Виктория Агаджанова: «Если мы все не будем держаться вместе, мы в нашем деле не продвинемся»


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

Татьяна Тульчинская, директор фонда «Здесь и сейчас», продолжает серию интервью о ценностях и развитии благотворительности. На этот раз Татьяна поговорила с Викторией Агаджановой, директором фонда «Живой», — о разнице поколений, опыте, современных технологиях и конкуренции в благотворительности.

– Вика, в этом интервью я буду ждать от тебя ответов не только как от директора фонда «Живой», но и как от человека, который видит всю картину жизни нашего благотворительного сообщества в целом. Приход в «Живой» для тебя был первым заходом в профессиональную благотворительность?

— Да. До этого я, конечно, активно волонтёрила в разных фондах, года с 2006-го или 2005-го. Помогала фонду «Подари жизнь», Обществу имени Насти Рогалевич, различным армянским фондам… Плотно я вошла в благотворительность благодаря Вике Лихтиной и обществу Насти Рогалевич. Мы собирали какие-то безумные деньги на трансплантацию печени, устраивали – три девчонки, я и мои подружки, ничего не соображавшие в благотворительности, моноспектакль актёра театра Романа Виктюка Дмитрия Бозина в Гнесинке. Собрали что-то в районе 200 тысяч, были страшно горды собой.

 — Это серьёзный результат.

— Мы ходили по бульвару, расклеивали флаеры, эти флаеры сдирались наутро, мы шли опять. Недавно было десятилетие этого замечательного концерта, я вспоминаю, как мы тогда занимались благотворительностью, и думаю, что сейчас бы меня, наверное, «Все вместе против мошенников» очень крепко прижали.

– Это не мошенничество же, это просто отсутствие опыта. Меня вот что интересует: часто человек, который приходит в благотворительность как волонтёр, и постепенно превращается в профессионала, рано или поздно начинает дозревать до того, чтобы сделать свой проект. А у тебя получилось немножко по-другому: ты пришла в проект, который уже существовал. Для тебя этот фактор был решающий, или, наоборот, это был фактор сомнения?

– Скорее, фактор сомнения. Про «Живой» я слышала давно, но, только соприкоснувшись близко, поняла, насколько все плохо с помощью взрослым. Не в фонде было так плохо, нет, фонд к тому времени Таня Константинова уже подняла на серьезный уровень, плохо было в принципе, в стране. Поэтому для меня это был фактор страха: сумею – не сумею, потяну – не потяну. Это же официальный фонд, а не волонтёрство.

– Но ты решаешься. И попадаешь в структуру, которая уже как-то отлажена. И всегда есть такое искушение, что, если делать всё по-своему, может, проще и с нуля. Такую альтернативу ты для себя не рассматривала?

— Нет, не рассматривала, потому что я пришла в благотворительность из коммерческой компании, которую сама создала, вела и потом закрывала, и я прекрасно знала, что такое начинать с нуля. Не важно – это коммерческое, или благотворительное. Одно слово «бухгалтерия» до сих пор вызывает во мне какую-то трепетную дрожь. Я не понимаю ничего, что связано с цифрами, балансами. Я очень рада, что меньше всего в нашем фонде это касается меня, спасибо моей сотруднице Саше, повелительнице цифр и бумаг! Я знала, что такое начинать с нуля, и сказала: нет-нет-нет, я, пожалуй, не буду.

—  Десять лет назад такое было, в общем, невозможно. Нереально было прийти в фонд, где есть вакансия. Тогда было чистое поле, на котором периодически, как прыщи, возникали то один проект, то другой.

— Сейчас вакансии бывают. И работа с ними уже системная. Раньше, ещё недавно, искали по знакомым. Сейчас я вижу публикации на сайтах Headhunter, на Superjob, то есть это выход в профессиональный HR.

О команде и профессионализме

— А с «Живым» как получилось? Твоя команда, она откуда?

— С «Живым» получилось как раз по знакомству. Но это не принципиальная позиция, просто так сложилось. Первый сотрудник фонда – после меня – Юлия Мошкович, пришла к нам по объявлению в фэйсбуке, и выяснилось, что это бывшая сотрудница фонда «Жизнь как чудо». Понятно, что человек, который уже работал в благотворительном фонде, мне был предпочтительнее. А потом, когда Юля ушла в декрет, я не понимала, кого я вообще хочу брать, потому что опыт принятия человека из другого фонда, который занимался раньше другой проблематикой, показал, что тут есть и свои минусы. Поэтому мне захотелось найти человека, который никогда не был профессиональным сотрудником благотворительного фонда, но был, может, волонтёром. И пришла Саша, она за собой притянула свою подругу Ксению, которая, выяснилось, что уже более 10 лет занимается волонтёрством в сфере помощи животным. А потом в фонде появилась Лиана – моя подруга, которой была очень близка тема помощи взрослым.

И собралась команда, очень однородная, сильная, взаимовыручающая.

— Когда ты начала работать в качестве директора «Живого», уже были вокруг другие фонды, постарше, с опытом работы. Была ли у тебя задача, например, сделать какой-то скрининг? Было ли желание в конкретные места пойти, посмотреть, кто как работает? Если какие-то образцы были, то кто?

— У меня обратный путь: я не пришла в «Живой» и начала присматриваться, я начала присматриваться, а потом пришла в «Живой». К моменту, когда я пришла в «Живой», я уже очень хорошо общалась, например, с Олей Пинскер, Катей Бермант. Кого-то до сих пор не могу себе представить, что я могу называть на «ты», например, вот с тобой у меня была такая история, с Аней Семёновой, Сашей Бабкиной. Когда Саша сказала: «Ну, что мы с тобой на «вы», давай уже на «ты», я подумала: «Боже мой, страшно». Я ездила, я ходила, смотрела. Когда я пришла в «Живой», я стала выяснять, кто ещё темой помощи взрослым занимается. Я тогда познакомилась с Майей Сониной, с Володей Берхиным, немного позже с Юлей Даниловой из «Милосердия», потом с Милой Гераниной.

– А если не только про личное знакомство? Делала попытки посмотреть, как в других фондах всё устроено с управленческой точки зрения?

— Конечно, да. В этом очень помогла первая конференция, на которой я побывала: «Белые ночи фандрайзинга», там я вдруг поняла, что всё, что я делаю, процентов на 70, я делаю по наитию. А, оказывается, есть другие пути, профессиональные. Конференция на меня очень серьёзное впечатление произвела, был огромный интерес войти поглубже, посмотреть, впитать побольше. Этот интерес до сих пор не пропал. Во все мои поездки на конференции, даже если я выступаю в качестве эксперта в какой-то одной области, я обязательно иду на секцию, где я ничего не понимаю, и, как слушатель, стараюсь почерпнуть что-то другое.

О поколениях и опыте

— В последнее время мы много говорим с теми, кто начинал 15-20 лет назад, о такой поколенческой истории, потому что из обратной перспективы, когда мы смотрим на молодых ребят, которые приходят сейчас, очевидно, что этот поколенческий разрыв есть. Даже с демографической точки зрения. У тебя ситуация промежуточная. Мне интересно твоё самоощущение. Насколько для тебя благотворительная сфера гомогенна? Насколько возрастной момент важен или не важен?

— Возрастной вообще не важен. А вот по стажу разница очень сильно ощущается. Мне кажется, что та часть, к которой я принадлежу, — младшее поколение, более высокотехнологичная, что ли. Мы стараемся всё вокруг себя превратить в какую-то фандрайзинговую историю с подключением технологий, каких-то фишечек в телефоне, на компьютере – CRM-системы, базы и всё прочее. То, чего не было 20 лет назад. Сейчас больше идёт упор на это.

– А есть ли ощущение – не прошу называть конкретные имена – что определённая часть коллег более ригидна, более консервативна?

— Да. На уровне ощущений это 100% так.

— Это может повлечь какое-то противоречие, недопонимание? Потому что с технологической точки зрения каждый копает так, как хочет: хочешь – копаешь экскаватором, хочешь – лопатой, хочешь – ложкой чайной. Но из этого же можно делать какие-то выводы, из этого же проиходят и какие-то ценностные вещи, которые очень важны. Что допустимо, а что недопустимо с этической точки зрения, например? И тут вопрос более серьёзный, и последнее время конфликты разгораются.

— Мне кажется, это не вопрос поколенческих историй, это исключительно вопрос личностных отношений. Наверное, это просто восприятие одного человека другим, а не одного поколения другим. Я вообще стараюсь быть вдалеке от всяческих конфликтов,  беречь свою нервную систему, но из того, что  до меня доносится, это скорее личные нестыковки – характерные, эмоциональные. Но это не профессиональные недопонимания. Это именно человеческий фактор.

— Я правильно тебя слышу, что, с твоей точки зрения, существует некое общее поле ценностное? Эти ценности точно разделяются большинством? Потому что у меня последнее время есть некоторые сомнения в этом.

— Ну, твой опыт поболее моего будет, ты лучше знаешь тех, кто был 20 лет назад, 10 и даже 5. Но, на мой взгляд, это всё достаточно однородно, просто единичные исключения, которые подтверждают правила. Не зря мы всё больше и больше говорим о том, что надо в каких-то областях двигаться вместе, принимать какие-то резолюции. История с мошенниками достаточно показательная. У каждого фонда есть свой взгляд на то, что такое мошенники. И кто-то говорит: «Мы не будем собирать в электричках», а кто-то говорит: «Почему? Это же крутое поле для фандрайзинга – пошёл, вышел — 200 тысяч собрал за день. Хорошо же, зачем от этого отказываться?» Но мы же в итоге приходим к какому-то общему знаменателю, нам же удаётся – пока, надеюсь, и дальше удастся – как-то договариваться на эту тему.

— Возникает вопрос, кто такие «мы», потому что «Все вместе» — это всего 50 фондов, и то внутри «Всем вместе» нам иногда приходится довольно долгие согласования проводить.

— «Все вместе» — это, по сути, такая модель благотворительного мира. Есть команда – фонды, есть сильный руководитель – Наташа Луговая, которая сумела выстроить работу так, что собрание «Все вместе» стало своеобразной маркой, знаком качества. Это очень хороший срез – 50 фондов. Тем более это фонды разной направленности, тем более это фонды московские, у которых открыты, как считается почему-то в регионах, все пути. Всё, что мы видим внутри «Все вместе» — это то, что мы будем видеть, если мы соберём 400 фондов, 10 тысяч фондов, это будет та же самая картина с мелкими нюансами.

— Ты звучишь намного оптимистичнее, чем многие.

— Я просто по натуре оптимист.

О конфликтах

— Это тоже очень важно. Я, ковыряясь в теме этических конфликтов довольно давно, пытаюсь себя убедить, что всё неплохо. Я и сейчас так считаю, но всё-таки, с моей точки зрения, довольно серьёзные противоречия существуют. Например, перед тобой я делала интервью с Машей Хадеевой, и я задавала ей вопрос, существуют ли в, казалось бы, для нас едином поле, люди не рукопожатные, и она сказала «да».

— Для меня они тоже существуют. Но это люди, это не фонды, это не  производственные единицы, это персоналии.

— А если эта персоналия определяет политику фонда?

— Политика фонда может не то что бы идти вразрез со спецификой этой личности, но она может не в полной мере ей соответствовать. Мне может быть крайне неприятен  директор помогающего взрослым фонда Х как человек, потому что он, не знаю, допустим, собак обижает, но при этом политика партии будет всё равно верная, мы вместе будем помогать взрослым. Но с человеком я буду держать дистанцию. Таких людей в нашем поле я могу насчитать, по пальцам одной руки, слава богу, но могу.

 — Здорово, что ты можешь себя преодолеть во имя дела, потому что для многих это становится совершенно невозможным.

— У меня пока другого выхода, наверное, нет, потому что фондов, помогающих взрослым, настолько мало, что, если мы все не будем держаться вместе, мы в нашем деле не продвинемся. Это к вопросу о конкуренции, о которой принято говорить последнее время. Нет, должна быть кооперация.

О конкуренции

— В случае с помощью взрослым, среди профильных фондов, что больше чувствуется – конкурентная нотка или взаимопомощь? Насколько я  вижу, и сборы делятся часто между несколькими фондами. Расскажи, как это всё работает.

— Когда речь заходит о конкуренции в фандрайзинге – кто круче придумает, я только за, это действительно здорово, это двигатель какой-то.

Горжусь, например, что мы сделали акцию с Williams Martini Racing – командой Формулы 1 от Bacardi. Мы снимали видеоролики, где люди изображали рык болида Формулы 1. И потом на российском этапе в Сочи делали закрытие акции, и Bacardi выплатил нам серьёзную сумму денег – три миллиона каждому фонду-участнику, в том числе из Украины, Казахстана, Чехии, мы оказались в серьёзном международном деле. Я помню свою фотографию с этим чеком в 500 тысяч долларов, и комментарии под этой фотографией. Не было ни одного комментария от директоров или сотрудников благотворительных фондов, которые бы написали «Ну и что тут особенного?». Все говорили, что это была серьёзная фандрайзинговая удача, вы молодцы и делаете всё круто. Если кто-то другой сделает что-то грандиозное, я с удовольствием за них порадуюсь. Например, фонд Б.Э.Л.А. с Сити банком недавно сделали совершенно невероятную акцию с сенсорными терминалами, когда людям, которым прикосновение причиняет боль, можно пожертвовать деньги, не прикасаясь карточкой к терминалу. Грандиозная штука, на мой взгляд!

– А кооперация при помощи пациентам?  Сама по себе идея – делить сборы, появилась не вдруг. Я не помню, чтобы до твоего прихода у «Живого» была история про совместные сборы.

— Если я не ошибаюсь, была история пациента с муковисцидозом, которого передавали из одного фонда в другой. Он переходил из «Кислорода» в «Живой» и обратно. Но чтобы делить один сбор между несколькими фондами, такого я тоже не помню, честно признаться. Может быть, оно и было, но я как-то невнимательно изучала.

— Я считаю, что это большое достижение, что появилась такая технология и фонды готовы договориться. А никогда не возникало сложностей технического характера?

— Мы договариваемся на берегу всегда, что наша часть – икс, ваша – игрек. И часто бывает, что в пределах одного счёта идут разные позиции – операция, реабилитация, покупка инвалидного кресла, например. Мы тогда этот счёт мы бьём между фондами, просим компанию выставить три разных счёта на три разных фонда, и каждый забирает свой кусок. Это легче и правильнее, когда сбор делится, больше внимания привлекается и активнее в интернет-пространстве распространяется информация. Формат  совершенно рабочий.

О новых технологиях

 — А из других новых форматов, которые появились за последнее время, что обрадовало?

— Очень понравилась история, которая называется «Пользуясь случаем» у «Таких дел», когда можно в праздник по любому поводу организовать сбор, и этот сбор будет для какого-то фонда. Это технически очень удобно и, к тому же, когда ты так собираешь подарки себе на день рождения и потом отдаёшь их на благотворительные цели, ты собираешь один.

А «Пользуясь случаем» — это классная штука, потому что в твой день рождения могут сбор организовать все твои друзья. Откроется 10 таких сборов, у тебя сумма возрастёт раза в три точно.

— 10 лет назад про такое было невозможно даже подумать.

— Очень быстро потому что всё развивается. Периодически моя восьмилетняя дочь говорит про какие-то такие технические вещи, про которые я не догадываюсь, и я думаю: неужели наконец-то когда-нибудь настанет тот момент, когда мой ребёнок будет мне что-то показывать, а я буду говорить: ой, а оно уже нажимается? Очень мне очень нравится история с регулярными платежами. Ты ставишь галочку – и забываешь навсегда. Ты каждый месяц не рвёшь себе душу чтением текстов, просмотром фотографий и чего-то ещё. Ты жертвуешь не на эмоциях, а потому, что ты чувствуешь ответственность перед теми, кому хуже, чем тебе. И потому что доверяешь фонду. Ты знаешь, что раз в месяц у тебя автоматически списывается сумма. Это для людей с тонкой душевной организацией прямо спасение.

– Это про хорошее. Теперь, естественно,  вопрос о том, есть ли какие-то вещи, которые вызывают у тебя внутреннее беспокойство? Не может же быть всё совсем радужно.

— У меня всегда вызывает внутренне беспокойство всё, что связано с госорганами и взаимодействием с ними, потому что мой мозг устроен таким образом, что там, где слово «государство» появляется, он отключается. Я включаюсь только тогда, когда пациенты мне говорят: «Мне от государства положено то-то и то-то», тут я чётко знаю, что делать. Но когда возникает вопрос грантов, например, президентских, я пока стараюсь их избегать. Потому что я не чувствую в себе достаточно сил и в своем расписании достаточно времени, чтобы собрать весь тот ворох бумаг, которые нужны для гранта. Мне кажется, что я без гранта смогу больше, чем с грантом, и времени свободного у меня останется больше.

О системной помощи

 —  Всё-таки «Живой» — это фонд адресной помощи. Гранты чаще всего даются на какие-то программы. Вам же не дадут грант, чтобы разделить деньги между вашими пациентами, поэтому, может, у вас нет запроса на грантовую поддержку? Но думали ли вы о том, чтобы такой запрос сформулировать? Не задумывалась ли ты о каких-то дополнительных программах, а не только об увеличении сборов на адреску?

— Адресная помощь – это в любом случае затыкание дыры. Ты её сейчас заткнул – с той же реабилитацией, но через год пациент придёт опять, потому что год прошёл и ему опять надо.

В прошлом году я очень активно ездила в Грецию, смотрела их реабилитационные центры и поняла, что «шеф, мы всё делаем неправильно». И мы задумываемся над системным проектом. Один уже близок к реализации, и это будет проект АНО «Внимание и забота», где «Живой» выступает учредителем. Проект, касающийся ухода за лежачими пациентами, потому что родственники не знают, что с ними делать. Они нанимают сиделку. Сиделка чаще всего – женщина, которая приехал сюда на заработки, не обладающая знаниями, умениями, навыками и всем прочим. В итоге пациент страдает дважды. Первый оттого, что родственники переложили заботу о нём на сиделку, а второй – от неумелых действий этой сиделки. Поэтому мы очень хотим научить людей ухаживать за своими лежачими родственниками, чтобы этот уход не превратился в муку для обоих. Это будет проект, я надеюсь, достаточно внушительный, по многим городам России. Начнем с Москвы, а там посмотрим.

— То есть вы будете вкладываться в обучение?

— Да. Это будет обучение родственников и профессиональных сиделок. Есть и второй проект, о котором я везде рассказываю, наверное, чтобы мне было стыдно, если вдруг я его не реализую. Это Школа пациента, где ему и его родственникам будет рассказано не только о том, как решать ежедневные нужды, но где будут проходить семинары с психологами, с юристами, потому что половина людей, обращающихся к нам в фонд, не знает, что им полагается по каким-то квотам, госпрограмме или ещё что-то. Мы уберём львиную долю своих затрат, как только мы научим пациентов всего добиваться самим.

Третья программа – это моя голубая мечта, я пока, что называется, лежу в сторону этой мечты, скромно поглядывая с тоской на запад, потому что подход к реабилитации нужно менять во всём государстве. Всё, что мы делаем с нашими пациентами на реабилитации, это всё не-пра-виль-но. Например, греки очень удивлялись, когда приехали к нам, они спрашивали: «А массажа зачем столько?» Я говорю: «Ну, как зачем? Спастика, надо разработать конечности». Они говорят: «Хорошо, а после массажа что по расписанию?» Я поворачиваюсь, смотрю – а после массажа по расписанию обед. То есть ему мышцы разогрели – а дальше иди обедай. А после обеда будем делать физиотерапию, на холодные уже мышцы, остывшие. То есть элементарно надо поменять график реабилитационного процесса у взрослого пациента – и эффект будет совершенно другой.

– Тут нужны изменения действительно глобальные в системе Минздрава, согласна. А первые две темы – это, мне кажется, очень реально, и это как раз грантовая история.

— Поэтому мы хотим сначала всё прописать, а потом мы будем искать волшебного человека, который не пугается слова «гранты» и будет мне помогать писать заявку.

— То есть определённая этапность развития внутри фонда существует?

— Конечно. Я целиком и полностью поддерживаю людей, которые говорят, что фонды должны перейти работать на системные программы, но в то время, осуществляя переход на систему, мы продолжаем затыкать дыры. Потому что, когда эта система заработает, тех, кому можно помочь сейчас, уже в живых не будет.

— Да, это правда. В нашей сиротской системе также. Нам говорят: «Надо всех детей отправить в семьи». А что мы сделаем с теми, кого уже не отправили и не отправят? Мы их выведем за скобки? Поэтому приходится работать и там, и здесь.

— Именно так.

— Хорошо. Это то, что беспокоит тебя лично на позиции директора фонда «Живой». А из того, что происходит в благотворительном сообществе в целом, есть что-то, что вызывает у тебя какую-нибудь тревогу или беспокойство?

— Я всё в своём домике, изредка выбираюсь из него. Но последние полгода даже я из домика стала замечать, когда внутри благотворительного сектора происходит какой-то раздрай. И я не могу понять: это происходит потому, что мы действительно стали становится серьёзной силой, а значит, появляются довольные и недовольные, как это в бизнесе бывает? Если это фирма из трёх человек, то там можно договориться, когда в корпорации 50 тысяч сотрудников – поди со всеми договорись. Мне очень обидно, что на почве политических, национальных или каких-то ещё, на какой-такой почве, непонятной и зыбкой для меня, возникают конфликты. Так или иначе, они всё равно отражаются на работе всего сектора.

Если кто-то начинает дружить против кого-то, я начинаю покрываться мелкой зелёной сыпью и думать: «Ну почему, ну почему, ребята, давайте жить дружно!», как Леопольд.

— Ты веришь в механизмы, которые в этом могут помочь? Кроме рекомендаций общего характера – грубо говоря, никто ни на кого не должен кричать, никто никому не должен делать гадостей. Это понятно. Я имею в виду технологические, управленческие вещи, которые, может быть, могут сработать, а может быть, не могут. Тут тоже есть разные подходы. Этические комитеты, этические декларации. Стоит ли в эту сторону двигаться или эти инструменты не очень рабочие?

— Мне кажется, что это не очень рабочее, потому что ну «А судьи кто?». Возможно, вместо этического комитета стоит подумать над форматом психологической разгрузки, потому что очень устали все. Вообще и друг от друга тоже. Если у нас будет возможность как-то под другим углом посмотреть друг на друга свежим взглядом и увидеть в человеке не только функцию, возможно, это всё и уйдёт.

— То есть вопрос лежит не столько в плоскости непреодолимых этических противоречий, сколько в плоскости психологической усталости, выгорания, а с этим работать всё-таки немного проще?

— Последнее время я открываю фэйсбук и сразу натыкаюсь на чей-нибудь курс по выгоранию. И у меня иногда ощущение, что этих предложений вылечить человека от выгорания гораздо больше, чем самих выгоревших. И любую депрессию, любую неудачу в профессиональной сфере принято спихивать на выгорание.

— Модно. Как модно стало в какой-то момент ходить к психоаналитику.

— Да. На «Белых ночах» был в этом году антистресс-день. Я сама там не была, потому что в это время был ещё и экспертный день, я провела время там, но я потом спросила тех, кто пошёл на антистресс. Они говорят: «Нет, стресс в основном сняли на вечеринке, которая была в честь десятилетия конференции. То есть общие, универсальные схемы работы с выгоранием, на мой взгляд, совершенно не нужны. При этом, я знаю людей, которые давно в благотворительности, у которых действительно серьёзные проблемы, это видно. Накапливается усталость, и, хуже того, есть ощущение, что ты мог помочь, но не помог, и это тебя грызёт многие годы, как снежный ком, накапливаясь. И я считаю, что этим людям нужна серьёзная психологическая поддержка, а не курсы по выгоранию. Если проблема серьёзная, то и подходить к ней надо серьезно. А этой мишуры не надо.

— Тем более что, как показывает практика, проблема в изрядном большинстве случаев, в общем, решаема. Вроде, в последнее время никто «на выход» всерьез не просился.

— Работа в благотворительности – это же зависимость. Как только ребёнок встаёт на ножки, он перестаёт ползать, потому что он понимает, что может по-другому. И как только у тебя получается что-то делать, ты понимаешь, что не делать ты уже не можешь.

— Значит, основная рекомендация – это беречь друг друга.

— Да. Страховать. И тогда мы выруливаем даже на какой-то оптимистический сценарий. Я же говорю: я оптимист.

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий