Андрей Бабушкин: «Сегодня оправдательных приговоров меньше, чем во времена Сталина»


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

Известный правозащитник, руководитель Комитета за гражданские права Андрей Бабушкин объяснил в интервью журналу «Филантроп», чем российская карательная система отличается от сталинской, как повлияла смерть Сергея Магнитского на изменения в ФСИН и сможет ли Владимир Колокольцев стать настоящим реформатором МВД.

Андрей Бабушкин. Фото с сайта www.sakarov-center.ru

Андрей Бабушкин. Фото с сайта www.sakarov-center.ru

Какие задачи, как вам кажется, реально носила реформа полиции при министре внутренних дел Рашиде Нургалиеве и почему ее считают провальной? 

Существовало много различных концепций реформы. Идеологи одной концепции считали, что полицию необходимо приблизить к обществу. Другие обозначали главной целью сделать МВД управляемой для органов власти. Третьи исходили из того, что нужно сделать полицейскую службу более комфортной и привлекательной для сотрудников, а потом уже решать другие задачи. Четвертые считали, что полицию необходимо приспособить к тем западным моделям и стандартам. Одним словом, существовало множество концепций реформирования полиции. Драматизм ситуации состоит в том, что, к сожалению, с началом реформы вместе собрали сторонников самых различных концепций, и они не пришли к общему знаменателю.

Реформа полиции началась без идеологии, цели и задачи до ее начала не были сформулированы. Тем не менее, я не считаю реформу неудачной, не считаю, что она принесла больше вреда, чем пользы. 25 июня, кстати, состоялось заседание рабочей группе при министре МВД по дальнейшему реформированию. В состав входит 31 человек,  в том числе и я. Могу сказать, что целый ряд аспектов удалось решить. Мы видим, что денежное содержание полицейских выросло, появился профессиональный конкурс при принятии на службу, снизилось количество  жалоб на жестокость со стороны полиции.

Промежуточные этапы, безусловно, достигнуты. Но, так или иначе, многие реформой недовольны, поскольку ожидания были другими. На недавнем заседании рабочей группы при министре мы договорились о трех основных векторах работы: проблема изменения учетно-регистрационной дисциплины (порядок работы с заявлениями о преступлениях, правонарушениях и происшествиях), кадровая работа и образование сотрудников, и третье, организационно-штатная структура

Какие перемены в системе МВД вы ожидаете от ее нового главы Владимира Колокольцева? 

Я наблюдал за ним те два года, что он был главой ГУВД Москвы и могу сказать, что Колокольцев – грамотный, умный, энергичный руководитель. Но успех или неуспех его работа на посту министра зависит от двух факторов: общественно-политическая обстановка в стране и политическая воля руководства России, выраженная в предоставлении самостоятельности при проведении реформы. Приведу небольшой пример: все члены оргкомитета при написанию закона «О полиции» придерживались того, чтобы сохранить прежнее название «милиция». Вдруг поступило указание сверху, и мгновенно позиция была изменена. Также важно, будет ли Колокольцев опираться на профессионалов и представителей гражданского общества, которые хотят видеть эффективную и сильную полицию в нашей стране. И наконец, сможет ли он оценить то положительное, что было сделано его предшественником Рашидом Нургалиевым. Несмотря, на шквал критики в адрес предыдущего министра, я оцениваю работу Нургалиева, как положительную. Правда, не все коллеги-правозащитники со мной солидарны. Колокольцев, действительно, настроен на изменение ситуации и он слушает различные мнения, выбирает наиболее эффективную модель работы.

Каким вы себе представляете реально работающий общественный совет при правоохранительных органах? Какими функциями их нужно дополнить?

Сегодня основу общественного совета при ГУВД Москвы составляют выходцы из культуры. Такие люди, безусловно, нужны в данном направлении, но, по моему мнению, их не должно быть большинство. Вместе с тем до сих пор не подписан приказ о порядке осуществления членами общественного совета общественного контроля, хотя в Москве начались подобные мероприятия. Недавно у нас прошел вечерний рейд с проверкой двух отделов. Но для того, чтобы наши полномочия были достаточно широки, необходим приказ министра. И важно, чтобы этот документ предусматривал возможность предоставления членам общественного совета контроль за двумя важными документами: книги учета лиц, доставленных в дежурную часть и книги учета сообщений о происшествиях.

Как вы оцениваете поведение полиции и сил ОМОНа с момента начала протестных митингов в декабре и до последних событий? 

Если сравнивать с французской или белорусской полицией, то наши более миролюбивы. Мы видим, что не было человеческих жертв и большого количества задержанных. Во время последнего «Марша миллионов» задержанных не было вообще. С другой стороны, мы видим определенный непрофессионализм сотрудников правоохранительных органов. Особенно, представителей Центра противодействия экстремизму. Почему-то когда провокаторы проникли в толпу во время акции 6 мая, сотрудники Центра не сработали и провокаторов не задержали. Граждане, видя, что кто-то кидает камни, сами хватали за руки провокаторов, а сдавать их было некому, потому внутри этой толпы сотрудников полиции не было. Это говорит о том, что были допущены определенные просчеты. Мне сложно дать оценку, но могу сказать, что некоторые высшие офицеры, с моей точки зрения, сделали все, чтобы сократить время пребывания людей в дежурных отделах, освободить случайно задержанных людей. У ГУВД Москвы есть опыт проведения переговоров с организаторами митингов, в том числе с привлечением представителей общественного совета. Но, увы, не всегда этот опыт применяется.

Что на ваш взгляд важно поменять в уголовно-процессуальном законодательстве, в законе «О полиции» в части прав потерпевших, задержанных?

В Уголовно-процессуальном кодексе необходимо установить институт заявителя. Заявитель – не потерпевший, но это лицо, которое уже подало заявление. Необходимо создать институт общественного защитника, человека, который был выдвинут общественной организацией для осуществления защиты и для допуска которого не нужна ни воля следователя, ни судьи. Необходимо восстановить судебный надзор. В частности, чтобы общественное объединение имело возможность обращаться с жалобой на несправедливое судебное постановление. Что мы сегодня видим? Какой бы ни была прекрасной профессиональная подготовка судьи, какими бы он личными качествами ни обладал, уберечь их от ошибок невозможно. Но механизма исправления судебной ошибки сегодняшний УПК не содержит. Вопросы накопились даже не к УПК, а к правоприменительной практике следственных органов, дознания. Из регионов, к примеру, часто поступают жалобы о том, что люди не могут подать заявление или они подали, но результата нет.

В бытность президентства Медведев часто говорил о декриминализации уголовного законодательства. В частности, речь идет о замене такой меры, как арест на подписку о невыезде и внесение залога. Вообще, арест для каких категорий преступлений стоит оставить, а для каких убрать?

К декриминализации нужно относиться осторожно. Человек покинул место происшествия, где есть пострадавшие. Раньше это было уголовным преступлением, сейчас нет. Врач не оказал необходимую медицинскую помощь, это нанесло вред здоровью средней тяжести – тоже сегодня не считается уголовным преступлением.  Клевета и оскорбление: раньше можно было подать заявление в суд в порядке частного обвинения, сейчас нет. Такого рода изменения хороши только тогда, когда мы их передаем из одной четко работающей системы в другую. Когда это не происходит, то декриминализацию УК вряд ли можно рассматривать, как оправданную. Что касается ареста, то он направлен на достижения трех целей: недопущение совершения новых преступлений, недопущение укрывательства человека от следствия и суда, недопущение давления на свидетелей, потерпевших. Сказать, что всегда арест применяется для достижения этих целей нельзя. При этом возможно говорить о случаях, когда арест применяется, как средство давления. Из собственного правозащитного опыта посещения СИЗО могу сказать следующее: в 60% случаев арест применяется, как обоснованная мера ограничения права человека на свободу передвижения, в 20% следователь, судья и арестованный становятся заложниками правоприменительной практики, когда обвиняемый родом из другого города и его необходимо закрыть, дабы он не сбежал и в оставшихся 20% действительно имеет место элемент прессинга, то есть оснований для ареста нет, но, чтобы сделать человека сговорчивее — его берут под стражу.

Резонанс вокруг «дела Магнитского» повлиял на работу ФСИН? 

Безусловно, «дело Магнитского» повлияло на саму систему ФСИН: были отремонтированы камеры, где находился Сергей Магнитский, были внесены изменения в правила внутреннего распорядка СИЗО. Если раньше можно было переводить из камеры в камеру, как только угодно, то сегодня есть 12 оснований для такого перевода. Одним из методов давления на Магнитского было то, что его через каждые несколько дней переводили из одной камеры в другую. Наконец, в прошлом году было выпущено постановление Правительства с перечнем заболеваний, на основании которых человека нельзя содержать под стражей.

Однако в целом — сказать, что все уроки из «дела Магнитского» извлечены, все же нельзя. Правительственный перечень по заболеваниям достаточн слаб, да и врачи пытаются на практике занизить тяжесть заболевания. По-прежнему очень много камер, не приспособленных для нахождения человека. На днях я был с проверкой СИЗО №4 г. Москвы. Заходим в одну камеру, там сидят 30 человек, но окно открыто и дышать можно, а других двух камерах страшная духота и высокая влажность. Буквально за минуту промокает одежда.

Но, к сожалению, главный итог «дела Магнитского» содержится в том факте, что ни судья, ни следователь, ни начальник СИЗО, где его убили, не понесли наказания.

В какую сторону меняется российская правоохранительная система: в худшую или в лучшую? Кто-то ее сравнивает со сталинской, согласны ли вы с этим?

Она более сталинская. Если тогда было от 5 до 17% оправдательных приговоров, то сегодня эти цифра не превышает одного процента. Когда правозащитница Мария Полякова сообщила об этом Дмитрию Медведеву на заседание Совета по правам человека, он страшно удивился. Но потом проверил  и убедился в подлинности ее слов.

Напомню вам, что при Сталине нельзя было давать более 25 лет лишения свободы, действовала система зачета сроков, много было моментов, которые сегодня оказались утрачены. Но это не значит, что сталинская система не была репрессивной и ужасной. Вообще опасно проводить какие-либо сравнения, в том числе и западной системой. Сейчас принято ориентироваться на эту модель. Я посещал уголовно-исправительные учреждения США и видел примеры, когда людей не выводили из камер несколько месяцев. Американские правозащитники говорят, что сегрегация (отдельное содержание осужденных) достигло высоких масштабов, и это очень опасно для поведения осужденных и для их психического здоровья.

Поэтому мы должны аккуратно относится к реформированию нашей системы, но важно признать, что социальная составляющая, которая должна быть в работе полиции, следственных органов, прокуратуры, сегодня недостаточна. Оно либо вовсе отсутствует, либо является слабым. Например, человек совершил разбой, потерпевший обращается к полицейскому. Офицеру полиции важно поймать и доставить разбойник к следователю. Следователю важно довести это дело до суда, чтобы оно не рассыпалось, а значит, нужны «железные» доказательства. Плюс у следователя есть парочка нераскрытых дел и у него есть соблазн повесить их на доставленного к нему фигуранта. То есть один и тот же человек проходит целую цепочку людей, имеющих различные цели. Не создана система работы с правонарушителем, которая была бы последовательна.

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий