Ирина Юрна, член экспертного совета Фонда Михаила Прохорова и заместитель директора по развитию объединения «Выставочные залы Москвы», рассказала «Филантропу» о грантах, выставочных залах и главном слове, с которым у нее ассоциируется период работы в CAF. Мы продолжаем серию интервью, посвященную 20-летию фонда CAF Россия.

Ирина Юрна

О проектах

Ирина, расскажите, чем вы сейчас занимаетесь?

Кроме того я сейчас работаю в недавно созданном объединении «Выставочные залы Москвы». Это московские галереи, выставочные залы, которые были открыты двадцать-двадцать пять лет назад и с недавних пор объединены в сеть.

Чем занимается объединение «Выставочные залы Москвы»?

Мы хотим, чтобы культура вышла за рамки Садового кольца; чтобы в районах Москвы работали такие выставочные пространства, которые, с одной стороны, отвечают потребностям района, а с другой, держат высокий московский уровень. И могут быть площадками, которые принимают региональные и международные выставки. При этом у районных залов будет социальная функция — работа с детьми и людьми, нуждающимися в поддержке через искусство.

Вообще, я недавно поняла, что ни разу в жизни не приходила работать на место предшественника. Всю жизнь развиваю какие-то новые направления — так получается.

Вы долгое время работали в Фонде Форда, какие у вас любимые проекты из того периода?

Во-первых, поддержка аудио-визуальных архивов. Этот проект дал новую жизнь многим звуковым документам и фотографиям. Историческая память очень важна.

В области современного искусства мой любимый пример — ЦЕХ, Центр современного танца. Его возглавляла Лена Тупосева. Этот проект мы поддержали еще на стадии создания.

Еще — петербугский фонд “Про Арте” и его создатель Лена Каловская. Один из самых качественных проектов в области культуры, который поддерживал и Фонд Форда, и сейчас поддерживает Фонд Прохорова.

Есть и совсем небольшие проекты, которые мне запомнились. Музыкальный проект в Ижевске — ребята записывают местных бабушек и выпускают прекрасные диски, которые популярны в том числе среди молодежи.

О грантах

На какой стадии развития находятся грантодающие организации в России?

Сначала в России появились западные фонды. Они пришли со своим представлением о том, как вообще должны работать некоммерческие организации, какими должны быть этические нормы и так далее. Но в силу причин, всем нам известных, большинство иностранных фондов сейчас ушли или уходят из нашей страны.

Когда западные фонды ушли, было сильное опасение, что некоммерческие организации, особенно работающие в культурной сфере, окажутся без поддержки. Ведь лучшие грантодающие фонды хороши тем, что поддерживают НКО на стадии становления, могут себе позволить то, что в Фонде Форда мы называли «рискованные гранты». Рискованные том смысле, что ты точно не знаешь, какой будет результат, потому что вкладываешь деньги в абсолютно новый проект.

Сейчас надеяться на один бизнес нереалистично. Даже социально ориентированный бизнес чаще склонен к поддержке ярких, больших проектов. Большой театр, крупные музеи. Это тоже важно, но не менее важно найти поддержку маленьким организациям, которые важны для своего сообщества и пока мало кому известны. Ведь именно в них растут будущие общественные лидеры. Они же где-то должны расти, понимаете.

Сейчас я вижу, что российские фонды развиваются и становятся очень сильными. Фонд Прохорова, с которым я сотрудничаю; Фонд Потанина, фонд «Династия» и другие. Некоторым по 10-15 лет, некоторые новые. Не знаю, полностью ли они покроют то, что делали до них западные организации, или вовсе займут другую нишу.

Кроме того сегодня термин «грантовая поддержка», наконец, входит в государственные структуры. Хотя государственные гранты — президентские или Общественной палаты — несколько другой тип грантов. Механизм получения у них не такой, как в фондах.

Я, вообще, за разнообразие. Чем больше источников грантов, тем больше шансов у людей не зависеть от настроения и вкуса определенного грантодателя. У авторов проекта должны быть жестке обязательства по финансовой отчетности, но абсолютная свобода в плане смыслов. То, что автор хочет; то, что он считает социально правильным.

Как вы относитесь к организациям, которые нацелены сугубо на охоту за грантами?

Идея, что гранты получают только иждивенцы, спекулятивная и мне не близкая. Якобы мы рождаем поколение НКО, которые только проедают гранты.

Мне кажется, в этом вопросе все зависит от профессионализма тех, кто дает деньги. В Фонде Форда я 11 лет отвечала за программу «Культура», и у нас не было ни одного грантового нарушения. Мне не стыдно ни за один проект. Из этих проектов выросли замечательные институции и прекрасные люди — некоторые из них сейчас занимаются государственными культурными учреждениями, кто-то продолжает работать в некоммерческом секторе. Ошибок не было, потому что мы детально этим занимались. Грантовая отчетность — серьезная вещь. У нас, например, в каждом большом гранте был заложен внешний аудит.

Человек, который работает в грантодающем фонде, — это нормальная профессия. Просто она еще не до конца сформировалась в нашей стране.

Чем строже требования — тем больше профессионализм у грантополучателей?

Безусловно. Плюс хорошо, когда гранты не одноразовые. Потому что одноразовые гранты могут рождать постсоветскую психологию: денег не было — потом они появились, значит, надо скорее забрать и быстро все сделать. А «быстро» отражается на качестве.

Если же есть перспектива — несколько лет поддержки, то, конечно, люди по-другому рассчитывают свои силы, у них есть время вырасти и сделать более устойчивые проекты.

Почему вам интересна именно эта сфера благотворительности?

Чисто по-человечески: от нее получаешь большую отдачу. Если ты правильно выбрал и поддержал какой-то значимый проект. Если видишь, что деньги помогли талантливым людям.

У нас довольно жесткое общество, не только российское, но в целом современное. Талантливые люди, которые хотят делать социально полезное дело, — должны получать поддержку.

О переменах в секторе

Какие самые важные изменения произошли в благотворительной сфере за последние 20 лет?

Вместе с CAF мы начинали заниматься благотворительностью в конце 80-х — начале 90-х. Кстати, сдается мне, я была первым редактором журнала «Деньги и благотворительность».

Тогда нам казалось, что мы просто начинаем все с начала. Помню, как делала первое исследование по банкам — кому они жертвуют деньги. Это было интересно, энергетично, но, возможно, не так профессионально.

В те годы проблема была — просто объяснить людям, что такое благотворительность. У этого слова не было ни положительной, ни отрицательной коннотации. Просто непонятно что.

Потом начался период, когда фонды, в основном западные, начали выделять деньги на развитие российских НКО. Люди стали узнавать, что такое фонды, гранты.

В 2000-х грантовую деятельность сильно связали в общественной дискуссии с политикой. Как результат — дискредитация работы благотворительных организаций. Печальный результат. Да, есть те, которые плохо работают и плохо отчитываются. О них нужно говорить, но нельзя обобщать частные проблемы до уровня целого сектора. Мне неприятно, что в общественном мнении произошел крен в сторону негативного имиджа НКО. Это несправедливо.

Общество должно понимать, что благотворительность — это норма. Нормально, когда человек понимает, что кроме работы и семьи существует часть жизни, в которой он помогает кому-то, делает добрые дела. Во многих более спокойных обществах заниматься благотворительностью — важный элемент самоуважения и уважения к другим людям. Я хочу, чтобы у нас было так же. В благотворительном движении нет радикализма, который ему хотят приписать.

Но есть и положительная динамика. Приятно и то, что молодежь стала самоорганизовываться — взять хотя бы волонтерскую помощь во время стихийных бедствий. Сейчас в Москве в области культуры — вторые 90-е в плане энтузиазма. Я вижу, как переделывают парки, дома культуры, библиотеки, выставочные залы. Это мое самое позитивное ощущение от сегодняшнего дня.

Как вырос профессионализм НКО по сравнению с 90-ми? И на каком мы этапе, если сравнивать Россию и западные страны?

В 1989 и 1991 годах организации создавались буквально из ничего. О профессионализме тогда трудно было говорить, зато был азарт. В сектор приходили, не побоюсь этого слова, великие люди. Например, , которая, к сожалению, ушла из жизни так рано.

НКО, которые начинали в те годы, сейчас сильно выросли. CAF, Агентство социальной информации и другие. А вот организации, которые создаются сегодня, имеют очень разный уровень. Дело в том, наверно, что в российской истории плохо с непрерывностью. У нас все время что-то приходится начинать с нуля.

Что касается Запада, там есть и очень сильные, структурированные НКО, которые существуют по 50 лет; и молодые, неформальные, работающие непрофессионально. Мои коллеги, с которыми я сотрудничаю в разных странах, сталкиваются практически с теми же проблемами, что и я. Там тоже есть энтузиасты — тип людей, которые любят искусство или общественную деятельность, но при этом ужасные администраторы. И точно так же им надо помогать. Другое дело, что западное общество, в целом, охотнее поддерживает инициативы. У нас же люди относятся ко всему с подозрением.

Каким будет следующий этап развития благтворительности в России?

Россия — ровно та страна, где ничего нельзя предсказать. Самое важное в нашем секторе (не знаю, достижимо ли это) — непрерывность развития, о которой я говорила. Азартно все делать с нуля, но это непродуктивно, ломает человеческие жизни, перечеркивает предыдущий опыт. Если благотворительность перейдет в разряд нормы, это будет огромный шаг вперед.

О работе в CAF

Что самое главное вам дала работа в CAF?

Я недавно встретила в Берлине , и мы вместе вспоминали нашу работу. Азарт — вот главное слово, которое у меня ассоциируется с CAF. Чувство, что ты можешь что-то переделать. Этот азарт я вижу и сейчас — у ребят, которые создают в Москве новые общественные и культурные структуры.

Я благодарна CAF за интересных людей. В начале 90-х не было денег, да и с едой было плоховато. И при этом находились бессребреники, которые решали посвятить свою жизнь недоходной работе. С таким типом людей очень приятно было общаться.

Ваше пожелание CAF?

CAF — организация, которая удивительно безупречно выстроила свою репутацию и которую я очень люблю. Помню практически всех людей, с кем я начинала и кто работал здесь потом.

Я желаю вам сил выстоять, потому что у нас все нелегко и постоянно меняется. У CAF все должно получиться — благодаря вашему сочетанию инноваций и мудрости. Удачи!

Ольга Алексеева — директор CAF Россия с 1998 по 2005 год. Скончалась в 2011 году.