Сегодня появляется большое количество фондов и проектов, оказывающих помощь тяжелобольным детям. Интернет-сайты переполнены просьбами родителей, жертвователю становится все труднее ориентироваться в потоке благотворительной информации. Остается устойчивым стереотип о том, что наличие фотографии, выписки и подробного описания случая является гарантией эффективности пожертвования. «Филантроп» решил расспросить об этом руководителя старейшей благотворительной организации России, президента Регионального общественного фонда помощи тяжелобольным и обездоленным детям при РДКБ Лину Зиновьевну Салтыкову.

Лина Салтыкова

Лина Зиновьевна, в первую очередь, разрешите вас поблагодарить за то, что нашли немного времени в плотном графике, чтобы ответить на вопросы «Филантропа». Мы знаем, что ваш фонд был одним из первых в Рунете, кто начал собирать средства для лечения тяжелобольных детей. Расскажите о том, как это было и с какими трудностями вы столкнулись в начале пути.

Да, действительно наш фонд были одним из первых, кто начал активный поиск средств через интернет. Наш сайт www.deti.msk.ru был создан около 12 лет назад, на средства одного гранта. Тогда мы делали его, признаюсь, как слепые котята, понемногу продвигаясь наощупь, экпериментируя, ища наиболее удачное сочетание информации. Что-то подсмотрели на Западе, но большую часть пришлось придумывать самим. Это было время, когда интернет только входил в жизнь российского человека. Да и благотворительность не была популярна. Самого сознания ещё не было. Как порой нет и сейчас. Хотя, в общем ситуация, конечно, изменилась.

Так вот, тогда подробная личная информация о больном ребенке была залогом доверия жертвователя. Фотография, детальные выписки из медицинского дела, подкрепление информацией от врачей и экспертов – все это было аргументами для человека, желающего помочь. Многие люди вообще впервые сталкивались с таким выбором – помочь или не помочь маленькому человеку. И столкнувшись, каждый для себя выбирал критерии. Тогда у нас и начал накапливаться опыт размещения таких «адресатов» милосердия. Чем подробнее, тем считалось лучше. И это работало.

А что стало происходить со временем? Почему вы начали пересматривать информационную политику фонда?

Со временем, с одной стороны мы стали получать отзывы детей, прошедших успешное лечение, с другой – мы сами росли и у наших жертвователей и партнеров, среди которых в основном частные лица, росло доверие к нам.

Так, уже подросшие пациенты просили нас убрать с сайта информацию о сборе средств на их лечение и отчете, поскольку не хотели, чтобы кто-то лишний узнавал об этом впредь – их ждало поступление в вуз или устройство на работу. Ведь когда речь идет о срочном сборе средств, то родители идут на все меры, лишь бы сохранить надежду, в том числе и на максимальное предоставление информации. Писали нам и мамочки, к которым возвращались мужья и вдруг читали в интернете о том периоде, когда «муж оставил нас с дочкой одних» — просили убрать, поскольку жизнь наладилась. Так устроен интернет, что в нем остаются информационные следы. И даже убрав информацию с сайта, гарантий, что её не окажется на чьём-нибудь блоге — нет.

Но дело не только в этом. И даже скорее не в этом. Дело в самой философии адресности. Смотрите, что получается. Человек, если конечно это не его знакомая семья или родственник, выбирает ребенка по внешним параметрам. Фотография, имя, фамилия, диагноз. Получается такая, простите за выражение, «ярмарка». Кто-то желает помогать мусульманину, кто-то наоборот, кто-то помогает только милым светленьким девочкам. Тут возникает серьезный этический и даже мировоззренческий вопрос. Хочется спросить: «А какая разница?».

Как же идея о том, что помощь должна быть личной, «глаза в глаза»?

Когда вы выбираете чью-то фотографию на мониторе, неужели вы думаете, что это те самые «глаза в глаза»? Отнюдь. Глаза в глаза – это всегда личное общение, сопереживание, это когда ты рядом, слушаешь, говоришь, мечтаешь, рисуешь, смеешься, успокаиваешь, узнаешь и хранишь секреты.

Такую помощь можно оказать только непосредственно. Она невозможна через платежный терминал. В случае пожертвования человек как бы передает, делегирует эту деятельность сотрудникам и волонтерам фонда.

И что же тогда делать?

С некоторых пор мы начали постепенно менять структуру информации, подаваемой о тяжелобольном ребенке. Теперь остается только имя и сокращенная фамилия. Более того, среди наших жертвователей мы стали активно продвигать наименование платежей «на лечение детей» без указания конкретного имени. И вы знаете, люди подхватили эту идею. И сегодня многие помогают именно так.

Иногда требуются срочные расходы, сиюсекундные. Не всегда есть время объяснять жертвователям причины, приоритеты, согласно которым вот именно этому ребенку и именно так надо сейчас помочь. Вне зависимости от национальности, вероисповедания, прически. Тысячи нюансов и профессиональных деталей. И здесь есть только один инструмент – это доверие, репутация.

Уже 22 года мы стараемся работать честно, отвечая за каждую полученную копейку. Мы считаем нашим достижением, когда тебе передают средства без лишних пояснений, просто для того, «кому нужнее».

Но каждый ли фонд может развивать такую позицию?

Наверное, нет, не каждый. Тут нужно время, путь созревания, некоторая решительность и, безусловно, стабильность.

Секрет нашей стабильности – это равное уважение и к бабушке, принесшей свои последние сбережения, будто вдова из новозаветной притчи, и к миллионеру, отдающему часть своей прибыли. Со временем они становятся постоянными жертвователями, и более того единомышленниками. А значит, они готовы прислушиваться к твоим идеям и соображениям. Мы уже как одна команда.

Я убеждена, благотворительность не должна иметь цвета глаз, кожи, возраста, социального происхождения. Помощь нужна здесь и сейчас. Мы рядом. Человек доверяет нам. Схема проста.