Театр Thikwa. Фото © Hermann Josef Müller с сайта http://www.thikwa.de

Одна моя знакомая, узнав, что я иду на представления особого театра, заметила, что, такой поход стоит рассматривать в контексте гуманитарных ценностей, как акт милосердия. Ты как будто даешь фору актерам, заранее прощая им их ограниченность. Доминантой при таком отношении становится чувство жалости. Все другие чувства – даже такие оправданные, как уважение или любопытство, являются в этом случае лишь приложением к первому побудительному мотиву.

Возможно, кто-то пришел на спектакль «Еще живы. Уже вычеркнуты из памяти» берлинского театра Thikwa, состоявшийся в рамках фестиваля «Протеатр», именно с таким чувством. Однако главным в атмосфере переполненного театрального зала ГИТИСа была не жалость, а доброжелательное, но напряженное внимание. На таких непривычных спектаклях вообще интересно следить не только за тем, что происходит на сцене, но и за событиями, разворачивающимися в зале. Даже среди такой подготовленной публики, которая ходит на фестиваль особых театров, в которых играют люди с ограниченными возможностями здоровья.

Впрочем, в начале публика была явно скована необычностью творящегося на сцене и совсем не знала, как себя вести.

Актеры, произносившие, казалось бы, оторванные от жизни и один от другого монологи, тем не менее были чрезвычайно эмоциональны, их как будто разрывали какие-то внутренние страсти, даже тех, кто не произнес на сцене ни слова. На первый взгляд абсурдные, но на самом деле проникнутые внутренней логикой тексты (о девочке великане и ее исхудавшем женихе, о черных людях и черных кротах, о жизни вообще) постепенно завладевали зрителями и переставали казаться чужими, инородными именно благодаря увлекающей в другой мир игре участников спектакля. Картину скреплял звукоряд, извлекаемый человеком-оркестром из разнообразнейших предметов: не только инструментов, изначально признанных музыкальными, но и из всего, что попадается под руку, и бесконечный танец, единым узором объединивший всех героев спектакля. Весь этот новый мир складывался из привычных предметов, слов, движений в непривычных сочетаниях и контекстах. Так же непривычно было видеть на сцене и восхищаться людьми, которых мы привыкли видеть в контексте богоугодных заведений и жалости.

Подспорье для восприятия непривычной эстетики «Ар брют» московские зрители могли найти в дадаизме, сюрреализме, театре абсурда или творчестве обэриутов.

Но ведь положившая начало нового направлению искусства книга Ханса Принцхорна «Искусство душевнобольных» (фрагменты именно из этой книги легли в основу спектакля театра Thikwa) появилась примерно в то же время что и эти художественные течения и во многом повлияла на их формирование. И тем не менее «Ар брют» до сих пор кажется нам куда менее привычным и куда менее освоенным, чем более поздние художественные производные.

Театр Thikwa. Фото © David Baltzer с сайта http://www.thikwa.de

Почему же нам так сложно освоиться в пространстве «особого театра»? Очевидно, что в любое театральное действие – это игра. Приходя на спектакль, слушая музыку, разглядывая картины, мы принимаем правила этой игры, предложенные художником. Однако что происходит в случае с «Ар брют»? Является ли это искусство игрой? Или же это болезнь? Не эксплуатируют ли обычные люди людей необычных в своих целях, можем ли мы, например, смеяться во время спектакля, когда нам смешно, или же это то же самое, что смеяться над увечьями и бессилием другого человека. На спектакле «Еще живы. Уже вычеркнуты из памяти» люди начали искренне смеяться только ближе к концу представления.

За время спектакля со всеми нами, находящимися в зале, произошла удивительная метаморфоза: от скованности и растерянности к пониманию и сопереживанию.

Изначальная граница, которая существует между обычными людьми и другими, необычными – разрушилась.

Берлинская стена отчужденности по отношению к другим, непохожим, которая особенно высоко поднялась в наших не приученных к толерантности людях, кирпич за кирпичом была разобрана.

Любая непривычная эстетика, как это было, например, с авангардом или тем же сюрреализмом, вызывает в части общества агрессию,в части – любопытство, в части – находит восторженных поклонников. Но очевидно, что принятие нового художественного стиля, нахождение красоты в новом – требует сознательной работы по изучению его непривычного языка. Это же можно отнести и к человеческой красоте. Сегодня немецкий театр сумел показать нам, как могут быть красивыми люди, к которым такое понятие в традиционной культуре никогда не применяли. Чтобы принять эту новую эстетику, увидеть эту необыкновенную красоту особенных людей нам надо открыть свои глаза и свои сердца для этого необыкновенного эстетического открытия.