Власти и общество в России стали серьёзно задумываться о специфике семей с приёмными детьми, об их принципиальных отличиях от семей кровных лишь сравнительно недавно. Школы приёмных родителей и другие службы поддержки стали распространяться только в начале 2000-х годов. Почему раньше об этой проблеме мало кто задумывался – тема отдельного разговора. А вот о том, как теперь осуществляется помощь приёмным семьям в кризисных ситуациях, рассказывает руководитель работающего в Санкт-Петербурге проекта «Ребёнок дома» службы сопровождения Северо-Западного благотворительного фонда «Дети ждут» Евгения Тихомирова:

Евгения Тихомирова. Фото: vk.com/jekatih

— Мы встречаемся с кандидатами до начала занятий в школе приемных родителей и прорабатываем разные темы – мотивации приёмных родителей, факторы, которые влияют на успешность адаптации ребёнка в приёмной семье. У кандидата всегда есть возможность задать нам какие-то вопросы, которые его беспокоят. Во время обучения кандидаты могут обратиться к специалисту в индивидуальном порядке. В завершении обучения прежде, чем выдать кандидату Свидетельство о прохождении обучения и психологическое заключение, мы с ним смотрим, какие остались сомнения у него и у нас, как специалистов. Мы вместе изучаем возможные факторы риска. Наши специалисты встречаются со всеми членами семьи кандидата, чтобы видеть их отношения, все ли готовы принять этого ребёнка.

Мы стараемся честно и достоверно рассказывать людям о том, что может случиться с ними как с приёмными родителями. У нас есть экзамен, где мы разбираем кейсы кризисных ситуаций, возникших на разных этапах в разных семьях, в которых были риски вторичных отказов.

Приёмный ребёнок приходит со своим опытом. Этот опыт травматичный. И когда я консультирую тех, кто только собирается стать приёмным родителем, мне приходится проговаривать, что приёмный ребёнок — это не то же самое, что ребенок кровный. Он другой, у него есть своя жизненная история, которую взрослым нужно признать и уважительно к ней относиться. Это совсем другой путь. Принимая ребенка в семью, мы сами выбираем такую непростую дорогу — проживать вместе с ним его травмы, утраты, проблемы, которые он приобрёл до прихода к нам. Ведь даже очень маленький ребёнок переживает предательство родителей, которые его не хотят ещё до его рождения, когда от него отказываются в первые дни после его появления на свет, когда он ещё совершенно беспомощный. Это тот урон для его психического и иногда физического здоровья, который нам потом придётся всю жизнь вместе с ним преодолевать. Насколько мы на это способны, насколько мы можем быть полезными конкретному ребёнку – этим и измеряется наша готовность стать приёмными родителями. И когда мы говорим кандидатам в приёмные родители о мотивации, то говорим о том, что она тесно связана с глаголом «отдавать».

— Как строятся отношения с приёмными родителями после того, как они уже взяли ребёнка в свою семью? Они должны и дальше сотрудничать со специалистами?

— Еще во время обучения мы стараемся построить доброжелательные и доверительные отношения с кандидатами. Поэтому, когда люди заканчивают школу приёмных родителей, отношения с ними уже сложившиеся, и они обращаются за помощью, за советами.

— Вот есть зарубежный опыт, когда людям выдают разрешение на усыновление только при условии, что они обязуются общаться со специалистами.

— У нас нет такой задачи – контролировать. По большому счёту, мы и так сохраняем отношения. У человека, который пришел к нам учиться, есть возможность уже во время обучения поменять специалиста, мы откровенно обсуждаем с кандидатом, почему ему в чём-то некомфортно. То есть наше взаимодействие с ним изначально основано на доверии и открытых отношениях. У нас нет принудительного сопровождения и в дальнейшем. Наша задача – сохранять здоровье и ресурсность семьи в целом. Другое дело, что иногда люди просто не готовы прийти к нам и обсуждать что-то, пока не возникло каких-то серьёзных проблем. Но у нас нет градаций, мы не говорим: «Вы – кризисная семья, и с вами мы будем работать, а вот вы – недостаточно кризисная семья, с вами работать пока рано». Иногда наших специалистов приглашают на регистрацию или на крестины ребёнка – это нормальная практика построения отношений с семьёй. И мы стараемся работать с семьёй ещё до того, как возникают кризисные ситуации.

— Есть же люди более замкнутые…

— Практика показывает: чем более замкнутый человек, тем дольше вызревают  проблемы. То есть проблемы раскрываются на поздних стадиях, когда их решить уже очень сложно. В этом случае профилактика становится очень затруднительной. Мы можем позвонить и узнать, как дела, но не считаем допустимым вторгаться в частное пространство семьи насильно. По сути, мы работаем со случаями обращения: мы ведём кандидата во время школы, а потом он сам обращается к нам за сопровождением.

— Какие помогающие специалисты работают в программе «Ребёнок дома»?

— Сначала расскажу немного о самой идее. Главная задача проекта – сделать сопровождение семьи комплексным. Все, кто принимает участие в программе «Ребёнок дома», получают поддержку психологов службы сопровождения. То есть в проект приходят семьи по рекомендации специалистов нашего Фонда, которые с ними работают.

Наш проект работает именно с кризисами. И когда ребёнок только приходит в семью – это тоже кризисная ситуация, связанная с его адаптацией. А ещё могут быть, например, проблемы со здоровьем ребёнка, какие-то утраты в семье, переезд семьи на другое место жительства.

Приёмная семья – это с одной стороны такая же семья с детьми, как и все остальные, с другой стороны это семья, порой требующая особой помощи. И мы помогаем семье комплексно – то есть помогаем родителям решать их внутренние проблемы, выявляем причины этих проблем и работаем сними, но работаем также и со последствиями. Вместе со специалистами, постоянно работающими с семьёй, мы решаем, какая помощь будет полезна семье в конкретный период времени.

Конечно, есть и такие семьи, с которыми мы сотрудничаем годами, это семьи, в которых есть дети-инвалиды. Но и в таких случаях мы стараемся действовать так, чтобы родители максимально участвовали в решении проблем. Например, если семья вынуждена нанимать няню для ребёнка, мы оплачиваем услуги няни первые три месяца полностью, а потом – с родителями по долям. С подбором няни мы тоже можем помочь. Мы ищем няню, найдя, проводим собеседование, если нас человек устраивает, мы оформляем его в нашу организацию по договору подряда. Кроме нянь мы в случае надобности находим логопедов, массажистов, дефектологов, репетиторов. У нас есть репетиторы с расширенными функциями – например, у нас есть репетитор, которая к тому же и детский психолог, она очень эффективно работает с мотивацией ребёнка к обучению, когда ребёнку сложно собраться, сконцентрировать внимание на учебном процессе.

Надо сказать, что все специалисты, сотрудничающие с нами, понимают, что программа благотворительная, поэтому работая с нашими клиентами, они соглашаются на гораздо меньшие суммы оплаты, чем они берут просто с частных лиц.

— Что кажется самым сложным в этой работе лично вам?

— Если честно, для меня самое сложное в этом проекте – это присутствие в интернете (смеётся – И. Л.). Это отнимает много сил и времени. Сочинять посты, просить кого-то о репостах, поддерживать переписку – вот это очень энергозатратное дело. А живое общение с людьми – со специалистами, с семьями, которые к нам приходят, кроме затрат, даёт ещё и большую радость потому, что с живыми людьми взаимодействовать гораздо приятнее, чем в интернете. Но если говорить именно о живом общении с семьями, то очень сложно найти баланс между нашими желаниями и нашими возможностями. Ведь когда обращается мама, у которой несколько детей, хочется сделать всё, оказать все виды помощи. Однако с одной стороны для этого у нас не хватает ресурсов, с другой — это может быть и неполезным: ситуация, когда всё делают за человека, самого этого человека расслабляет. А мы стараемся делать так, чтобы семьи сами тоже находили внутренние ресурсы.

У меня недавно был опыт, когда мы нашли для одной девочки няню, но эта няня не очень подошла семье. И они мне позвонили, сказали, что от услуг этой няни они отказались и нашли другую сами и сами стали оплачивать её работу. То есть для них неудачный опыт стал толчком для поисков собственных ресурсов, которым они очень эффективно воспользовались. Я считаю, что это неплохой результат. Потому, что способность находить ресурсы – душевные, социальные, финансовые – по сути, это то, на что человек и подписывается, когда берёт в семью приёмного ребёнка. Конечно, бывают ситуации, с которыми без посторонней помощи справиться сложно, но умение изыскивать собственные ресурсы – то, в том числе ради чего мы и занимаемся поддержкой приёмных семей.

— На каких этапах жизни приёмной семьи чаще случаются попытки отказов от детей?

— По-разному. Как правило, очень тяжело бывает с подростками. Потому, что пока дети маленькие – они приятные, а подростки становятся «колючими», «ершистыми», они требуют очень больших усилий, но получить от них эмоциональную отдачу, получить удовольствие от общения с ними бывает сложно. С подростками сложно справляться, особенно если речь идёт о ситуации, когда опекун ребёнка – его кровная бабушка. Потому, что бабушка стареет быстрее, чем ребёнок растёт. И иногда пожилой человек понимает, что сил уже просто нет справляться дальше. А до этого к нам эта семья не обращалась, и проблемы накопились в такой концентрации, что решить их стало гораздо труднее, иногда кажется, что невозможно.

— Вы ведёте работу с семьёй, как с системой?

— Да, это изначальный подход нашей службы сопровождения. В случае кризиса мы всегда приглашаем на консультацию семью целиком и работаем со всеми вместе. То есть мы приглашаем всех, кто проживает вместе с ребёнком.

— А если приёмные родители только подумали об отказе, но ребёнку ещё не сказали, а к вам уже обратились? Получается, что ребёнку об этом говорите вы?

— Мы считаем, что открытость в отношениях – это большая ценность. Даже если получается плохой вариант, и ребёнок всё-таки попадает снова в учреждение, то когда он всё-таки как-то подготовлен, у него есть возможность собраться с силами, чтобы пережить это. Ведь когда ребёнку говорят: «Мы тебя отвозим куда-то на час», а оставляют навсегда, это ещё хуже.

— Но ведь может быть и по-другому. Намерение – это ещё не действие. И приёмные родители могут от усталости или ещё по какой-то причине задуматься об отказе, но потом передумать. Надо ли доносить до сознания ребёнка все внутренние метания взрослых?

— Чаще всего ребёнку всё-таки приёмные родители говорят об этом первым, намного раньше, чем специалистам. Если возникает острый конфликт, то люди говорят друг другу всё подряд. Иногда говорят много такого, чего они на самом деле не думают. Как специалист, я считаю, что признание проблемы – это первый шаг на пути к её решению. А быть неподготовленным – это очень больно. В моей практике есть такая история: девочке было сказано, что она едет в учреждение на семь дней, во время которых остальные члены семьи отвезут другого ребёнка на операцию за границу. И вот её отвезли в учреждение со всеми её вещами и больше ей даже не позвонили. Гораздо более травматично для ребёнка, когда о том, что от него отказались, ему сообщает не приёмный родитель, а психолог.

— Как вы работаете с конфликтами приёмных и кровных детей?

— Для того, чтобы между детьми возникали конфликты, одному из них совсем не обязательно быть приёмным. Кровные дети, особенно с небольшой разницей, тоже нередко конфликтуют.

Если в приёмной семье между ее членами возникают конфликты, и семья обращается за помощью, мы приглашаем всех вместе, выясняем причины конфликта, обсуждаем как его можно преодолеть, какие у участников конфликта есть взаимные претензии, что именно их задевает в поведении другого и что этот другой мог бы сделать (или от чего воздержаться), чтобы не травмировать и не задевать остальных. Если все готовы как-то корректировать свое поведение и уважать друг друга, то это и есть путь к разрешению конфликта. Иногда дети копируют поведение взрослых. Тогда конфликт может быть просто семейным стилем поведения, и с такими конфликтами работать сложнее, потому, что для их преодоления нужна решимость родителей пересмотреть собственное поведение и привычки. К этому готовы не все взрослые.

— Что является показателем выхода семьи из кризиса?

— Когда все проблемы, которые были заявлены семьёй, разрешились. То есть это изменение состояния членов семьи и семейной системы. Если людям стало легче, значит, мы поработали не напрасно (смеётся – И. Л.). Специалисту видны изменения состояния людей, видна динамика, видно, когда разрешились семейные или внутриличностные конфликты. А некоторые люди, у которых ситуация улучшилась, просто перестают нам звонить. Иногда, если у семьи были когда-то очень серьёзные проблемы, мы сами звоним и спрашиваем, как у них дела. В среднем мы работаем с кризисной семьёй около полугода. За это время семья либо справляется с ситуацией, либо понимает, что всё-таки ребёнок вернётся в учреждение, но это решение будет принято всеми сторонами и у ребёнка будет возможность подготовиться к такому повороту событий.

— Как мотивировать семью на получение профессиональной помощи?

— Когда мы ведём школу приёмных родителей, то стараемся быть с кандидатами максимально искренними и в то же время бережно к ним относиться. И это становится для них мотивацией для дальнейшей работы с нами, так у них появляется готовность к сопровождению. Люди не должны чувствовать какой-то исходящей от нас угрозы, например, нарушения их границ. То есть в нашей школе мы формируем безопасную среду, в которой можно решать любые вопросы, относясь к семье с уважением, поддерживая с людьми тёплые отношения. Люди готовы приходить туда, где они себя хорошо чувствуют.