Наргиз Асадова

Наргиз Асадова – известный журналист, заместитель руководителя Вашингтонского бюро РИА Новости. Последние два года живет в Америке. В интервью корреспонденту «ДиБ» Лидии Тихонович она рассказала о своей работе и о том, как «из-за океана» ей видится ситуация в российском обществе.

Расскажите, пожалуйста, чем Вы сейчас занимаетесь.

Я работаю как журналист: пишу заметки, аналитические записки. Веду раз в две недели колонку для сайта РИА Новости. Беру интервью у разных американских политиков, дипломатов. Кроме того, мы устраиваем видеоконференции Вашингтон – Москва, где обсуждаем злободневные вопросы: начиная от ядерной программы Ирана, заканчивая американскими экономическими отношениями. Какие-то мосты посвящаем культуре – например, недавно были гастроли Большого театра в Америке. Кроме того, я продолжаю сотрудничать с «Эхом Москвы» и веду там уже третий год еженедельную передачу «48 минут». Это передача о лидерах. Мы стараемся показать через человека, личность – историю страны. Пытаемся ответить на вопросы, почему именно этот человек, именно в это время, именно в этой стране стал лидером. Кроме того, у нас еще была программа «49 минут» – о выборах в Америке. Как показывали опросы общественного мнения, наибольшее количество людей во всем мире следили за нынешними выборами президента Америки. Поскольку интерес был таким большим, мы решили сделать специальную передачу. Начинали с рассказов о различных кандидатах в президенты, закончили репортажем об инаугурации в президенты Барака Абамы… И еще я веду блог на радио «Эхо Москвы» и на РИА Новости.

Вы закончили Институт стран Азии и Африки (ИСАА) МГУ, кафедру иудаики. Как в Вашей нынешней работе Вам помогает это образование? Пригодились ли полученные знания?

Безусловно, пригодились: и знание языка (иврит), и знание политической и экономической обстановки в современном Израиле, и понимание процессов, которые идут на Ближнем Востоке. Это дало мне некое преимущество.

Когда я пришла в газету, я сразу начала писать заметки. В первую очередь, про Израиль, про Ближний Восток. Первые свои премии я получила за серию заметок о выводе израильских войск и поселений из сектора Газы.

Еще на 4-м курсе я попала в «Коммерсантъ» на практику. Я должна была найти место, где можно было бы что-то переводить с иврита: заметки из израильских газет и т. п. И я пошла в «Коммерсантъ», где есть достаточно большой международный отдел. И сразу же начала писать заметки про Израиль, поскольку, действительно, неплохо разбиралась, благодаря нашей кафедре, в современной политической и экономической ситуации в стране. Мы вообще получили довольно фундаментальные знания об Израиле, начиная с исхода Моисея из Египта и заканчивая сегодняшним днем. У нас вели занятия преподаватели из Иерусалимского университета, из Бар-Иланского университета. Некоторые из них сами были в центре политических событий. Например, преподаватель Дмитрий Романов. Он принимал непосредственное участие в проведении налоговой реформы в Израиле. Можно сказать, мы все узнавали «из первых рук».

Входят ли проблемы иудаики сейчас в круг Ваших интересов? В каких отношениях?

Сейчас, работая в Америке, я меньше пишу обо всем, что связано с Израилем. Но, в принципе, я думаю, что, когда я вернусь в Россию, я это возобновлю. Потому что это, опять-таки, одно из моих преимуществ. У меня очень много друзей в Израиле, я все равно постоянно, так или иначе, слежу за этой темой. Сюда, например, совсем недавно приезжали израильские, а потом – палестинские лидеры. Нетаньяху и Аббас. И я ходила на их выступления. Я так немножко поддерживаю себя в тонусе, чтобы не выпадать совсем из темы.

Скажите, значима ли для Вас тема благотворительности? Выделяете ли Вы какую-то часть своего времени и сил для гражданской и общественной активности?

Меня очень интересует тема благотворительности. Причем не только в том аспекте, что люди дают деньги. Когда я жила в Москве, то все время ходила на концерты/акции Чулпан Хаматовой, организованные ее фондом.

Я думаю, что в благотворительности есть «Малый путь» и «Большой путь». «Большой путь» – это когда на уровне законодательства, на уровне всей страны существуют специальные механизмы помощи каким-то неустроенным слоям населения. К сожалению, у нас в России это не работает. Не буду говорить сейчас о причинах – их может быть большое количество. Какие-то я вижу, какие-то, может быть, не вижу. Но, если говорить о деятельности той же Чулпан Хаматовой: почему до сих пор не была построена больница для детей, больных лейкемией? Я не понимаю, почему в России не существует хорошей современной клиники? Мы не можем вылечить такое количество детей, которое могли бы.

Например, в некоторых клиниках в Америке 90% детей, больных этой болезнью, вылечивается. А в России, по-моему, 60% всего.

Причем они умирают не от лейкемии, а от гриппа, от каких-то инфекций, потому что нет возможности обеспечить им необходимые условия. То есть, нет таких боксов, которые были бы абсолютно изолированы и стерильны, что необходимо для такого рода больных. Просто нет такой больницы в России вообще. Поэтому Чулпан Хаматова уже давно добивалась изменения ситуации. Она дошла до Владимира Путина, который тогда еще был президентом, и просила создать такую больницу, выделить деньги. И, по-моему, эти деньги были даже выделены, а больница – все равно не построена.

Что получается сейчас? Мы идем «Малым путем» – все, кто каким-то образом помогают больным людям, неустроенным… Так можно помочь лишь какому-то конкретному человеку – деньгами или вниманием. Но глобально проблема все равно не решается. Это касается абсолютно всего.

А что Вы думаете о перспективах развития НКО и третьего сектора в России?

Я думаю, что после того как в 2005 году было принято специальное законодательство, пока оно не будет, скажем так, переработано в сторону облегчения деятельности этих организаций – ничего не изменится. И вообще, просто, в принципе, не ведется работа с общественным сознанием, когда бы объяснялось, что такое НКО. У НКО сейчас такой образ: это организации, через которые отмываются деньги бандитов, олигархов, еще кого-то. И совершенно невозможно объяснить большинству населения, что вообще-то все не так. Что в НКО работают люди, которые действительно очень часто бескорыстно помогают.

Существовали в начале 1990-х и такие НКО, через которые на самом деле отмывали деньги. Но это – проблема несовершенного законодательства, проблема того, что у нас не существует органов правопорядка, которые следили бы и наказывали тех людей, которые совершают, по сути, преступления. Это проблема не НКО, а государства: организации отслеживания финансовых преступлений.

Я писала об этом законе, принятом в 2005 году. Я тогда работала в журнале «Власть» издательского дома «Коммерсантъ». И заметка, посвященная закону, называлась «Ковровое законодательство». То есть он сравнивался с бомбардировкой. Если даже у власти и была благая мысль или идея защититься от нечистоплотных организаций, которые совершали преступления, отмывали деньги и т. д. (в чем я, честно говоря, сомневаюсь, я думаю, задача совершенно другая была), то вреда закон принес гораздо больше. Под это законодательство попали организации, которые действительно помогали людям справляться с ужасными проблемами. И я писала об этом довольно много. Но с тех пор, в общем-то, ничего не изменилось.

В 2008 году велась работа по созданию «Концепции содействия развитию благотворительной деятельности и добровольчества в Российской Федерации» с участием различных НКО. В ней оговорено, в частности, и освобождение благотворителей от налогового бремени. Многие восприняли это как шаг власти навстречу НКО. Сейчас Концепция принята распоряжением Правительства РФ. Как Вы думаете, будут ли радикальные изменения?

Ну да, президент Медведев тоже встретился с представителями общественности, правозащитниками и т. д. Вы знаете, мне все эти вещи напоминают следующую ситуацию: стоит здание на прогнивших деревянных подпорках. И эти подпорки упорно покрывают штукатуркой, слой за слоем. Выглядит очень красиво: беленькое все такое. Но на штукатурке здание не выстоит, даже если оно со стороны выглядит неплохо – смотрите, вот еще одним новым слоем штукатурки покрыли… Нужны более фундаментальные изменения законодательства.

У нас до сих пор в законодательстве существуют дыры, белые пятна. Даже если посмотреть на то, как был написан закон о НКО в 2005 году. Там, в общем-то, очень многие определения даны размыто. Это дает возможность чиновникам как угодно трактовать написанное.

И под этот закон могут попасть вообще любые организации. И любую организацию можно закрыть буквально по любому поводу. И если таким образом будет и дальше законодательство писаться, то никогда не будет ничего хорошего.

По-моему, все это понимают. Но просто заняты другим. Я не знаю, когда люди, которые имеют отношение к власти, поймут, что нужны фундаментальные изменения. Мне просто кажется, – может быть, это взгляд со стороны, а изнутри все видится по-другому, – что именно сейчас формируется запрос на изменения. Люди, которые наелись, насытились, и вдруг – кризис, когда они поняли, что все достаточно шатко у нас в обществе. И различные телодвижения Медведева и его команды, похоже, связаны с этим. То, что они делают, можно по-разному квалифицировать, но, все же, это – не фундаментальные изменения. А запрос на изменения в обществе есть. Раньше, мне кажется, люди об этом не задумывались – им бы лишь бы хлеб с маслом свой съесть с утра, и то хорошо. Это объяснимо. Если вспомнить историю, люди в России хорошо жили очень мало… Сейчас же, мне кажется, появляется осознание. Не только, скажем так, у интеллигенции, но и разным другим социальным группам это тоже становится ясно.

Возможно, не стоит преувеличивать масштаб этого процесса. До того чтобы большинство людей в стране осознало необходимость существенных изменений, на мой взгляд, еще далеко. Инерция очень велика.

Согласна, инерция действительно очень большая. Но раньше, когда я разговаривала с людьми, скажем, из глубинки, то я не встречала никакого понимания вообще. Ноль. Мне говорили: «Да отстаньте вы от нас с этими проблемами, сколько можно. Мы вообще не хотим больше ничего слышать о проблемах, мы хотим просто хорошо жить». А сейчас уже немножко по-другому начинают относиться к этим вещам. Может быть, правда, это касается только людей моего круга общения.

Да, я тоже чувствую, по крайней мере, в Москве, что у многих людей настроения изменились. А вот в глубинке – сложнее… Мне бы очень хотелось надеяться на то, что запрос на изменения действительно станет массовым.

Будем надеяться.