Ольга Арлаускас

4 апреля в российский прокат выходит документальный фильм «В ауте». Режиссеры Ольга Арлаускас и Никита Тихонов-Рау сделали картину на основе дневников и стихов Сони Шаталовой. Соня — аутист, она не может говорить, но с восьми лет пишет, причем совершенно удивительно. На экране — Соня, ее мама, их дом. За экраном — мы, жители России, для которых до сих пор непривычно где бы то ни было — на улице, в кино — видеть человека с инвалидностью.

Мы побеседовали с Ольгой Арлаускас о том, зачем нужны такие фильмы, как их воспринимают здесь и в Европе и почему «В ауте» — это не «социалка».

«У тебя кто-то в семье инвалид, да?»

Ольга, почему вы снимаете кино о людях с ограниченными возможностями?

Когда я сняла свой первый фильм про людей с инвалидностью, потом второй, третий, многие люди задавали вопрос: «У тебя кто-то в семье… да?» Нет, просто так совпало, что мне есть что сказать на эту тему. Поэтому я говорю.

Я долгое время жила в Испании. Для меня был культурный шок, когда я в свои десять лет впервые пришла в испанскую школу и увидела, что прямо передо мной, за соседней партой, сидит мальчик с синдромом Дауна. Пабло. И вот я сижу и понимаю: с ним что-то не так, но что? Я никогда в жизни не видела таких людей в России. По понятным причинам: они были заперты в квартирах и интернатах. А тут мало того, что Пабло ходит по улицам, сам покупает цветные карандаши и бегает за хлебом для мамы — он еще и учится вместе с нами!

Пабло уделялось определенное, дополнительное, внимание, но в остальном это был обычный школьник. Например, он каждую неделю влюблялся в новую девочку. На мою долю такого счастья не выпало, видимо, я не соотносилась с его представлениями о женской красоте. Но вот мои подружки, чистокровные испанки — черненькие, глазки-бусинки, темпераментные — все побывали объектами любви Пабло. Он дарил цветы, писал любовные записки. Когда его отвергали, он плакал. Все это сильно на меня подействовало. Менталитет меняется, когда ты сталкиваешься с другими обстоятельствами и людьми с инвалидностью в этих других обстоятельствах.

Меня коробит, что «даун» в России до сих пор имя нарицательное. «Ты что, даун?» Хочется спросить: «Что вы сейчас хотели сказать? Вы неправильно употребляете слово. Скажите просто «дурак», это будет правильно. А люди с Синдромом Дауна — не дураки. Вы ничего про них не знаете». В личной беседе объяснять такое трудно, потому что ты начинаешь взрослых людей учить уму-разуму. Это навязчиво и нетактично. А вот с помощью кино менять мнение о проблеме инвалидности можно и нужно. Потому что я не поучаю, а показываю зрителям объективную реальность. Такой несправедливой реальности я зафиксировала уже очень много.

Многие зрители боятся тяжелых тем в кино, тем более в документальном. Думают, что эти темы их «раздавят». Пытаетесь ли вы специально разбавить негатив позитивом?

Здесь как в живописи. Мы рисуем вазу синим цветом. Но чтобы сделать ее объемной, кладем белую краску — блик света.

Я вижу: вот человек. Он ценен своим внутренним миром и своими делами. Уже потом выясняется, что он, к примеру, инвалид или детдомовец. Когда мы снимали кино про Соню, мы не хотели, чтобы оно прозвучало как «Посмотрите, какой кошмар, и пожалейте героиню». Центр повествования в другом. Главное — ее стихи, внутренние монологи, ее скобрь по поводу того, что происходит в России.

Нужны ли нам «духовные скрепы»

Как в Испании эволюционировало отношение общества к людям с инвалидностью? Приходилось ли им тоже снимать фильмы, писать книги, чтобы научиться человечности?

Может быть, это общее место, но я все-таки скажу. В России в XX веке были такие страшные события и наша страна настолько большая, что все исторические изменения происходят здесь по-другому. Это как огромная машинерия, которой требуется время на разгон.

Испания тоже пережила войны, в частности — гражданскую войну между республиканцами и фашистами. Но им проще было договориться между собой. Их меньше, они сплоченнее. До сих пор в Испании есть деревни, в которых шли бои между соседними домами. Это маленькие улочки, если я встану и вытяну руки, то достану до стен. Люди стреляли друг в друга, кололи соседей штыками. Сейчас их потомки продолжают жить на этой улице. Они ничего не забыли: такое невозможно забыть. Но их дети вместе играют, по воскресеньям жители собираются на площади и вместе пьют вино.

Отношение к людям с инвалидностью — часть этой готовности к примирению. Как испанцы смогли примириться с тем, что бывший враг живет напротив, так же они смогли примириться с тем, что есть люди с ограниченными возможностями, другого вероисповедания и так далее.

Кроме того, у европейцев сохранились те самые «духовные скрепы», над которыми мы сейчас смеемся. Испания — католическая страна, и, при всех оговорках, именно католицизм заложил в сознание людей основы тех ценностей, которыми они живут сегодня.

В России нам приходится все начинать с нуля. Мы хотим быстрых изменений, но быстро не получится. Нельзя перепрыгнуть через все ступеньки сразу.

Аплодисменты на разрыв аорты

Как вели себя люди на первом показе «В ауте»? В России и Испании — по-разному?

В Москве мы показывали фильм в кинотеатре «Художественный». В зале не было свободных мест, и нам с моим соавтором Никитой Тихоновым-Рау пришлось стоять около стеночки у выхода. Я встала туда скрепя сердце: боялась, что сейчас мимо меня начнут дефилировать шокированные зрители. Да, для меня «В ауте» светлое кино, но я понимаю, что для многих человек с инвалидностью на экране — тяжелое зрелище.

Однако, все восемьсот зрителей досмотрели фильм до конца. Молча. Мы вышли на сцену и попросили отдельные аплодисменты для Сони Шаталовой, которая не смогла прийти на премьеру. Эти аплодисменты были на разрыв аорты.

Соня Шаталова

Российские зрители считали в фильме какие-то коды, которые ни один европеец считать не в состоянии. Они знают, что такое жить здесь. Здоровому человеку, что уж говорить о больных…

Многие люди особо отметили кусок фильма, где Соня говорит, что она хотела бы омыть Россию своей кровью. Это очень сильно — слышать такое от человека «в ауте». Для общества она как мячик вне игры. Но получается перевертыш: в ауте все остальные. Жестокие, озлобленные, замученные. Не потому что такими пришли в мир, а потому что думают, что им надо быть эгоистами, чтобы выжить. Именно этих людей Соня берется спасать, она так и говорит: «спасать словом».

В Европе сработало совсем другое. Потому что все там другое: общество, менталитет, благосостояние. В России любят говорить о европейском финансовом кризисе, но надо понимать, что многим из нас такой бы кризис — мы были бы счастливы… Так вот, после показа «В ауте» я попросила испанских зрителей написать на обратной стороне бесплатного билета письмо для Сони. Ей лично. И все написали примерно одно и то же. «Спасибо, что ты мне показываешь, как прекрасна жизнь». Фильм стал для них инъекцией оптимизма, этакой встряской: «Окститесь, у вас все очень хорошо. Жизнь — это чудо!». У Сони мало свободы, но благодаря ей мы можем понять — свобода есть у нас. И мы можем выйти из аута, начать действовать.

Может ли кино что-то изменить в сознании людей? Или вышли из кинотеатра — и опять прежние?

Кино меняет людей. Я видела это своими глазами.

Мой предыдущий фильм «Клеймо» посвящен людям с ментальной инвалидностью. На его премьеру моя подруга пришла со своими детьми-тинейджерами. До этого они никогда в жизни не встречали людей с синдромом Дауна. И вдруг оказались среди них — в одном зале.

Я смотрела, как ведут себя эти два подростка: хихикают, тыкают пальцем. Не от злости, а от незнания и смущения. После просмотра фильма свет зажигается, передо мной — два других человека. Они молча встают и идут к компании ребят с синдромом Дауна. Преодолевают свое стеснение, начинают с ними знакомиться, жмут руки, обмениваются телефонами.

«Все здорово, но, знаешь, давай герой в конце вылечится»

Как нужно снимать кино о людях с инвалидностью? Как с этим обстоит дело в России?

Вообще, в мире снимается много фильмов про людей с инвалидностью. В разных жанрах. Трагедии, мелодрамы, комедии. Причем я говорю именно о документальном кино! В игровом еще больше простора для фантазии. В мире нет стереотипа, как у нас в России, что на эту тему можно снимать только «социалку». Что это вообще за термин?

В России не хватает полнометражных игровых фильмов, где есть герой — человек с ограниченными возможностями. Но только, пожалуйста, не юродивый, не деревенский дурачок и не другой гротескный персонаж. Просто один из героев, так, как в жизни. Думаю, в России начнут снимать такие фильмы. Конечно, я мечтаю, чтобы за эту тему взялись люди, которые ее чувствуют. Чтобы это не было отработкой госзаказа и чтобы не было спекуляции на теме.

Я бы с удовольствием сняла игровое кино. Однажды я даже приходила к продюсеру с идеей художественного фильма о человеке с инвалидностью. На что услышала: «Все здорово, но, знаешь, давай герой в конце вылечится». «Так не бывает, инвалидность не лечится». «Ну, тогда извини».

Ольга, какой фильм вы снимете следующим?

Сейчас я берусь за новое кино — про детей. Очень надеюсь, что получится найти финансирование, чтобы картина состоялась. В ней я хочу выяснить, почему многие взрослые в России так проявляют себя по отношению к детям. Героями фильма станут сироты, отказники в роддомах, дети с инвалидностью, беспризорники.

Эта тема интересна мне не потому, что я хочу кого-то разоблачить. Это не журналистское расследование, мне просто важно разгадать наш ментальный код. Откуда берутся взрослые, которые бросают своих детей; взрослые, которые отбирают у нормальных семей родительские права; взрослые, которые принимают законы, нарушающие права ребенка.

Но в моей будущей картине я покажу и других взрослых. Тех, кто после тяжелого рабочего дня идет бесплатно волонтерить и этих детей спасает. Тех, кто проходит огонь, воду и медные трубы и усыновляет ребенка. Это обычные люди, у них тоже есть нервы, усталость, нехватка денег. Но они свой самый главный ресурс — время — отдают чужим детям. Точнее, своим детям, потому что для них не бывает чужих детей.

Фильм можно посмотреть в кинотеатрах «Художественный», «Факел», «Звезда».

Все средства от продажи билетов будут переданы семье Сони Шаталовой.