Арт-терапия? Нет, нормальный творческий процесс. Художники приходят и работают. Всё остальное — психоневрологический интернат, диагнозы, обстоятельства — частности. Помещение для рисования, само рисование для этих художников — своеобразный выход в нормальную жизнь. Санкт-Петербургская благотворительная общественная организация «Перспективы» начала сотрудничать с психоневрологическим  интернатом №3, находящимся в Петергофе, в 2000 году. Арт-студия появилась в 2001 году по инициативе директора «Перспектив» Марии Островской и Маргарете фон дер Борх, основательницы этой  организации.

В 2014 году Арт-студия «Перспектив» приняла участие в фестивале современного искусства Манифеста 10 с проектом «Искусство для Кошек». Фото: www.perspektivy.ru

По примеру уже много лет существующих европейских арт-студий психологу Юлии Пахомовой было предложено создать такое пространство, где живущие в интернате люди могли бы реализовать свой творческий потенциал. Через пару месяцев к проекту подключилась художник Ольга Конышева. Они стали брать на занятия всех, кого поддерживали «Перспективы» — тогда это были люди, живущие на 3-м отделении интерната. С самого начала не ставилось каких-то учебных или арт-терапевтических задач. Принцип свободной студии: дать человеку пространство, материалы, какую-то техническую поддержку. Рассказывает нынешний руководитель арт-студии Наталья Петухова:

— Люди начали рисовать, становились смелее, открывали какие-то свои возможности. Можно сравнить то, что они рисовали 15 лет назад с тем, что они рисуют теперь, и увидеть разительное отличие. Ольга Конышева работала в арт-студии до 2009-го года, после этого пришла я. В отличие от Ольги я не художник и не педагог, а искусствовед. И мой интерес с самого начала был искусствоведческий. Когда я посмотрела работы наших художников, то поняла, что я и не хочу учить, я хочу быть просто наблюдателем. Моё вмешательство в творческий процесс ограничивается советами попробовать тот или иной материал, тот или иной эффект, который, как мне кажется, может подойти направлению конкретного художника. У каждого нашего художника есть своя манера, характерные, свойственные именно ему приёмы. Какие-то мои предложения люди принимают, что-то перерабатывают по-своему, что-то отбрасывают. Никогда неизвестно заранее, как пойдёт процесс, каковы будут результаты. Вот есть у человека какая-то тема постоянная, и вдруг он делает что-то для себя нетипичное. Практически у всех так бывает. От этого становится ещё интереснее. И, конечно, моё участие – это организация выставок. Понятно, что наши художники не могут сами заниматься продвижением своего творчества.

— В студию приходят люди, которые уже до этого что-то рисовали?

— Не обязательно. Кто-то рисовал, ещё когда был в детском доме-интернате.

— Как часто работает арт-студия?

— Пять раз в неделю. Первое занятие с 10-00 до 13-00, второе занятие с 14-00 до 17-00. Человек запоминает, что в определённое время он рисует в арт-студии. И эта системность приносит свои плоды. Но есть художники, которые посещают нас в достаточно вольном режиме.

— Работы людей, занимающихся в арт-студии, впечатляют вас сами по себе или только как работы людей с различными нарушениями развития?

— Это очень важный вопрос и даже, я бы сказала, болезненный. Некоторая часть тех, кто к нам приходит, просто пользуется красками для своего рода развлечения или для успокоения. Но большинство людей, с которыми мы занимаемся постоянно (около 30 человек) – это те, к чьим работам у меня возникает профессиональный интерес, я вижу художественную ценность этих работ. Это то, что хочется изучать.

— Цель выставок – привлечение внимания к проблемам инвалидов или собственно к произведениям искусства?

— Наша с коллегами позиция такова, что мы стараемся не писать на афишах об инвалидности и прочем подобном. На афишах значится, что это выставки художественной студии благотворительной общественной организации «Перспективы». И всё. Мы даём ссылку на сайт, если кому-то интересно, он сам посмотрит, что это за организация. Мы относимся к ним, как к обычным художникам. Я не вижу принципиальной разницы между художником, получившим образование в академии, и Ильгаром Наджафовым, который ходит в нашу арт-студию каждый день утром и днём в течение 15 лет. И к работам наших художников всё больше и больше проявляют интерес самые разные люди – приходят на выставки, смотрят репродукции картин в социальных сетях.

Как правило, работы ваших художников относят к направлению арт-брют. А это вообще обязательно обозначать?

— Думаю, не обязательно. И сам термин «арт-брют» тоже подвергается критике и сомнениям. Это просто одна из возможностей ввести работы в искусствоведческий контекст. Когда появился термин, это была попытка институциализировать то, что есть. Вообще изначально арт-брютом называлась коллекция одного человека – Жана Дюбюффе.

— Люди, которые занимаются в вашей арт-студии, живут в изоляции, причём, это не их выбор. Ощущают ли они себя в пространстве культуры? Интересуются ли они вообще живописью, например? Смотрят ли какие-то альбомы, каталоги?

— Конечно. У нас много каталогов, и большинство художников ими очень интересуется. К тому же, у нас есть интернет, и, например, то же Ильгар часто просит найти репродукции работ художников из разных стран. Кстати, есть английский эквивалент термина «арт-брют» — «аутсайдер-арт», и вот этот термин сегодня многими оспаривается.

— Художники рисуют вне арт-студии?

— Есть несколько человек, которые берут у нас материалы и рисуют на отделениях. А некоторые даже очень увлечённые люди отказываются рисовать вне арт-студии, им нужна определенная атмосфера. Когда я писала диплом, то спрашивала, будут ли люди рисовать, если арт-студия закроется. И все наши лучшие художники, работы которых демонстрировались в том числе и на международных выставках, ответили: «Нет».

— Где хранятся работы художников?

— У нас в арт-студии стоят два стеллажа, у каждого художника есть папка, в которой хранятся его картины. В 2015-м году мы фотографировали весь наш архив за 15 лет – там оказалось около 3000 работ. Количество их с одной стороны увеличивается, с другой стороны какие-то работы попадают в руки других владельцев. Например, к нам приезжали сотрудники лондонского «Музея Всего» и забрали около 100 работ. И к нашей арт-студии растёт интерес профессионального сообщества: всё больше художников обращается с предложениями совместных мероприятий – именно из-за интереса к тому, что делают наши ребята, как они мыслят.

— С точки зрения организатора выставок если таких арт-студий будет много, если они будут в каждом интернате – это будет хорошо? Не надоест ли публике эта тема?

— О том, чтобы арт-студии были в каждом интернате, я могу только мечтать. А в таких интернатах, как тот, где работаем мы, такая студия может быть даже не одна. Как может искусство надоесть? Разве надоедает людям искусство в Париже, где постоянно проходят выставки по всему городу. Раз уж я вспомнила Париж, то скажу, что там около 10 галерей, которые специализируются именно на арт-брюте. И мне, как человеку увлечённому искусством, хочется видеть новых художников. Я уверена, что есть очень много талантливых людей, которые просто не знают об этом. К тому же  арт-студия – это часть работы, направленной на то, чтобы сделать интернат более открытым учреждением, чтобы как можно больше людей со стороны знали о том, что там происходит. Для самих художников выставки – это связь с социумом. Это, во-первых, возможность выйти за пределы интерната. Во-вторых, когда человек видит свои работы на стенах галереи, то начинает серьёзнее относиться к тому, что он делает.

— У них завязываются какие-то знакомства во время выставок?

— Да, но до недавнего времени дальнейшее общение было затруднено, так как у наших художников были сложности с выходом в интернет. Но теперь если они обратятся в компьютерный класс, то им помогут с кем-то связаться.

— У вас в арт-студии занимается более 30 человек. Но ведь не все они одинаково талантливы, как художники. Как происходит отбор работ для выставок?

— Это всегда трудный вопрос. Среди тех, кто приходит к нам в студию, есть те, кто больше хочет рисовать, чем может, кому важнее процесс, и если у нас есть свободные места, то мы даём людям эту возможность. А есть художники, постоянные участники наших выставок. Но что касается первых, то и их рисунки мы сохраняем. Иногда я понимаю, что некоторые работы тоже интересны с художественной точки зрения. Или вижу, что у человека происходит какое-то развитие, что его работы становятся лучше.

— Если бы вы стали делать музей, посвящённый работам художников из вашей арт-студии, как бы вы обозначили их направление?

— Я бы постаралась сместить акцент с личных медицинских или социальных проблем художника на собственно искусство. Говоря о Достоевском, мы ведь говорим прежде всего о его таланте писателя, а не о том, что он страдал эпилепсией.