перед контактом с детьми. Парни часто не против быть полезными благотворительному фонду, но в материальном плане. Может, дело в сострадании, в материнских чувствах. Наверное, у меня есть чувства, похожие на это.

Я не сильно строгий и не с кислой миной на лице. Я позволяю себе баловаться с детьми, играть. Одним я интересен, например, только как человек, который любит спорт. Они ждут от меня проявления силы. Но волонтеру, мне кажется, неплохо обладать разными положительными качествами, а не только мужским стержнем, строгостью, мужской нравственностью. Конечно, в детях нужно воспитывать эти свойства характера, но нужно также помнить, что это в первую очередь дети, из какой бы среды они ни пришли. Есть дети совершенно безобидные, одуванчики, которые, может быть, в принципе не видели грубости. Я не хочу, чтобы они узнали ее через меня. Можно и на руках потаскать, понянчиться с более мелкими. Быть строгим, но порядочным, правильным.

Не то чтобы я прихожу в новую компанию и начинаю рассказывать, как я полезен обществу, но если все-таки это выясняется, то, как правило, люди однозначно положительно реагируют, часто задают вопросы, поддерживают, проявляют интерес. Правда, пока еще никто не решился на что-то подобное, потому что я рассказываю и о сложностях. Но я стараюсь на своей волонтерской деятельности внимание не заострять. Ну, занимаюсь и занимаюсь. Считайте, это просто альтернатива какому-то хобби.

Артем Волобуев

Программист, с 2013 года — волонтер «Ночлежки«, с 2017 года — волонтер «АдВиты»

«В детстве у меня не было определенной мечты. На вопрос «Кем ты хочешь стать?», отвечал: «космонавтом». Кто-то из детей говорил: «Водителем автобуса». Мне казалось, что это глупо. А теперь хочу сказать, что это достойно стать мечтой — быть водителем автобуса, особенно автобуса «Ночлежки». С недавних пор я иногда вожу его по средам. Основной водитель — это Игорь Антонов, уникальный человек, Хемингуэй нашего времени. Он имеет огромнейший авторитет среди людей, которые приходят к автобусу, харизму, опыт, может все проблемы играючи решить. А тут ты. Все сразу спрашивают: «Где Игорь? Почему ты опять?».

Артем Волобуев, фото из личного архива

О ночном автобусе

Сначала надо собраться — в автобусе должна быть еда, ложки, одноразовая посуда, перчатки и так далее. Волонтеры встречаются на Ломоносовской. Первая остановка автобуса — на железнодорожной станции «Сортировочная». На стоянках нужно решить насущные вопросы и организовать весь процесс. Люди, которые приходят в первый раз, могут не знать, что нужно встать в очередь за едой, им нужно это объяснить. Выстроить 25 человек так, чтобы они сохраняли спокойствие и координацию в пространстве — достаточно сложная задача. Обычный рацион — это суп, хлеб, чай или кофе и что-то к чаю — конфеты, печенье. Надо следить за тем, чтобы всем всего хватило.

Когда возникают трудности, все идут к водителю. У кого-то что-то болит; подходят за таблетками от боли, за бинтами, хлоргексидином. Кто-то подходит за советом. Те, кто только недавно оказался на улице, очень растеряны: не знают, как все устроено, к кому и за чем можно обратиться.

У нас четыре стоянки — это достаточно долгий путь. А потом ты со всеми прощаешься и везешь автобус обратно в «Ночлежку».

«Волонтерство — это просто часть моей жизни, для меня в этом нет ничего экстраординарного, и я никак специально к этому не готовлюсь. У меня был перерыв на несколько месяцев — я делал диплом, уезжал, месяцев пять не занимался волонтерством. И мне было тяжело».

О волонтерских поездках

В мою первую поездку в качестве волонтера подошел ко мне бездомный Игорь. Он живет на Васильевском острове, его все называют Князь. Вокруг него много мистифицированных историй. Он мне говорит: «Завтра иду в баню, помоюсь, бороду сбрею! Знаешь почему? Паспорт иду получать, фотографироваться!» Я за него порадовался, поздравил. Через неделю мы опять с ним встречаемся, а он по-прежнему с бородой. Я спрашиваю: «Ну как там паспорт?» Отвечает: «Да, что-то я забил!» Про Игоря говорят, что он как подпольный миллионер Корейко — якобы крупную сумму денег скопил и спрятал в каком-то здании, а здание снесли. Но, конечно, все это слухи.

Историй про людей, на самом деле, полно. Есть целые семьи, которые в трудной ситуации оказались на улице, стали жертвами незаконных операций с недвижимостью.

После того, как поездишь на автобусе «Ночлежки», у тебя не возникает мыслей, что люди сами виноваты, хотя вообще такие мысли есть у многих. Но это все от незнания.

Об «АдВите»

Многие мои друзья и знакомые знают «АдВиту», некоторые там волонтерили. Меня восхищает то, что делает «АдВита». У меня своя машина, и вначале я помогал как автоволонтер, но сильнее был интерес к больничному волонтерству, хотя все направления помощи, конечно, важны. Сейчас я, если есть возможность, что-то отвожу, но чаще езжу в больницы. Стараюсь ездить как минимум раз в месяц. Самое главное правило — себя не насиловать. Мне хочется делать это чаще, но, бывает, простынешь, и две-три недели сразу вычеркиваешь — меры безопасности.

О реабилитационной программе

Осенью ездил на реабилитационные выходные для подопечных «АдВиты», которые вышли в ремиссию, и их семей. Эти два дня пролетели, как один миг — очень много активностей, ты везде нужен. Но от усталости, которую вечером испытываешь, получаешь удовольствие. В первый день был морозец — ноль-минус один градус. Мы начали рано утром, в 6-7 утра, а закончили приготовления к следующему дню только в час ночи. Я устал, но хотел все переварить. Дело было на озере, и я пошел на пристань и еще час-полтора сидел, молчал, смотрел вверх — небо было классное. В голове мысли крутились о прошедшем дне. Было очень круто. На программе мне очень понравилось — и с детьми, и с родителями, и с волонтерами. Надеюсь, что я не только получил удовольствие, но и был полезен.

О работе

Я программист, сейчас работаю по специальности. Раньше занимался биометрией — распознаванием лиц, голоса, а сейчас работаю в компании, которая специализируется на телекоммуникациях, делаю большие приложения для больших компаний.

Наша компания тоже помогает «АдВите». Недавно мы с нашим HR-специалистом отвозили туда новогодние подарки, и она очень удивилась, что меня там все знают. Вообще я в этих вопросах застенчивый человек: когда спрашивают про волонтерство — рассказываю, но сам не проявляю инициативу. Я родителям-то рассказал о своем волонтерстве в «Ночлежке» после того, как мама спросила: «Куда ты ездишь по ночам?».

Тимофей Попов

волонтер детского хосписа «Дом с маяком»

С детским хосписом я познакомился довольно давно – около пяти лет назад. Тогда в приходе нашего храма Святой Троицы в Хохлах проводился сбор средств на лечение подопечных хосписа Насти Терлецкой и Маржаны Садыковой. Помню, как приезжал к ним в помещение Первого московского хосписа на Спортивной, где они тогда располагались. В то время нельзя было и предположить, до каких масштабов вырастет этот небольшой благотворительный проект всего за несколько лет. Удивительно, какую гору сумели сдвинуть несколько хрупких девушек за столь короткий срок. Ведь сейчас Дом с маяком помогает уже сотням детей и объединяет в этом добром деле тысячи (если не десятки тысяч) помощников и благотворителей.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

Несколько лет назад в нашем храме стали проводиться специализированные литургии для пациентов хосписа и их родителей. Дело это очень нужное, поскольку отнюдь не во всех храмах есть условия для участия в богослужениях людей с ограниченными возможностями, а тем более – детей. Многие наши прихожане помогают в организации этих богослужений, в том числе, в доставке детей в храм на своих автомобилях. Я тоже стал подвозить детишек и их родителей.

Через некоторое время сотрудники Дома с маяком пригласили меня на встречу авто-волонтеров, где я узнал, что в фейсбуке есть группа «Автопомощь», в которой координаторы размещают информацию о потребностях хосписа в доставке детей к врачам, в больницы и на всякие спортивные, развлекательные, и прочие нужные мероприятия. С тех пор я и стал иногда участвовать этом радостном деле.

Пытаюсь брать заявки, когда позволяют обстоятельства, и удается побороть свою лень. Приблизительно раз в три недели.

Что меня мотивирует на помощь? Наверное, это можно назвать «разумным эгоизмом», но не в том смысле, который вкладывал в это понятие Чернышевский. Ведь человек может стать человеком в полной мере только тогда, когда делает что-то для других. «Блаженнее давать, нежели принимать» – эта потребность заложена в нас Создателем, хотя, конечно, и не является самоочевидной. Жил когда-то в Москве врач Федор (Фридрих) Гааз, приехавший из Германии в начале позапрошлого века. Всю свою жизнь он посвятил облегчению участи заключенных, неимущих и больных. Его знали по всей России и называли «святым доктором». Ему принадлежат слова «спешите делать добро». Это не некий отвлеченный моральный принцип, а скорее – жизненный рецепт «святого доктора» для каждого из нас. И это, конечно, не повод для тщеславия. Довольно глупо будет выглядеть больной, который гордится, тем, что выполняет предписания врача..

Еще одним важным, на мой взгляд, моментом является то, что Дом с маяком это действительно не про смерть, а про жизнь. Признаюсь, мне было несколько боязно начинать общаться с неизлечимо больными детьми и их семьями, но, к своему удивлению, я ни разу не столкнулся с каким-то беспросветным горем или отчаянием. Наоборот, общаясь с пациентами хосписа и их родителями, видишь, насколько они умеют ценить каждое мгновение жизни и принимают его радостно и с благодарностью. Этому умению, думаю, стоит поучиться любому физически здоровому человеку.

Так что, помощь хоспису я воспринимаю не как выполнение какого-то долга или заслугу, а как одну из замечательных возможностей, предоставленных мне Богом.

Тимофей Карпов

Программист, больничный волонтер фонда «АдВита»

К волонтерству меня привела не какая-то личная история. Для меня это было осознанное решение. Однажды я прочитал большую статью Лены Грачевой (административный директор фонда AdVita) на сайте Meduza. Эта статья мне запомнилась, впечатлила. Я подумал: надо пойти в волонтеры. Я работаю программистом, мне не хватает общения с людьми, общения с детьми – своих детей нет пока. Сидим мы на работе, молчим себе, разговариваем на свои программистские темы. Это здорово, интересно, но мне не хватает активного взаимодействия с людьми.

Тимофей Карпов, фото из личного архива

О том, что интересно

В волонтерской анкете было много-много разных пунктов – «чем вы хотите заниматься, что вам интересно». В первую очередь я отмечал, что готов проводить уроки для подопечных фонда, которые находятся в больнице, – уроки по математике, по физике. Отмечал и проведение акций. Во время учебы я подрабатывал аниматором на корпоративах, у меня был опыт общения и участия в мероприятиях. Но я был готов, что мне подскажут, какие еще формы волонтерства есть. Собственно, так и вышло.

О больничном волонтерстве

Бывают ситуации, в которых непонятно, кто какую роль играет. Но в больничном волонтерстве для меня все очень ясно. Вот есть дети. Детям скучно, дети сидят в больнице, ограничены в возможности подвигаться, ограничены в круге общения. Вот ты приходишь к ним, и они знают, что ты придешь, и их мамы тоже знают. Новеньким объясняют: это волонтеры, они раз в неделю веселят народ. Мы проводим мастер-классы, играем в игры. Все к этому готовы. Все понимают, что происходит. Ты приходишь в больницу с опытными товарищами-волонтерами, с сотрудником фонда. Ситуация строго выстроена, ты понимаешь, какую позицию занимаешь.

О программе «Один плюс один»

Это реабилитационная программа на неделю. Мы приглашаем ребенка, который вышел в ремиссию, и родителя, который больше времени проводил с ним в больнице — как правило, это мамы. Получается полная перезагрузка, мощное приключение. Программа так организована, что все дети должны быть одного возраста, чтобы им было легко общаться. На протяжении недели мы с утра до вечера проводили время с восемью шестилетними детьми. Для волонтеров это было серьезное переживание. Шестилетние дети очень активны.

Об индейцах

Например, в один день мы устроили квест индейцев. У нас был вигвам, в котором мы наносили боевую раскраску. Все наряжались индейцами, дети делали себе индейские наряды. Одного сотрудника фонда нарядили волшебной птицей с перьями. Надо было пройти полосу препятствий, подкрасться к этой «птице», из-за камня подглядывать за ней — ждать, когда она уснет, и тогда подбежать, схватить перышко и сделать себе из него украшение. Потом стрельба из лука: детей обучал специально подготовленный человек в индейском облачении с каким-то длинным именем вроде Зоркий Глаз Орла, Сидящий на Вершине Высокой Горы.
Были и мероприятия более-менее спокойные: разные настольные игры, много машинок. Можно было рисовать, была игрушечная кухня с огромным количеством посуды. Были небольшие мастер-классы и очень много личного общения с детьми.

О команде

Нам приходится много импровизировать, наприме, в конце программы, на пятый или шестой день. Мальчишки уже начинают драться, им надо что-то срочно делать. И я… или не я – не помню, общее сознание, общее бессознательное – мы поставили стулья цепочкой. Говорим: «Ребята, поехали на поезде». Все садятся в поезд – волонтеры, дети. Мы едем, кто-то на паровозе гудит. Раз – и дети включились. Вроде, паровоз едет, но чего-то не хватает. И тут – меня глубоко впечатлило, что ни слова не было сказано — волонтеры, которые занимались чем-то другим, чувствуют через общую ноосферу, что надо помочь. Берут плед, поднимают его над нами и говорят: «Тоннель!» Это офигенное переживание. Длинная, непростая программа, но было ощущение команды, которая как одно целое. Нам всем одинаково важно, чтобы получилось хорошо.

Тимофей Карпов, фото из личного архива

 Об общении

Бывает, вижу сны про волонтерство. Больше про реабилитационную программу. Это другой режим взаимодействия, другие возможности, чем в больнице. В больницах тоже много интересного, там просто по-другому выстраивается общение. Вот я езжу каждую неделю на одно отделение. Кого-то ты запоминаешь, кто-то запоминает тебя. Это не обязательно глубокий контакт, просто, может, ребенок с тобой здоровается. Важно, чтобы волонтер не привязывался к конкретным детям, ведь это может быть трудно. У нас серьезные правила в этом смысле.

Я приезжаю не к отдельному ребенку, даже если вижу его там часто. Приезжаю на два часа, чтобы принести нечто новое в жизнь пациентов. Это не мое личное общение. Это некий вклад, маленький кирпичик в общее дело. Пусть он будет маленький, но будет.

Волонтеру нужно быть внимательным, чутким, осторожным, тактичным. Нужно прислушаться, приглядеться, чтобы не сделать что-то невпопад, по незнанию.

О музыке в хосписах

В хосписах у нас были мероприятия в двух форматах. Первый — это помощь по хозяйству: покрасить забор, убрать листья с территории, привести в порядок клумбы, покрасить поребрики. А второй формат – концерты и пикники. Мы жарим шашлыки, разливаем вино. Все это происходит на улице. Туда выходят не только пациенты, но и их родственники, и сотрудники хосписа. Общение с подопечными там во многом протекает, как на взрослом отделении онкоцентра, куда я тоже ездил. Но центром происходящего становится не мастер-класс, а музыка, шашлыки, вино-чай. Приезжают профессиональные музыканты, отлично играют, их приятно слушать. А потом мы сами достаем гитару,поем песни вместе с пациентами. И это здорово, что мы помогаем людям отвлечься от болезни. Играю, например, «Непогода нынче в моде». Часто пою Окуджаву – он приятный, поэтичный. Тут важно подобрать такой репертуар, чтобы он был на слуху и приятен сразу многим. Приходят люди разного возраста, разных музыкальных предпочтений. Важно подобрать что-то универсальное.

О знакомых

Я, конечно, рассказываю о волонтерстве, ВКонакте что-то пишу. Реагируют в основном так: «Здорово, молодец, круто, очень правильно». С подозрением никто не относится. Я работаю программистом, а это специфическая, рафинированная среда. С одним знакомым из института я говорил как-то о фонде, и он проникся, стал жертвовать, благотвортельные сувениры покупал в «Легко-Легко» для коллег, подарки. Но волонтерить не пошел. А кто-то да, пытается понемножку: записывается на волонтерские встречи, участвует в мероприятиях.

О стереотипах

Мне кажется, просто есть стереотип мужского поведения. Считается что поддержка, участие, занятия с детьми – это больше женское дело. Но на той же реабилитационной программе всегда находятся мальчишки, которые хотят пообщаться с мужчинами. Волонтер — это не отец, не дядя, это посторонний человек, который с ними общается на равных, которому с ними интересно, и на это всегда большой запрос.

Об отдыхе

Классная перезагрузка у меня – работа. Она совершенно не похожа на волонтерский опыт. Я сижу спокойно, размеренно, разрабатываю какую-то систему. Это требует внимательности, спокойствия, никто не дергает. Такая нагрузка исключает общение, исключает этику. Сидишь и спокойно размышляешь. Мне нравится моя работа, мне нравится программированием заниматься, но это совершенно другая часть моей жизни. Это как тренировать руки и тренировать ноги — разные занятия.

Виталий Шитиков

Переводчик, сейчас работает курьером. Ежемесячно жертвует нескольким благотворительным организациям. Волонтер фонда «Детские сердца»

Практически вся моя благотворительность заключается в нескольких посильных рекуррентных платежах и в помощи Кате Бермант (фонд «Детские сердца»), когда нужно что-нибудь перевезти, у меня большая машина. Я жертвую в пользу «Детских сердец», «Руси сидящей», Фонда борьбы с коррупцией и Таких дел (Нужна помощь). Почему? Например, «Русь сидящая» — их деятельность у меня вызывает одобрение, я рад им помочь. Когда приходит смс-уведомление, что у меня с карты списано 100 рублей туда-то, я испытываю чувства типа «окей, давайте, ребята!».
А когда физически помогаю, какой-нибудь благотворительный базар, в 12 часов ночи закончили собирать и разошлись – я чувствую удовлетворение от того, что успели сделать, удовольствие от времени, проведенного с друзьями. Что там на следующий день происходит, мне даже и неинтересно.

Вообще к участию в благотворительности меня подтолкнули друзья. Но так стратегически, как Катя Бермант, с таким неотпускающим желанием волонтерить мало кто способен. В этом смысле благотворительность – специальная надстройка в моем сознании, которая не вырастает сама по себе, которую надо осознать и встроить в картину мира. Соответственно это не очень сильно распространено. И здесь, мне представляется, недоработка идеологов благотворительности в том числе.
Вот художник Таня Задорожная в интересах Кати рисует картинки, у которых лозунг — «дайте денег». Собственно, текущее поколение благотворителей сосредоточено на этом уровне задач. Например, задача Кати – набрать деньги, чтобы сделать операции детям. Да, пользуясь навыками не страха, а призвания к гуманности, что-то ты извлечешь из людей, доведя их до определенного уровня досады. Это то же самое, что мы испытываем в вагоне электрички, когда даем милостыню, только более профессионально оформленное. И это неправильно построенная работа.

Женщины больше волонтерят, мужчины более отстранены в смысле эмпатии. И подходы разные: к женщинам более сердечно, а мужчинам лишь бы доверие было, понимание, что его не обманет эта организация.
Для мужчин поменьше нытья, коротко по существу, какая задача стоит перед благотворительной организацией и сколько он готов дать. Ни малейшего вымогательства. Вот это поведение мужчины.

Задача благотворителя в том, чтобы правильно выстроить мироощущение общества. С одной стороны, совершенно нормально, что люди не включены. Ну, мало ли, во что мы не включены. Катя, например, включена в проблемы детей, но не включена в проблемы семги, которую не пускают в Печору. Во-вторых, надо понимать, что, вообще говоря, никто не против участвовать в благотворительности.

Другое дело, что у современного благотворителя-вымогателя на лице написано: чем больше, тем лучше. Знаете, насколько некомфортная ситуация: поели в ресторане, просите счет, а вам говорят: «Заплатите, сколько можете». И ты как дурак не понимаешь, что это значит.

Про любого человека можно сказать, что есть сумма, которую ему абсолютно не жалко пожертвовать. Благотворителю надо наладить этот процесс спокойного отдавания того, что человек спокойно отдает. Принципиально важно, чтобы человек не давал больше, чем он может, чтобы не было ситуации вымогательства. Есть момент внутреннего комфорта и самодовольства человека, когда он жертвует деньги.

Кроме того, надо избавить людей от технических забот по соучастию. В этом смысле рекуррентные платежи – это гениальное изобретение. Много раз я пытался спонтанно присоединиться к акции, и когда у меня не получилось провести платеж с планшета, я просто говорил: «Ну, и ладно». Это еду мы добываем, преодолевая препятствия, а в этих делах препятствий быть не должно. Психологически важный момент, который благотворитель должен учесть. Вот человек сидел, а теперь надо ему достать карточку, телефон, а еще платеж не проходит. Так не делается.

По сути дела почему мужчины меньше ввязываются в эмоциональный эноргообмен? Потому что они более ранимые. Поэтому они заранее от этого уклоняют, а женщины более бесстрашны к эмоциональным нагрузкам. А мужчину не надо травмировать, ему сказали, он пошел, дело сделал и не пострадал.

Павел Лякс

волонтер, а после сотрудник социальной службы благотворительной организации «Ночлежка»

Несколько лет у меня была работа, которая мне совсем не нравилась, не приносила никакого удовольствия. Поскольку мне сложно даются перемены, то я долго держался, до того момента, когда мой организм сказал: «Хватит!». Мне пришлось обратиться к психотерапевту, и в общении с ней я понял, что мне пора менять работу. Тогда я впервые серьезно задумался о благотворительности. Я очень мало знал про эту сферу, но решил, что это может быть то, что я ищу — работа со смыслом. В «Ночлежке» работала моя знакомая, я стал волонтером, участвовал в работе над разными акциями и мероприятиями, помогал в организации доставки хлеба для бездомных из «Буше». Через год меня пригласили работать специалистом по социальной работе.

Павел Лякс, фото из личного архива

Конечно, в моей работе есть сложности. Сложно, когда человеку нужна помощь, он готов ее получить, но ты не можешь помочь, потому что у организации не хватает на это ресурсов и возможностей.

Еще мне было сложно оставить за человеком право делать самостоятельный выбор, даже если этот выбор, как мне кажется, ухудшает его жизненную ситуацию. Я испытываю большое количество эмоций на работе – начиная от восторга и заканчивая злостью и раздражением. Но положительные эмоции на данный момент преобладают.

Я познакомился с огромным количеством замечательных людей, как коллег, так и посетителей и жильцов приюта. Это дает мне сил продолжать.

Об участии мужчин в благотворительности

Мне нравятся идеи феминизма и равноправия, поэтому мне бы хотелось, чтобы в нашей организации не было разделения на мужские и женские роли. Если я слышу, что посетитель ведет себя агрессивно с моей коллегой-женщиной, я вмешаюсь. Но тут дело во взаимовыручке и в поддержке, а не биологическом поле.
У нас в организации довольно много мужчин, а в консультационной службе вообще гендерный баланс. Я думаю, что одна из причин того, что в целом в благотворительности меньше мужчин – это небольшая зарплата. В одном из исследований я читал, что как только в какой-либо сфере повышается зарплата, туда сразу же приходят мужчины. Другая причина в том, что благотворительность воспринимается обществом как женское дело.

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий