В январе 2019 года Благотворительный фонд Владимира Потанина отметил двадцатилетие. Корреспондент «Филантропа» Евгения Корытина поговорила с генеральным директором фонда Оксаной Орачевой о том, почему важно поддерживать сильных, о грантовой игле и слабых конкурсных заявках, о важности партнерских отношений и о том, чему российские фонды могут научить иностранных коллег.

Оксана Орачева, фото предоставлено пресс-службой

— В этом году Фонду Потанина исполнилось 20 лет. Вы же пришли в фонд в 2012 году?

— Пришла в качестве советника в 2010 году. Потом Наталья Юрьевна Самойленко перешла работать в Министерство культуры, а я была назначена исполнительным директором. Это было в 2012 году, да.

— Помните свои ощущения в первое время на новой должности?

— Очень хорошо помню. Чувство… До этого у тебя есть свой кусок, которым ты занимаешься и видишь какую-то часть всей картинки. Она, конечно, с этого ракурса складывается в нечто целое — я никогда не воспринимала фонд просто как набор программ — но это совсем другая глубина понимания всех процессов. И потом, когда я перешла на должность исполнительного директора, было как будто второе знакомство. «Ах, вот оно как! Вот оно что!». Мне кажется, это в любой организации, когда ты переходишь на другую ступеньку, по-новому начинаешь переосмысливать то, что ты знал и понимал.

— Насколько на ваш взгляд важно для руководителя иметь такой опыт работы на ступеньку ниже? Или можно стать сильным лидером сразу, не поднимаясь по этой лестнице?

— Это такой сложный вопрос. Я себе его часто задаю, не только про себя лично, а вообще. Мне кажется, руководитель должен хорошо понимать, что делает организация в реальности, на земле. Мы все любим принимать решения, раздавать указания — как бы мы это не называли, даже в самых супербирюзовых это тоже так. Очень важно понимать, что стоит за твоим поручением или на бегу сказанной просьбой. Что это означает для человека, сколько времени и ресурсов он должен будет потратить на выполнение?

Хочется верить, что опыт работы снизу помогает не отрываться от процессов, а быть частью их. С другой стороны, карьерный скачок дает свежесть восприятия.

Про гранты

— Говорят, что грантодающие организации часто сталкиваются с плохим качеством заявок: есть деньги и мы готовы их отдать, но некому, не из кого выбрать. Как в Фонде Потанина с этим обстоит дело?

— Это очень субъективная оценка. Ведь именно грантодающая организация определяет правила игры. Когда мы формулируем требования, это, по сути, наше предположение о том, что мы хотим получить (best guess). И мы не знаем, совпадет ли оно с реальностью. Может не совпасть. И тогда действительно не из кого выбрать. Означает ли это, что нет хороших заявок? А может быть, мы сами неправильно выстроили наши предположения?

У нас был прецедент несколько лет назад — мы попробовали новый конкурс для вузовских команд. Идея была выстроить систему поддержки низовых инициатив студентов и преподавателей. Мы решили попробовать, и первый конкурс получился очень неплохим. А на второй конкурс пришли совсем не те заявки. Мы рассчитывали, что будут предложения о выстраивании именно системы поддержки инициатив, а пришли заявки с этими самыми низовыми инициативами. Не про то. Значит, мы что-то неправильно сформулировали, что-то не дотянули и не смогли объяснить. Или, может быть, это невостребованная тема в том формате, в каком мы на нее посмотрели.

Мы не подвели итоги того конкурса и объяснили почему. Мы стали глубже разбираться — проводим встречи, исследования — но пока ответа для себя не нашли. Не так страшно, если заявки не те, главное — сделать из этого правильные выводы.

Не только президентский: гранты и конкурсы для НКО и активистов в феврале и марте 2019

— И такой путь вы проходите с каждым грантом? То есть это не просто «хотим дать денег на поддержку образования» плюс минус несколько критериев отбора?

— Не с каждым грантом, но с каждым процессом. Есть гранты, которые получают победители открытых конкурсов. В открытых конкурсах принципиально важно сделать внятные правила игры. В таких конкурсах мы задаем общие требования — начиная от формальных условий участия, заканчивая приоритетами. А повестку определяют сами заявители. Так построен новый «Музей 4.0» и так работала программа «Меняющийся музей в меняющемся мире».

Причем мы для себя давно определили, что, если мы не выберем полностью грантовый фонд — это нестрашно. Важнее поддержать качественные проекты, чем кого-то дотягивать.

— А как вы дальше работаете с самими грантополучателями? Есть же разные подходы — можно нянчить, можно отпустить в свободное плавание и только просматривать отчеты.

— С моей точки зрения, это две крайности. Идея «няньчить» нам не близка, и мы постепенно ушли от всех таких вещей, которые могли бы с этим ассоциироваться. Если люди самостоятельно решили принять участие в конкурсе и готовы делать проект, они должны отвечать за свое решение. Мы признаем в них равных партнеров. У них есть свои идеи, свои взгляды, свое понимание. И, собственно, за это они и получают поддержку.

Бросить совсем — тоже неправильно. Потому что тогда мы дистанцируемся от грантополучателей. А нам важно, что с ними происходит.

У нас должны быть именно партнерские отношения. С одной стороны, проект, претендующий на грант, — это всегда ответственность автора и команды. Они должны все свои решения принимать самостоятельно. Но мы предлагаем, например, экспертное сопровождение. Они могут отказаться от предложения эксперта, а могут его принять. Могут обратиться за консультацией к другим экспертам. Оговорюсь, что речь про то, что лежит за пределами формально-юридических отношений. Есть чисто юридические вещи и формально-правовые отношения, которые надо соблюдать. Кстати, здесь мы очень строго придерживаемся правил. Ни один хороший проект не будет считаться лучшим реализованным, если у него не закрыт договор по всей форме.

— Вы имеете ввиду оформление всех бумаг?

— Да, да. Это важная часть проектной культуры.

Команда Благотворительного фонда Владимира Потанина. Фото предоставлено пресс-службой

Про благотворительность

— Ваш фонд поддерживает лидеров, поддерживает сильных. При этом называется «Благотворительный фонд Владимира Потанина». Но есть устойчивая ассоциация, что благотворительность — это поддерживать слабых.

— Мы шире понимаем благотворительность. Нам, конечно, ближе другое слово — филантропия. Помогать нуждающимся, в том числе в тех сферах, где мы работаем, нужно. И мы помогаем им же, но через других людей. Поддерживая сильных, мы расширяем круг тех, кто помогает слабым, понимаете? Так мы можем охватить гораздо больше, чем если бы сами дотягивались до каждого человека, которому необходима помощь.

Поддерживая музей или университет, мы создаем среду, в которой живем. Это про общество в целом. У нас есть отличные музейные проекты, которые работают с детьми или с людьми с инвалидностью, например.

«Думайте о филантропии как о хоккейной команде»: Владимир Потанин

— Мне сразу на ум приходит Олег Шарипков и «Гражданский союз». Вы поддерживаете их, а они у себя в регионе выдают микрогранты местным инициативам.

— Их мы вообще поддержали через целевой капитал, что еще более сложная история. Другой пример — «Человек изобретающий» — меняет систему образования в конкретном городе. Абсолютно нестандартная ситуация, когда профессиональный химик, преподаватель побеждает в музейном конкурсе. И после этого проект десять лет идет уже без нашей поддержки.

— Про музеи у меня отдельный вопрос. Я внимательно посмотрела на проекты, которые фонд поддерживал и заметила, что многие из них похожи между собой, у них, например, общая идея обучения через развлечение. Почему так вышло?

— Когда появились первые такие проекты они были успешными и стали тиражироваться. Ничего плохого в этом нет. Не надо изобретать велосипед там, где его можно не изобретать. Тем более даже если ты берешь чью-то модель, ты все равно пропускаешь через себя, адаптируешь и получается по-другому. При этом мы, конечно же, стремимся, чтобы у нас появлялись проекты, которые будут становиться модельными.

Опять же «Человек изобретающий» — модельный. Причем он оказался куда шире, чем просто музейный проект – он и про новый формат образования, и про взаимоотношение вуза и организации культуры, потому что проект реализуется на базе музея. Вокруг него сформировалась сложная система. Особенность частного фонда в том, что мы можем поддержать эксперимент.

— Как к таким экспериментам относится Владимир Олегович Потанин? Включается он в это или он дает вам свободу?

— В ежедневную работу фонда он не включается. А на стратегическом уровне, когда мы обсуждаем направления развития фонда, принимаем новые программы — да.

Для всех проектов по открытым конкурсам мы привлекаем независимых экспертов.

Независимость здесь очень важна. Она позволяет нам быть уверенными, что мы отбираем самые интересные проекты, а не самые удобные для фонда.

Во все эти процессы отбора, проведения конкурса, подведения итогов Владимир Олегович не вмешивается. Но он знает интересные проекты, мы рассказываем о результатах конкурсов. Он бывал на школах фонда.

— Есть такое понятие — грантовая игла. Его обычно применяют к государственным грантам…

— Ко всем, на самом деле.

— То есть авторы проекта полагаются на гранатовое финансирование и теряют самостоятельность, а если не получают в какой-то момент грант, то проект перестает существовать.

— В нашем случае нет никакой гарантии, что если однажды вы получили грант, то получите его снова. Большинство средств распределяется по открытым конкурсам, и кто победит – никто не знает. Плюс есть формальные ограничения, которые не позволяют участвовать в конкурсе, пока не завершишь предыдущий проект. Мы сделали это сознательно – ровно для того, чтобы люди не стремились набрать побольше грантов, а чтобы доводили дело до конца.

Во всех проектах мы смотрим на партнерский потенциал. Мы заинтересованы в устойчивых проектах, а невозможно быть устойчивым на деньги одной организации. Обязательно нужна диверсификация источников финансирования.

— А есть такие все же проекты, которые рассыпались сразу, как вы перестали их поддерживать?

— У всех проектов есть срок жизни. Бывают проекты, которые завершаются вместе с завершением гранта. И это нормально. Может быть у людей не было больших амбиции, или что-то не получилось. Грант закончился, проект сделали, все хорошо — дальше не идут.

Целевой капитал

— Фонд Потанина очень много сделал для развития целевых капиталов в России. У самого фонда есть целевой капитал?

— В России законодательство неоднозначно трактует возможность для благотворительных организаций создавать целевые капиталы. Есть же разные формы некоммерческих организаций, именно у благотворительных фондов — свои нюансы. Поэтому пока у нас нет целевого капитала. Но законодательство не стоит на месте, развивается и практика его применения. Надеюсь, что скоро мы сможем однозначно трактовать эту ситуацию.

Оксана Орачева: «Эндаументы – это работа на будущее»

— Но можно же войти в экспертный совет при какой-нибудь структуре и тому подобное, чтобы ускорить изменения.

— Конечно, мы заинтересованы в том, чтобы законодательство соответствовало текущей ситуации. Понятно, что все вопросы сразу в 2006-м, в 2012-м, когда оно менялось, предусмотреть было нельзя. Мир меняется, сфера благотворительности развивается, появляются новые инструменты. Мы изучаем эту сферу, что-то там предлагаем, организуем дискуссионные площадки, для того чтобы такие поправки появлялись, сообщество их обсуждало и готовило.

— Для меня разговор о целевом капитале (эндаументе) — это разговор про горизонт планирования. Он же создается надолго, на десятилетия. При этом складывается такое ощущение, что сейчас все планируют работу своей организации в лучшем случае на год, а то и меньше. Не знаю что это, российская специфика или стремительно меняющийся мир… Как уживаются вместе эндаумент и это краткосрочное планирование? Какой вот у Фонда Потанина горизонт?

— Когда я рассказываю про эндаумент, первый вопрос, который я обычно задаю: что изменится, если вашей организации завтра не будет? Если ответ «особенно ничего», то эндаумент им просто не нужен.

Но если организация уверена, что она здесь навсегда или как минимум надолго, то тогда эндаумент — тот инструмент, который позволит это стремление реализовать на практике. Это не только про горизонт планирования, а про необходимость существования самой организации. Такой вопрос должны задавать себе и университеты, и школы, и музеи, и театры, и обычные некоммерческие организации.

Если говорить о нашем горизонте планирования, то мы два года назад приняли новое стратегические видение, мы реализуем новую стратегию на ближайшие пять лет. Планы стали делать трехлетними, уточняя их каждый год. И мы стремимся к тому, чтобы те организации, которые мы поддерживаем, делали для себя выбор в пользу долгосрочного планирования. Поэтому у нас появились гранты до трех лет. И даже гранты условно короткие стали более длинными – по полтора года, два года.

Оксана Орачева, фото предоставлено пресс-службой

Стратегия

— Вы приняли новую стратегию в конце 2016-го. С тех пор вносили в нее какие-то уточнения?

— Да. Мы за этот год сместили фокус на междисциплинарность, поняли, как это можно реализовать. Мы сделали больший акцент на поддержку исследований. Не исследований, как поддержку науки, а тех исследований, которые позволяют лучше понимать среду, в которой мы работаем и принимать решения.

— И, правильно ли я поняла, что вы сделаете ставку на еще одно направлении — инфраструктуру благотворительности?

— Не совсем инфраструктуру. У нас появился Центр развития филантропии. Это такой интеллектуальный хаб, который будет аккумулировать и распространять новые инновационные знания и практики в филантропии. Центр будет международным, мне не хотим быть замкнуты только на Россию или какую-то одну страну. Мы хотим показывать лучшие практики, интегрировать международный опыт в российскую филантропию и наоборот, делиться своим опытом с миром.

— А нам есть чем делиться? Можете назвать примеры?

— Их довольно много. Начиная от технологий проведения конкурсов заканчивая проектами в онлайне, в том числе журналистскими.

— Например, «Такие дела»?

— Да. Это новое для всего мира и мы здесь сразу взяли высокую планку. Центр будет площадкой, где мы будем встречаться на равных и выстраивать партнерские отношения. Не так, что к нам приехали учить или мы поехали оправдываться. Будут программы международного обмена.

— Что будет происходить с Центром на старте? Первые задачи?

— Сейчас мы формируем международный совет и хотим начать работать исследованиями на основе больших данных в третьем секторе.

— Кто возглавит Центр?

— Роман Склоцкий.

— Раз уж мы вспомнили про «Такие дела», расскажите пару слов про ваш с ними совместный проект — «Вместе».

— У нас внутри фонда появляется новое направление — инновации и развитие. Это про опыт нашего фонда, лучшие практики, то, как мы их оцениваем и предъявляем. В этом направлении мы планируем активно использовать сторителлинг. Количественные исследования, конечно, интересны и полезны, но когда ты смотришь на результат через призму конкретного человека, то все видится иначе. Да, цифра 35 тысяч грантополучателей и партнеров звучит красиво. Но сложно осознать на практическом уровне.
«Вместе» как раз показывает и рассказывает истории конкретных людей, которых поддержал наш фонд и которые меняют мир вокруг себя.

У этого есть продолжение в офлайне — мы будем проводить встречи в каждом городе, где были съемки. То есть мы создаем новую коммуникационную среду.

— И последний вопрос. Как вы для себя определяете успех?

— Хороший вопрос. Для меня, и не только для меня, я слышала это и от других членов команды, один из признаков успеха — то, что к нам обращаются за экспертной поддержкой, ради партнерства и совместной работы. Не за деньгами. Это признание того, что мы делаем в целом как фонд, а не традиционные отношения между грантодающей организацией и грантополучателем.

— Не просто «Дай-бери».

— Именно. Это объединение ресурсов, чтобы вместе делать что-то хорошее и полезное. А если к этому мы добавляем еще деньги, просто как один из ресурсов. И еще один признак успеха, что изменения, которые происходят, ассоциируются с нашей работой. Мы проводили исследование и оценивали изменения тех сферах, где мы работаем. Конечно, мы работаем там не одни, но все же исследования показали, что наш вклад заметен для других. И это, конечно, важный результат нашей работы.