Особенности национального добра

Художник Ш. Ворошилов. С сайта www.kostyor.ru
Продолжаем исследовать благотворительность с точки зрения различных дисциплин. В предыдущей заметке мы говорили о том, что российская филантропия имеет свои отличия. Что это — следствие местных культурных особенностей или просто неразвитости российской благотворительности?
Для начала мы попытаемся их кратко описать.
Наша специфика
То, что у российской благотворительности есть особенности, отличающие ее, например, от западной – несомненно. У экспертов и исследователей существуют самые разные мнения о том, каковы они. Зачастую – прямо противоположные. Но есть и такие характерные черты, которые разные эксперты и исследователи называют почти единодушно.
Первая — : помощь детским домам и вообще обездоленным детям, затем — церкви и учреждениям культуры. При этом предпочтение отдается разовым акциям, а не продолжительным программам.
Вторая — и желание помогать нуждающимся напрямую, «без посредников».
Третья — неразвитость механизмов оказания помощи и благотворительной «инфраструктуры». Даже информация о нуждах сиротских учреждений Москвы и Подмосковья оказывается либо недоступна, либо представлена несистематизированно, без экспертных оценок, и часто не вызывает доверия.
Среди российских «особенностей» называют и стремление помогать либо деньгами, либо в виде стандартных наборов благ («ДетЯм – мороженное, бабе – цветы» (с) Лелик, «Бриллиантовая рука»), а также – анонимность помощи, нежелание публичного освещения благотворительности.
Итак, характерные черты у российской благотворительности, определенно, есть. Однако являются ли они особенностями культурными, значимыми в общем контексте культуры или выполняющими какие-то культурные функции? Может быть, они — всего лишь некоторые «технические» детали, связанные, например, с недостаточным развитием благотворительности в России и спецификой современной ситуации в ней?
Российские особенности: хорошо, плохо или никак?
Практически все исследователи и эксперты полагают, что перечисленные особенности мешают развитию благотворительности в России. Отечественную благотворительность они оценивают как архаическую, неразвитую, говорят о подмене благотворительности милостыней.

Валерий Панюшкин. Фото с сайта www.fmgu.ru
Приведем в качестве иллюстрации мнение Валерия Панюшкина: «Хочется сказать вот что: мы кустари. Системная благотворительность в России только начинается, и в основном почему-то системная она — в области просвещения. При этом мало кто понимает, чем системная благотворительность отличается от несистемной. Все как заведенные повторяют про адресную помощь, тогда как адресная помощь — это благотворительная технология каменного века, вынужденная мера в условиях тотального недоверия людей друг к другу».
Такое положение дел объясняют патернализмом государства и общественного сознания в России, наследием советских представлений, привычками, а также – современной российской экономической, политической и общественной ситуацией, в которой для бизнесмена средней руки «высовываться» небезопасно по самым разным причинам.
Иначе говоря, специфика ситуации российской благотворительности понимается, главным образом, как набор недостатков и дефектов, которые должны быть преодолены и исправлены. Каков их культурный смысл – остается неясным.
Существенно, что перечисленные особенности российской благотворительности эксперты противопоставляют чертам современной западной и считают, что на Западе такой этап «давно пройден». То есть, наличествует явственное представление о «фазах» развития благотворительности, о ее эволюции, которая предполагается единообразной во всех и любых странах и культурах. Такой взгляд подразумевает постепенное замещение архаических форм более современными и развитыми, а со временем — и полное вытеснение более «примитивных» форм.
Однако культурология говорит нам, что возможен и иной взгляд на вещи.
Можно рассматривать феномены разных культур как существующие параллельно и одновременно, а не в качестве стадий или фаз одного и единого процесса. Китай никак нельзя считать более «архаичным» и «неразвитым» в культурном отношении, нежели, например, Франция. Культура Франции в такой системе координат не может рассматриваться как высшая эволюционная форма, которая со временем полностью заместит культуру Китая. Это, разумеется, не означает, что в китайской культуре принципиально не могут прижиться элементы культуры Франции или наоборот.
Такой поворот мысли может оказаться небесполезным для российских НКО: может быть, то, что нам мешает, может нам помочь?
Пока лишь единичные исследователи усматривают в российских особенностях следы православной традиции и, чаще всего, отделываются достаточно общими рассуждениями. Говоря о традиции, они также выходят на тему милостыни, поскольку в православии милостыня – одна из основных форм благотворительности и, возможно, самая важная.
Коль скоро эксперты, придерживающиеся разных взглядов, считают, что российская благотворительность имеет черты милостыни, может быть, стоит взглянуть на феномен милостыни пристальней? Хотя бы кратко рассмотреть его историю и культурный смысл?
Именно для милостыни характерна анонимность, кроме того, она отвергает посредников и осуществляется либо в денежной, либо в простейшей материально форме. Это, как кажется на первый взгляд, действительно похоже на описанные в настоящей заметке особенности российской благотворительности.

Св. Иоанн Златоуст
Есть, правда, и очевидные отличия: милостыня ни в коем случае не ориентирована в первую очередь на детей и она не «адресна». Она, во-первых, принципиально не обходит стороной пьяниц, бомжей и арестантов, во-вторых, она «слепа»: какие — либо расследования и расспросы нищих не были приняты, и, порой, даже запрещались. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Ты не должен разузнавать бедных, что они за люди, потому что ты принимаешь их во имя Христа».
P.S.
Милостыне и другим историческим формам благотворительности будет посвящена наша следующая заметка.
Можно согласиться с Александром Денисовым, старшим научным сотрудником Института конструкторско-технологической информатики РАН: «В любом случае, как только речь заходит о непубличной корпоративной филантропии, это немедленно становится основанием для более внимательного изучения. Говоря языком рефлексивного управления, это — признак «нелогичного акта социального поведения», который почти абсолютно достоверно скрывает сговор или даже заговор» (http://www.b-soc.ru/expert_4-5_06.htm).
А мне заметка понравилась. Я недавно в Компании организовала благотворительную акцию по сбору средств для детей-инвалидов из Дома ребенка. Цель — приобретение памперсов.
За участие в акции, человек получал ромашку, сделанную руками детей. Так вот, что касается анонимности, наверное, только человек 10 захотели сфотографироваться с этой ромашкой для стенда, часть не захотела надеть ее, а некоторые даже отказывались ее брать, объясняя это нежеланием показывать своё доброе дело. А ведь собрали действительно много денег, а корзинка с ромашками наполовину полна:)
Интересное наблюдение. Мне тоже приходилось не раз видеть подобное.
Но нам важно как-то решить для себя:
такие феномены есть нечто случайное, объяснимое, например, отсутствием опыта публичной жизни или остатками советской морали («не высовывайся!») — или:
это действительно работа неких культурных механизмов-процессов и эти феномены имеют культурный смысл.
Я веду к тому, что, может быть, пора прекратить критиковать подобные проявления как «архаичные» и «примитивные» и стараться не «преодолеть» их, заместив их «развитыми формами», а оставить их в покое, потому что уже хорошо, что хоть они есть.
То есть: «развитые формы» нужно насаждать не «вместо» примитивных, а рядом с ними. Параллельно.
Должна быть И милостыня, И системная благотворительность.
Другое дело, что сдается мне: не вполне это милостыня — перечисленные особенности. И покопаться следует, в том числе, в области мотивации. Похоже, мотивация там достаточно различается.
И сколько же веков-тысячелетий будет начинаться системная благотворительность в России? Наверное, когда она станет системной, это будет уже не Россия, а Великий Китай.