Социологи обратили внимание на сферу благотворительности и НКО в России. Причем это даже мягко сказано: по оценкам руководителя исследовательской группы ЦИРКОН Игоря Задорина, в последние два года на изучение третьего сектора расходовалось 30 — 40 млн рублей. Не претендуя на систематизм и полный охват темы, мы решили написать о том, что в буквальном смысле слова бросилось в глаза при знакомстве с результатами этой огромной работы. Вывод парадоксальный: благодаря исследованиям мы знаем только то, что почти ничего не знаем о благотворительности в России.

«Если первое десятилетие новой России характеризовалось почти полным отсутствием исследовательского интереса к «третьему сектору» в целом и к благотворительному сообществу в частности, то последние 3 — 4 года можно назвать временем интеллектуального и аналитического бума в этой сфере», — подчеркнул Игорь Задорин в интервью «Московской благотворительной газете».

Только в рамках программы «Благотворительность в России как социальный институт: история и развитие», которая реализуется Международным благотворительным фондом им. Д.С. Лихачева с участием петербургского Центра развития некоммерческих организаций, изданы четыре сборника «Благотворительность в России: исторические и социально-экономические исследования», создана и постоянно пополняется интернет-библиотека «Исследования благотворительности и некоммерческого сектора в России». Она содержит более 2 тысяч библиографических ссылок на книги и статьи, около 500 — с приложением полных текстов исследований. С программой сотрудничают около 300 исследователей!

Заметка первая. О теории и практике

Впрочем, количество — еще не значит качество. Многие эксперты и представители всех трех секторов, вовлеченных в благотворительность, отмечают основной недостаток таких исследований – их невысокую практическую ценность. Принято называть несколько причин тому.

Во-первых, исследования мало известны практикам. «А без осмысления практиками теория мало что значит», – говорит директор CAF Россия Мария Черток.

Во-вторых, в условиях экономической и социальной нестабильности, реформирования различных сфер жизни, преобладания патерналистских настроений в обществе многие до сих пор полагают исследовательскую работу несвоевременной и даже излишней. В особенности, если она проводится вне контекста конкретных социальных проблем: безработицы, бездомности, безнадзорности детей и прочих актуальных и острых тем.

Возможно, подобное мнение связано с распространенным в обществе представлением о благотворительности лишь как о проявлении милосердия, добровольной помощи нуждающимся и обездоленным — явлении, мало связанном с деятельностью специальных общественных институтов.

В-третьих, многие рассчитывают, что всякое исследование можно немедленно употребить «в практических целях». Это вполне понятное желание: именно практической пользы больше всего ожидают от исследований благотворительности, в том числе и от этой статьи.

Таким образом, стоит посмотреть более пристально, что представляют собой исследования, с какими проблемами сталкиваются их составители и могут ли их результаты в принципе быть использованы в практических целях.

Заметка вторая. О разнородности исследований

На наш взгляд, существенно, что различные исследования благотворительности имеют разную природу в принципе, можно сказать – по определению. Во-первых, благотворительность, как и любую другую область человеческой деятельности, нельзя исследовать с помощью какой-то одной научной дисциплины, например, социологии. История, культурология, психология, социология, политология, экономика, теория управления – вот далеко не полный перечень дисциплин, исследующих сферу благотворительности.

Возьмем несколько реальных примеров исследований: «Мотивация частных и корпоративных благотворителей, добровольцев и сотрудников НКО, фондов», «Исторические формы и механизмы благотворительной деятельности», «Общественное мнение по поводу благотворительной деятельности» или «Благотворительность как совокупность общественных институтов», а также «Экономическая сущность благотворительности», «Посреднические услуги по благотворительности как продукт; жизненный цикл и продвижение благотворительных продуктов»…  Это не просто различные темы. Это исследования, проведенные в контекстах представлений и понятийных аппаратов различных наук, не соединимые прямо и непосредственно.

Во-вторых, даже исследования, выполненные в рамках одной и той же научной дисциплины, имеют собственные цели и различных заказчиков, с отличными интересами. Например, для доноров и благополучателей необходимы маркетинговые исследования благотворительного рынка, а для представителей НКО и бизнеса — исследования сравнительной эффективности различных форм благотворительной деятельности. Для академического сообщества по-прежнему актуальной остается собственно научная задача: изучение самого социокультурного феномена благотворительности, тенденций ее развития, анализа накопленного опыта.

Без комплексного, межпредметного подхода, включающего различные научные дисциплины и объединяющего их не механически, а в системе конкретного проекта, исследования в этой сфере пока остаются разноприродными и разнородными.

Кроме того, такое комплексное исследование должно было бы учитывать интересы различных участников процесса благотворительности.

Есть и иная «разнородность» исследований – несовпадение данных, вплоть до очевидных противоречий. Это явление отмечают многие, пытающиеся сопоставлять и сравнивать полученные результаты. Руководитель проектов Форума доноров Наталья Дорошева и руководитель программ Агентства социальной информации Елена Темичева прямо утверждают: «В силу разнообразия применявшихся исследователями подходов и методик, разницы в выборках и других факторов мы имеем данные, часто противоречивые по одним и тем же позициям».

Заметка третья. О прямых несоответствиях и противоречиях

Недавно Форум Доноров издал брошюру «Благотворительность в зеркале общественного мнения» [1], где представлены обзор и анализ 18 исследований социологического характера. Даже среди этих 18 работ обнаруживаются очевидные расхождения. Не согласуются с представленными в них данными и результаты исследования социологов Государственного университета — Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ) [9]. В 2008 году, по данным этого исследования, 54 % россиян были вовлечены в благотворительность (61 % — в 2007 году).

В комментариях к опросам говорится даже: «Очевидно, что число россиян, участвующих в повседневных практиках благотворительной деятельности, больше, чем уровень декларируемой респондентами своей вовлеченности в нее и может приближаться к 70 %(!) взрослого населения России».

Но, согласно опросу CAF Россия [2], таких людей 50 %, а Агентство социальной информации (АСИ) [7] получило результат около 50 % только в 2 городах – в Барнауле и в Краснодаре, в среднем же – 39 %. Показатель, приведенный в исследовании Форума Доноров, еще ниже – 36 % [8].

Несмотря на очевидное несовпадение этих цифр, они все же весьма оптимистичны. Однако когда задаешься вопросом, что именно исследователи считают «благотворительностью», выясняется, что оптимизм в связи с их данными, возможно, не имеет оснований. К нашему удивлению, в круг «благотворительных занятий», как они понимаются в исследовании ГУ-ВШЭ [9], были включены «эмоциональная поддержка, общение, житейские советы». И даже «беспроцентный займ денег». А также: «помогать вещами, участвовать в собрании жильцов дома или подъезда» (см. рис. 1).

Распределение ответов респондентов на вопрос: "Что из перечисленного на карточке Вам приходилось безвозмездно делать за последний год для других людей (не членов семьи и не близких родственников)?" (ВШЭ, "Практики филантропии в России: вовлеченность и отношение к ним населения", 2009). Кликните, чтобы увеличить

О таких формах благотворительности, как «общение и житейские советы», на семинаре «Полития» [14] метко высказался Игорь Задорин: «Если учесть тот факт, что у нас вообще в известном состоянии очень много «советуют», то 60 % набирается легко». Поэтому не станем долго анализировать эту «форму благотворительности», но скажем пару слов о «беспроцентном займе». Как все мы понимаем, такой займ можно предоставить только весьма близко знакомым людям, с которыми мы поддерживаем вполне личные отношения. Но в том же опросе одновременно помощь другим близким людям – родственникам – предлагалось не учитывать. Личную заинтересованность и симпатию авторы опроса решили удалить за пределы собственно благотворительности. Интересно, насколько дальше от нас, нежели родственник, находится близкий друг? И насколько отношения с ним имеют менее личный характер и больше являются благотворительностью, чем помощь родственнику? Среди «вовлеченных в благотворительность», в соответствии с данными исследования ГУ-ВШЭ [9], велик процент людей, помогавших другим «вещами» (около 30 %). У CAF [2] фигурирует цифра 37 %. Достаточно высок он, хотя и почти вдвое меньше, по данным Левада-Центра — 18% [8]. Но является ли передача ненужных старых вещей нуждающимся формой действительной благотворительности?

Еще одна удивительная деталь: в исследовании ГУ-ВШЭ [9] утверждается, что «к числу регионов с наиболее высокой декларируемой вовлеченностью относятся: республики Башкортостан, Марий Эл, Кировская, Калужская и Еврейская автономная области. В ряду регионов с наиболее низкой декларируемой вовлеченностью граждан в добровольческую деятельность оказались Краснодарский край, Курганская и Челябинская области». Парадоксально, но именно в Краснодаре АСИ [7] получила наиболее высокие показатели вовлеченности граждан в благотворительную активность.

Получается, что результаты подобных опросов напрямую зависят от того, как их организаторы и респонденты понимают базовые термины благотворительности и как определяют ее саму.

Заметка четвертая. Существует ли единственно верное определение благотворительности?

Начиная приблизительно с 30-х годов ХХ века в социологии происходит полемика о методах и принципах исследования и о смысле результатов, получаемых в них. Одна из точек зрения в рамках этой полемики может быть условно названа «этнографической». Сильно огрубляя, ее суть можно изложить так. Независимо от того, насколько разнятся взгляды исследователя и опрашиваемых, следует изучать мнения, представления, системы ценностей и картины мира именно респондентов. Если люди убеждены в том, что благотворительность – это «эмоциональная поддержка, общение, житейские советы, беспроцентные займы денег и помощь старыми вещами», значит, таково в данное конкретное время в данном конкретном месте представление о благотворительности. И именно отсюда следует исходить исследователю. А никакого единственно верного определения благотворительности не существует.

Однако, во-первых, такая точка зрения, несмотря на весь реализм и прагматизм позиции, приводит к ряду парадоксов. Представления, например, о благотворительности по результатам исследований будут отличаться друг от друга не только в разных странах (что можно списать на культурную специфику и менталитет), но и в разных регионах одной страны. А также – просто у всех и каждого эти представления окажутся различными.

Во-вторых, в рамках такого подхода разумно было бы включить в исследование так называемый «открытый вопрос»: о том, как именно респонденты понимают объект, к которому высказывают свое отношение. (В нашем случае это благотворительность.) К сожалению, ни в одном исследовании мы такого вопроса не нашли. Фактически исследователи изучают свои собственные представления о благотворительности.

Специфичность же российских представлений «вообще» об этой сфере достаточно давно известна, но динамика изменения этих представлений и смысл изменений, к сожалению, остаются за кадром. Например, в исследовании 2006 года, выполненном по заказу Общественной палаты [12], было выяснено, что граждане России не только мало доверяют НКО, но и связывают получение помощи от них с «трудностями». А в 2008 году они стали доверять НКО чуть больше, но тема «трудностей» в получении помощи от них вдруг начисто исчезла. Разгадка этого удивительного явления проста. Следует только вспомнить, что говорилось в 2006 году о НКО с высоких трибун, какая риторика тогда господствовала.

Заметка пятая. О любимой теме, о недоверии граждан к НКО

Тема «доверия/недоверия граждан НКО», изрядно поднадоевшая, вообще говоря, не так уж бессмысленна. К нашему сожалению, никто никогда не проводил исследование: кому доверяют россияне больше, а кому меньше – милиции, системе здравоохранения, бизнесу, региональным властям или НКО?

Мы уверены, что результаты такого несложного исследования оказались бы весьма поучительными, причем сомневаемся, что россияне доверяют НКО меньше, чем остальным упомянутым. Но при всех прочих обстоятельствах граждане продолжают пользоваться услугами и системы здравоохранения, и милиции, и региональной власти. А за услугами НКО обращаются явно недостаточно. Возможно, потому, что просто не знают, какие услуги предлагают НКО. И многие НКО, увы, в таких терминах даже и не мыслят. Более того, некоторые сотрудники НКО считают, что их организации «не оказывают никому никаких услуг». Не может такого быть? Оказывается, может. По данным опроса исследовательской группы ЦИРКОН [6]: таких представителей НКО – 12 % (см. рис. 2). А директор Центра исследований гражданского общества и некоммерческого сектора ГУ-ВШЭ Ирина Мерсиянова приводит цифру 7 % [13].

Рисунок 2. Распределение ответов респондентов на вопрос: "Как за последние 5-6 месяцев изменился спрос на услуги Вашей организации?" (ЦИРКОН, "Некоммерческие организации в условиях экономического кризиса", 2009). Кликните, чтобы увеличить

Однако и этот факт – не самый удивительный в контексте темы о недоверии к НКО. Как утверждается в исследовании ГУ-ВШЭ[6] (со ссылкой на опрос [10]), «лишь каждый третий россиянин (32 %) знает или хотя бы слышал о благотворительных организациях (детские приюты, помощь жертвам насилия, наркозависимым, беженцам, бездомным и т.п.) и каждый пятый (19 %) — о благотворительных фондах, выделяющих деньги для решения различных проблем». Но в том же документе приведены такие данные: «По мнению 50 % респондентов, большинству российских благотворительных организаций можно доверять, примерно 25 % опрошенных придерживались противоположного мнения при очень высокой доле (23 %) затруднившихся ответить».

Таким образом, сформулировать свое отношение к НКО смогли 75 % респондентов (50 % — доверяют, 25 % – нет).

Следуя логике, необходимо признать одно из двух: либо о благотворительных организациях «что-то слышали» 75 % опрошенных, либо об НКО «что-то слышали» 32 % россиян. В самом деле если 50 % граждан России «доверяют НКО», а 25 % – нет, стало быть, они знают, хотя бы мимолетно, то, о чем они говорят.

Правда, можно сделать еще одно, совершенно фантасмагорическое, предположение: 43% респондентов ничего никогда не слышали об НКО, но одновременно не доверяют им (75 % , «доверяющих и не доверяющих НКО» минус 32 % «что-то слышавших об НКО»). Но даже и эти данные, на наш взгляд, не являются самыми удивительными.

Заметка шестая. Самые удивительные результаты исследований

Будучи не один раз удивлены данными различных социологов, мы решили составить своего рода рейтинг фактов и фактоидов, которые представляются нам загадочными, не допускающими рациональной интерпретации или очевидно противоречивыми.

Третье место в нашем рейтинге занимают данные о количестве желающих работать в некоммерческом секторе и о реально занятых в нем.

ВЦИОМ считает [5], что «падает число россиян, декларирующих готовность лично заниматься благотворительностью: с 55 % в 2007 году (34 % — безусловно да, 21 % — да, только если такая деятельность будет пользоваться поддержкой и признанием государства и общества) до 47 % сейчас (30 % и 17 % соответственно)». ЦИРКОН [14] определяет количество желающих работать в НКО иной цифрой :«На вопрос, «хотелось бы вам работать в НКО», положительно ответили 14 %».

А вот данные ГУ-ВШЭ [9] отличаются весьма заметно:

«Лишь 2 – 3 % населения России готовы стать инициаторами создания, организаторами каких-либо благотворительных организаций, работать на добровольной основе или работать за плату даже на непостоянной основе, или принимать участие в мероприятиях благотворительных организаций».

Разумеется, рассматривая приведенные данные, нужно учитывать, что речь идет лишь о намерениях респондентов, высказанных в ходе опроса. Однако определенные ориентиры в отношении возможного общего числа занятых в «третьем секторе» эти данные, казалось бы, дают. Но… количество реально занятых в «третьем секторе» — такая же загадочная величина.

Реальную долю занятых в секторе Ирина Мерсиянова в своем последнем исследовании [13] оценивает в 0,9 %. А в выступлении ректора ГУ-ВШЭ Ярослава Кузьминова на заседании Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека 23 ноября 2009 года2 в присутствии Президента РФ говорилось, что «в этом секторе у нас сегодня занято 4,3 % экономически активного населения». (Правда, не очень понятно, какую долю от всего населения России составляет «экономически активное».)

На международной конференции «Некоммерческий сектор: экономика, право и управление», прошедшей 25 — 26 мая 2007 года, в ГУ-ВШЭ Ярослав Кузьминов сообщил, что в «третьем секторе» занято 9,5 млн человек (в процентном отношении – новая цифра в ряду приведенных ранее). А в исследованиях ЦИРКОН [6] утверждается, что «по состоянию на конец 2007 года численность занятых в некоммерческом секторе (учитывая только общественные и религиозные организации) составила 0,6 % от общей численности занятых. При этом в последние несколько лет наблюдается тенденция к снижению доли занятых в некоммерческом секторе (с 0,8 % в 1999 г. и начале 2000-х годов до 0,6 % последние три года).

Второе место рейтинга: сколько НКО существует в России?

Мы понимаем, что исследователи пользовались разными критериями принадлежности НКО к собственно некоммерческой сфере и не включали в свои данные такие НКО, которые, с их точки зрения, де-факто являются либо сервисами различных бизнес-структур и коммерческими организациями (пример – ПИФы), либо существуют лишь на бумаге. Известно, что в первом докладе Общественной палаты говорилось о 15 миллионах граждан, участвующих в НКО, но в их число ничтоже сумняшеся были включены члены садовых товариществ и гаражных кооперативов.

Многие эксперты отмечают, что статистика и учет НКО в России чрезвычайно запутаны. Игорь Задорин в выступлении на семинаре «Полития» [14] высказался так: «Измерение третьего сектора – сложная задача. Тут много «виртуальной реальности»… Состояние учета НКО в стране отвратительное». На том же семинаре директор АСИ Елена Тополева сказала: «У нашего агентства есть собственная сеть, состоящая из представителей некоммерческих организаций. По их данным, активно работает одна десятая часть от официально зарегистрированных структур».

А Мария Каневская, директор АНО «Ресурсный правозащитный центр», руководитель федеральной прямой линии по правовой поддержке НКО считает, что «даже профильные чиновники путают понятия и данные в этой сфере».

В самом деле: по данным Росстата, на 1 января 2007 г. численность НКО в России (за исключением органов государственной и муниципальной власти) составила 673 019 организаций. А по данным Федеральной регистрационной службы, на 1 декабря 2007 г. число НКО, состоящих на учете в ФРС и ее территориальных органах, равнялось 243 130 организаций, т.е. почти втрое ниже, чем по данным Росстата [см., например, 3].

На уже упоминавшейся международной конференции «Некоммерческий сектор: экономика, право и управление» Ярослав Кузьминов (ВШЭ) обозначил численность НКО в 359 000. На встрече с Дмитрием Медведевым 15 апреля 2009 года он же привел несколько иные данные: «В стране 413 000 негосударственных, некоммерческих организаций: четверть — это потребительские кооперативы, реальных НКО около 70 000». А Ирина Мерсиянова, представляющая то же академическое учреждение, также ссылаясь на данные Росстата от 01.01.2009, приводит оценку 360 000, причем отмечает, что «из них реально действующих 38 %, т.е. 136 000» [13]. И все же: сколько же НКО в России? Науке это неизвестно?

А первое место в рейтинге занимает явление совершенно мистическое, а именно филантропия в сфере культуры.

Обстоятельство первое. Как выясняется в исследованиях, россияне мало интересуются «культурой» и не считают важной деятельность НКО в этой области. Например, в исследовании CAF [2] задавался вопрос: «Чем занимаются организации, которые вы поддержали?» Ответы распределились так: дети/молодежь — 41 %, помощь в чрезвычайных ситуациях — 21 %, религиозные организации — 16 %, социальные услуги — 16%. А организации, занимающиеся искусством, культурой, художественным наследием, поддержали только 5 % (см. рис. 3). Правда, еще 13 % опрошенных «поддерживали НКО, занимающиеся образованием». (Отношения «культуры», «науки» и «образования» в исследованиях – тема отдельного анализа.)

Рис. 3. Распределение ответов на вопрос: "Чем занимаются организации, которые вы поддержали?" (Благотворительность в странах BRIC, CAF, 2009). Кликните, чтобы увеличить

Так или иначе, по многим оценкам, пожертвования «на культуру» снизились в 2009 году даже в сравнении с 2008 годом. Интересно также, что по данным исследования Monitor Group [11], в котором опрашивались сотрудники НКО, «в основном некоммерческие организации фокусируют свою деятельность на помощи молодежи (50 %), социально уязвимым категориям населения (40 %), помощи детям-сиротам (35 %), другим НКО и исследовательским центрам (35 %)», и лишь 20 % остается на долю «культуры».

Обстоятельство второе. Тем не менее «культурой» занимается абсолютное большинство НКО. Согласно ежегодному докладу Общественной палаты РФ «О состоянии гражданского общества в РФ» за 2008 г. это, на первый взгляд, не так: доля НКО (от числа всех НКО), занимающихся «культурой и искусством», снижается в последние 3 года – соответственно: 19 %, 17 % и 13 % (см. рис. 4). Однако по какой-то неясной для нас причине авторы этого документа считают, что «образование, наука и научное обслуживание» к культуре не относятся. Но их доля в активности НКО растет — с 30 % до 36 % за три года.

Итого, культурой и не относящейся к ней наукой и образованием занимались до 49 % НКО, то есть практически половина их всех. И это от общего числа таких организаций, каковое, по мнению авторов доклада, – 655 400 штук. В это общее число эксперты Общественной палаты относят помимо прочих жилтоварищества, потребительские кооперативы, органы местного самоуправления и фермерские объединения. Иначе говоря, культурой и наукой в процентном отношении к «настоящим», а не потребительским или фермерским НКО, занимается значительно больше их половины. Это следует из данных самого же доклада Общественной палаты.

Такой вывод подтверждает и мнение исследовательской группы ЦИРКОН [3]: «Образовательная, а также научно-исследовательская деятельность являются доминирующими для некоммерческих организаций. Ею, например, занимается практически половина НКО (46 %), сведения о которых содержатся в базе данных Общественной палаты России. На первое место среди видов деятельности снова вышла сфера «науки, образования, культуры». И если в качестве своей сферы деятельности эту область в 2007 году указали 54 % организаций, то как вид деятельности она актуальна для 71 % НКО».

Итак, россияне, в массе своей, жертвуют на культуру лишь 5 % от своих весьма скромных пожертвований. А число НКО, занимающихся культурой и наукой, – более половины всех существующих. На какие же деньги они существуют? И сколь массовое значение имеет их деятельность?

Разумеется, мы догадываемся, что финансировать их могут очень богатые люди, крупные фонды или корпорации. Но слишком уж странная картина вырисовывается… Кстати, государственные чиновники считают, что НКО стоит заниматься именно культурой: «В городских округах чаще всего целесообразность участия НКО отмечается в решении таких вопросов местного значения, как создание условий для организации досуга и обеспечения жителей услугами организаций культуры (67 %)». [15]

Заметка седьмая. О том, что все же мы знаем, и о том, чего точно не знаем

В результате знакомства с исследованиями становится ясно: мы фактически не знаем, что такое благотворительность. Не знаем детально, что она есть в действительности, то есть в мировой культуре и традиции. Не знаем, чем она представляется гражданам России, как они ее понимают, помимо того, что они склонны считать благотворительностью прямую передачу из рук в руки денег или материальных ценностей.

Возможно, на такое представление повлиял господствовавший 70 лет в России марксизм-ленинизм, который требовал считать торговлю, образование, здравоохранение и науку не производством стоимости, а ее перераспределением.

Понятие «услуги» как товара и продукта все еще не укоренилось в обыденном сознании россиян, все еще крепка уверенность, что лишь вещи и деньги – истинные ценности.

Потому гражданам России неясна и значимость менеджмента, экспертизы, проектирования и исследований. Возможно, по той же причине, говоря о благотворительности, опрошенные почти не имеют в виду волонтерство.

Кроме того, мы не знаем, сколько НКО существует в России. Такое незнание – научный факт. Мы не знаем, сколько людей работают в НКО и сколько еще людей хотело бы в них работать. Мы не знаем также и того, почему исследователи и эксперты отделяют «благотворительность» как направление деятельности НКО от «социальных услуг». А науку – от культуры [4, 9, 13].

Короче говоря, благодаря исследованиям мы знаем только то, что почти ничего не знаем. И еще знаем то, что с 2001 года все основные данные исследований изменились только в том отношении, что стало чуть больше людей, «что-то знающих» о благотворительных организациях (И. Задорин [14]). Это в «сухом остатке» – на то он и «сухой», что без «воды» вычурных формулировок и ничего не значащих цифр на разноцветных диаграммах. Такое положение дел можно воспринимать как неутешительные результаты, а можно – как огромное и свободное поле для практической деятельности. В особенности если думать, что НКО должны существовать не просто для того, что «так положено», или для того, чтобы они просто «были», как очередной статистический аргумент, а потому что они работают на достижение конкретных целей – выражаясь формально, оказывают услуги уязвимым категориям граждан… Быть может, «отмерять» имеет смысл от получателей их услуг?

Фото: Jupiterimages unlimited

Использованные материалы:

1. Благотворительность в зеркале общественного мнения. Обзор исследований. Издательский проект Форума Доноров, Москва, 2009.
2. Благотворительность в странах BRIC: Результаты исследования в России (Исследование CAF, Октябрь 2008 года).
3. Динамика развития и текущее состояние сектора НКО в России. Аналитический обзор № 2. по результатам анализа государственной статистики и баз данных НКО АНО «Социологическая мастерская Задорина» (Исследовательская группа ЦИРКОН) 2007 — 2008 гг.
4. Ежегодный доклад Общественной палаты РФ. «О состоянии гражданского общества в РФ» за 2008 г.
5. Инициативный всероссийский опрос ВЦИОМ 7 — 8 марта 2009 г. ВЦИОМ. Пресс-выпуск № 1194.
6. Некоммерческие организации в условиях экономического кризиса. Краткий отчет по результатам опроса руководителей НКО. АНО «Социологическая мастерская Задорина» (Исследовательская группа ЦИРКОН), 2009.
7. Общественная поддержка НКО в российских регионах: проблемы и перспективы (ЦИРКОН по заказу АСИ), 2008.
8. Отношение населения к благотворительности и благотворительным организациям в России (Аналитический центр Юрия Левады по заказу Форума Доноров), 2008.
9. Практики филантропии в России: вовлеченность и отношение к ним населения. Мерсиянова И.В., Якобсон Л. И., 2009.
10. Результаты всероссийского репрезентативного опроса населения, проведенного ГУ-ВШЭ в октябре 2008.
11. Результаты исследования влияния кризиса на организации некоммерческого сектора. Monitor Group, 2009.
12. Результаты исследования «Корпоративная благотворительность в России: оценка эффективности работы существующей институциональной среды». Комиссия Общественной палаты по вопросам развития благотворительности, милосердия и волонтерства 30.08.2006.
13. Российский третий сектор: основные характеристики и условия деятельности. Мерсиянова И.В., 2010.
14. Стенограмма семинара «Полития», 28 февраля 2008 г.
15. Факторы развития гражданского общества и механизмы его взаимодействия с государством (Под редакцией Л. И. Якобсона) Москва, 2008.