«Широта и Долгота»: настоящие художники в интернатах для взрослых


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

В прошлом году в Санкт-Петербурге появился социальный проект, авторы которого стремятся свести социальную тематику к минимуму. «Широта и Долгота» – это группа людей, среди которых есть искусствоведы, педагоги, психологи и арт-терапевты, которые занялись целенаправленной поддержкой художников, проживающих в психоневрологических интернатах и других учреждениях. Устраивая выставки этих художников, кураторы из «Широты и Долготы» порой вообще ничего не говорят про обстоятельства жизни авторов картин и даже сами для себя не особенно интересуются диагнозами тех, с кем они работают.

Прежде, чем основать проект «Широта и Долгота», Наталья Петухова несколько лет руководила арт-студией Санкт-Петербургской благотворительной общественной организации «Перспективы» в ПНИ №3 в Петергофе. Сейчас Наталья продолжает работать с художниками, живущими там. Но теперь «Широта и Долгота» уже на постоянной основе сотрудничает со студиями при ПНИ №7 и №10, при Городской психиатрической больнице №6, приютом «Покровской общины сестёр милосердия», а также отдельными художниками, проживающими в других учреждениях.

Поиск неизвестных талантливых людей и популяризация их творчества – дело благородное. И в любом случае такая работа носит не только искусствоведческий, но и социальный характер. Ведь жизнь любого художника может существенно измениться, как только его произведения становятся востребованными. Сейчас «Широта и Долгота» занимается в первую очередь людьми, имеющими те или иные ментальные нарушения. Но создатели проекта не пытаются анализировать, как эти особенности влияют на творчество художников, они просто наблюдают за процессами и помогают этим процессам продолжаться – снабжают художников материалами, устраивают выставки, по мере возможности вывозят на открытия этих выставок и самих авторов работ.

Наталья Петухова, основатель проекта «Широта и Долгота», рассказала «Филантропу» о своем проекте, художественной ценности работы и особенностях работы. 

Картина Юлии Косульниковой

— Как начался ваш проект?

— Мы с друзьями знали, что художественные студии или самостоятельно работающие интересные художники есть в разных социальных учреждениях города и области, в том числе в закрытых. И возникла идея их как-то объединить, заняться поисками и организацией выставок авторов, которые нас волнуют и которые нуждаются в том, чтоб быть найденными и показанными.

Ведь не у всех  людей, живущих и что-то создающих внутри психоневрологических интернатов, есть поддержка – как с художественными материалами, так и просто в сохранении работ.

Мы с моей подругой Юлией Курмангалиной, имевшей большой опыт работы театральным режиссёром в разных социальных учреждениях, решили сделать портфолио нескольких уже известных нам на тот момент художников. А потом создать некую карту различных активностей в этой сфере по всей России. К нашему поиску присоединились друзья – Антон Стародубцев, Эмиль Хафизов и Саша Кулак, Юля придумала название «Широта и Долгота» и дело стало развиваться. Сначала мы всё делали на собственные средства и на деньги друзей, а в этом году получили поддержку Human Rights Incubator (проект ПЦ «Мемориал»). Стали присоединяться ещё люди, с которыми мы ездим в психоневрологические интернаты и рисуем с их жителями на отделениях. Сейчас порядка 15 человек на волонтёрской основе с разной периодичностью участвует в поездах и мероприятиях «Широты и Долготы».

— Какова цель проекта? Хотите ли вы, чтобы художники, с которыми работает «Широта и Долгота», вписались в мэйнстрим?

— Мне видится, что выставки произведений людей, живущих в ПНИ – это если не единственный, то для меня самый доступный способ повлиять хоть немного на их жизнь. Потому что ждать, когда система изменится, можно ещё очень долго. Мне нравится то, что делают люди, свободные от лишних знаний, которые сами ищут свой выразительный язык, сами себя учат и развивают, становятся действительно художниками – они создают по-настоящему прекрасные вещи. Этого мне уже достаточно, чтобы мотивировать себя на работу. Но если я вижу, что их жизнь становится лучше, то наша деятельность становится оправданной. Для нас эти люди – не подопечные, а художники.

И большинство сами себя осознают таковыми. Алексей Слащёв, один из жителей ПНИ и художник арт-студии «Перспективы», всегда заходил в мастерскую со словами: «Привет всем! Это я, художник, пришёл!».

Слащев Алексей

— Художники, чьи работы вы популяризируете, рисуют только спонтанно? Или у кого-то из них есть идеи, замыслы, которые они только потом воплощают при помощи бумаги и красок?

— Да, у некоторых есть. Ильгар Наджафов постоянно обдумывает свои идеи. Например, он говорит: «Я хочу нарисовать что-то на тему китайских художников времён Конфуция». И он долго работает над одной серией, фантазирует, вдохновляется и рисует то, что его волнует. Также художники часто обсуждают какие-то технические вопросы, например, цвет, материалы, композицию, темы. Учатся друг у друга, используя приёмы, которые понравились в работах коллег. Кто-то может, будучи недовольным своей работой, отрезать от неё какую-то часть или что-то стереть, закрасить. Всё то же самое, что в любой другой творческой мастерской.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

— Студия в интернате – это всё-таки арт-терапевтический проект. Но вы делаете выставки произведений художников. Значит, речь идёт о чём-то большем, нежели арт-терапия? Как вы видите, что человек, занимаясь в студии, вышел за рамки арт-терапии?

— Мне кажется то, что работы интересны для публичной демонстрации, видно благодаря личностному нарративу, доведённому до законченного высказывания, определённому образу, который был, например, недосказан и вдруг выглядит как целая и выразительная система знаков. Это может не быть очевидным, но рождает ассоциации и просто выглядит как готовое произведение. Оно наполнено воздухом, душой. Искусство трудно так формально описывать. Всегда это очень по-разному. Но когда мне становятся интересны определенные произведения, они во мне самой вызывают чувства, я хожу с изображениями этих работ повсюду и всем вокруг показываю, собираю реакции, мысли, читаю, думаю и представляю, как бы это можно было бы выставить, чтоб мне самой было интересно придти и их увидеть как зрителю. Если работы рождают во мне творческий порыв и прилив вдохновения, то я полагаю, что это произведение искусства и его нужно показать публике. Так же увлечённых художников сразу видно: человек погружен в процесс, он заинтересован в первую очередь в результатах, в создании чего-то. Арт-терапия предполагает больше общения между ведущим занятие и клиентом, это работа ради процесса. Хотя в любом искусстве всегда присутствует элемент арт-терапии.

Картина Юлии Косульниковой

— В психоневрологических интернатах немало людей, попавших туда из детских соответствующих учреждений. Сам подход к воспитанию и обучению таких людей стал меняться сравнительно недавно – например, теперь официально отменено понятие «необучаемый». Общее же психическое состояние человека может быть следствием не только его изначального диагноза, но и педагогической запущенности – это касается в первую очередь тех, кто стал подопечным системы ДДИ и ПНИ давно. Большинство художников, с которыми сотрудничает «Широта и Долгота», по-прежнему живут внутри всё ещё очень закрытой системы, которая реформируется очень медленно, и до существенных перемен многие могут и не дожить. Но кое-какая социализация художников из ПНИ всё-таки происходит?

— Для одной художницы выставка, организованная нашим проектом, стала первым выездом за пределы государственных  учреждений. Она приехала в сопровождении волонтёров – так она первый раз увидела эскалатор в метро, побывала в «Макдональдсе» и погуляла по торговому комплексу.

То есть для людей, живущих в ПНИ, выставки вне казенных стен иногда становятся возможностью впервые в жизни увидеть обычную городскую среду.

Но я так же видела изменения, которые происходят с человеком, который просто узнаёт, что его работы берут на выставку. Появляется стимул что-то делать. Нам всем нужны признание, поддержка и поощрение. Я знаю людей, которым занятие искусством помогло чуть-чуть примириться с той жизнью, которую они вынуждены вести. То есть вроде бы ничего кардинально не изменилось, они по-прежнему в интернатах, но они создают произведения, эти произведения попадают на выставки – и если у людей это забрать, то у них больше вообще ничего не останется.

Автор — Алексей Сахнов

— Работы художников из ПНИ принято относить к направлению, которое называется «ар брют» или «аутсайдер-арт». Второй термин используется чаще и представляется наименее корректным. Кто-то может назвать этих художников аутсайдерами из-за их жизненных обстоятельств. Но опять-таки, эти обстоятельства – не последствия свободного выбора людей. Вы к какому направлению их относите?

— Термин «аутсайдер-арт» появился в 70-е годы как английская версия франкоязычного «ар-брют». «Ар-брют» в строгом смысле относится только к коллекции Жана Дюбюффе – он был очень ревнив в этом отношении и даже друзьям запрещал называть «ар брютом» их коллекции. Тем не менее, оба термина используются по сей день, частично уже потеряв свое значение. Если изначально эти термины были призваны ввести новое понятие в консервативный художественный мир, отделяя его от традиционного искусства, то сейчас эти термины уже явно не имеют такого значения, особенно оценочно-унизительный «аутсайдер арт», как бы указывающий на социальный статус автора, а не художественность его произведений.

Сейчас кто хочет так себя называть, подчеркивая свои сложные отношения с миром, тот так и называет. Даже если он закончил Академию Художеств.

А тем, кто сам себя так не называл, мне кажется неэтичным данное определение навязывать. Оба термина стали просто маркетинговым ярлыком.

Вот директор музея ар-брют в Лозанне сказала в интервью, что работы художников, которых она же сама называет аутсайдерами, никогда не будут стоить столько, сколько работы профессионалов. Меня до глубины души потрясло, как директор самой знаменитой и уважаемой коллекции может говорить такое сомнительное и противоречащее её должности высказывание, но позже этот «паззл» сложился: у музеев и галерей есть определенная выгода под этим трендом выставлять свои коллекции. Но есть и противоположная политика: кураторы занимаются продвижением работ художников, не афишируя их жизненные обстоятельства, потому, что тогда рыночные цены на эти работы выше и статус этих работ совсем другой. Одним словом, сейчас сам художник решает, аутсайдер ли он. Или за него решает куратор.

Картина Юлии Косульниковой

— Да, вот разве Алексей Сахнов – аутсайдер? Ведь у него нет сознательного антагонизма по отношению к так называемой «официальной культуре», он просто занимается своим творчеством, как умеет.

— Да, согласна. Никто из нас никогда не называл Алексея Сахнова аутсайдером. Мы делаем выставки только тех, кого считаем художниками и кого можно выставлять без всяких «благотворительных пометок». Но в случае с выставкой «Лампа человек он» совсем не сказать про то, где живут оба художника, было невозможно, поскольку тема интернатов, самоощущение личности, находящейся в стенах подобных учреждений, была основой выставки.

Оба автора — Алексей Сахнов и Юлия Косульникова — в своих произведениях очень достоверно выразили, что такое быть жителем ПНИ.

И мы не говорим больше, чем то, что самими художниками уже сказано. Для нас важно, чтоб автора увидели и оценили с точки зрения значения его произведений в первую очередь, а потом уже можно поговорить о его социальном положении. Часто в современном искусстве биография художника становится материалом для его творчества, но здесь есть тонкая грань: как личная информация о человеке подаётся и кто именно это делает –  он сам или кто-то вместо него? Насколько автор согласен с информацией о себе, если он, например, вообще не разговаривает? Затмевает ли его личная история то, что он делает? Какие чувства вызывают его произведения у зрителей? В общем, очень много этических вопросов – и у меня нет готовых ответов. Я постоянно во всём сомневаюсь и меняю углы зрения. Какое-то время назад я думала, что не нужно вообще говорить в пресс-релизах к выставкам о том, где живут художники. И мы с коллегами делали такие выставки, где информация о художнике содержала в себе сугубо разбор творческих практик автора. Эти выставки получали резонанс и были интересны сами по себе. Бывало, что мои знакомые, приходя на организованные нами выставки, ничего про них не знали заранее и в итоге испытывали сложные чувства.

Также во время выставки «Лампа человек он» появился очень важный и честный отклик от зрительницы. Она написала у себя в Инстаграме, что если бы она узнала до посещения, чья это выставка, то не пошла бы туда, так как ей очень тяжело думать о том, как живут эти люди, и само их существование вызывает такие чувства, к которым девушка не была готова. Но в итоге она осталась довольна, что пришла. Надо сказать, что такая растерянность и сложные чувства нормальны в мире, где непривычно видеть человека с инвалидностью. Но выставки – это для обычных людей возможность узнать о том, что жители интернатов делают интересные и сильные вещи и могут вызывать не только сочувствие.

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий