Три эпизода из жизни волонтера: глава из книги «Преображающая сила волонтерства»


Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Благотворительным фондом развития филантропии, либо касается деятельности иностранного агента Благотворительного фонда развития филантропии

«Филантроп» публикует главу из книги «Преображающая сила волонтерства. Каждому под силу создать и развивать волонтёрское движение, помогающее тысячам детей», изданную добровольческим движением «Даниловцы».

Андрей Мещеринов, создатель и первый координатор волонтерской группы в детском отделении НИИ Нейрохирургии им. Бурденко, координатор по сопровождению волонтеров в Добровольческом движении «Даниловцы».

Эпизод первый: Коля

У Коли сегодняшняя встреча с волонтерами была уже третья, но со мной — первая. В этот вечер мы с мальчиком провели все два с половиной часа посещения. Тихий, внимательный, общительный, с трудом говорящий — из-за трахеостомы, ослабленный операцией, умеющий шутить, радоваться и весело смеяться.

В прошлый раз он лепил разных зверей и еду для них. С этого же мы начали и сегодня. Особенно Коля любит зайчиков. Мы слепили много зверей: зайца, белку, лису и, кажется, медведя. Но так как вокруг нас другие дети делали дома из картона, то и нам захотелось тоже иметь свои дом. Дом получился хороший, только окна и дверь Коля отказался делать и сказал, что звери будут жить внутри, и им будет хорошо, а ходить к ним или им выходить на улицу — нет необходимости.

Когда мы делали крышу, я все же уговорил сделать тайную дверцу на чердаке, чтобы звери хотя бы могли войти в свой дом.

Мальчик согласился, и мы сделали дверцу и большую пластилиновую лестницу. Конструирование лестницы принесло нам большую радость, но все же ее наличие и возможность проникнуть в дом с улицы Колю смущало. Спустя час после начала общения Коля сказал, что хочет рисовать. У нас появился дом, солнце, трава и два зайчика — уже на рисунке. Вскоре мальчик взял черную краску, много воды и начал медленно закрашивать и размывать рисунок. Сначала я просто наблюдал, а потом спросил, в чем дело. В ответ я услышал: «Все начинает портиться!». Я ничего не стал уточнять, и на глазах рисунок превращался в грязное пятно. Зайчики тоже стали закрашиваться. Я спросил: «Кажется, зайчики тоже начинают портиться?». Коля протяжно и напряженно ответил: «О да-а…!».

Этот ответ из уст маленького малыша меня напугал, и я молча смотрел, как рисунок скрылся под слоем грязи. Я спросил, хочет ли Коля продолжать, и после утвердительного ответа мы взяли следующий лист. На нем появился дом, уже один зайчик и атмосфера мрака предыдущего рисунка. Мальчик взял красный цвет и быстрыми размашистыми движениями начал закрашивать лист.

«Что это?» — спросил я. «Это красный воздух, ядовитый.— ответил Коля — Зайчику плохо и трудно дышать». Я спросил: «Ему страшно?». А Коля ответил: «Конечно, страшно! Ведь ему же плохо». Мотив удушающего красного воздуха, страха и того, что зайчику плохо, держался долго. Я так вошел в процесс, что не смел говорить. Рядом сидящая девушка-волонтер помогла, спросив: «Может быть, зайчику нужна помощь?». И Коля ответил: «Да!»

И мы, а точнее мальчик, нарисовал человека, протягивающего зайчику руку. Лист был закрашен, и мы взяли новый. Коля сам схематично нанес на него атмосферу предыдущего рисунка — размытый серый фон, указывая на единство сюжета и развивая начатое ранее. Пока мы готовили новый лист, Коля рассказал мне, что зайчика отвезли в больницу и что он будет лечиться неделю, что ему во сне снится красный ядовитый воздух, что ему страшно и он не может спать.

Я с надеждой спросил: «Но ведь это кончится, пройдет?» Коля уверенно ответил: «Да». Я спросил: «И когда же?!» — «Через неделю,— ответил маль- чик — пока зайчик тяжело болен и лежит в больнице».

Тут Коля взял желтую краску и начал ею закрашивать лист. «Что это?» — спросил я. «Это Дух Святой»,— ответил Коля. Желтый свет медленно окутывал мрачный рисунок, и скоро весь лист стал светлый. Слева мальчик стал рисовать фигурку. «А это что?» — спросил я. «Это Лечебная Жертва»,— ответил он.

Было видно, что Коля очень устал, и ему тяжело рисовать дальше. Наши переживания были сильны, я испытывал шок. После долгой паузы я переспросил: «Что это?» — Он подтвердил: — «Лечебная Жертва». И это была некоторая точка в нашем процессе. Мы сидели и смотрели на рисунок.

Я спросил Колю, хочет ли он еще что-то нарисовать. Он сказал — да. Я спросил, какого цвета мы возьмем лист (со слабыми детьми мы используем бумагу для пастели разных цветов, чтобы не надо было рисовать фон. На этой же бумаге мы работаем акварелью — Коля именно акварелью рисовал). Коля сказал — голубой. Я испугался, вдруг сейчас наш зайчик уйдет на небо. Мне хотелось, чтобы он остался с нами. Коля взял пастельный мелок (я не обратил внимания, но на самом деле произошла смена материала, означающая новый этап в рисовании). Мальчик нарисовал большой прямоугольник, в нем какие-то предметы.

«Что это?» — спросил я.— «Холодильник!» — весело ответил Коля. Пришло время кормить зайчика вкусностями. Да и нам пора было ужинать. И мы в радости и благодарности расстались. Коля в свое время выписался. Крепкого здоровья и ему и зайчику.

Эпизод второй: Сергей

С Сергеем мы познакомились в палате интенсивной терапии накануне операции. Ожидания от операции у Сергея и у его мамы были тяжелые. Он оперировался не в первый раз. Болезнь разрушала память и способность мыслить. Взрослый кавказский подросток, совсем зрелый муж. Разговор не шел. Мама рассказала историю болезни, задавала вопросы Сергею, он поддакивал. На диалог он шел тяжело. Да и я не очень понимал, о чем говорить.

Мама же подхватывала любые вопросы и отвечала сама. Сергей грустнел на глазах. Диалога не получалось, явно было одно — уходить нельзя. Когда возникла пауза, я понял: просто буду сидеть тут, и будь что будет. Мама уговаривала сына поесть. Это был последний час, когда можно было есть накануне операции. Мама решила угостить и меня. Она достала большой апельсин, предложив нам съесть его вдвоем. На половину апельсина Сергей согласился.

И вот мы сидим напротив друг друга с половинами апельсина. Синхронно отламывая первую дольку, мне пришла мысль в голову. Я сказал: «Ну, Сергей, твое здоровье!» — и, «чокнувшись» с ним дольками как бокалами с вином, отправил свою дольку в рот.

Глаза Сергея загорелись, мы начали разговаривать, вспоминать, шутить, мечтать. Следующим тостом мы решили «выпить» за маму, но поскольку в послеоперационной палате рядом находились и другие мамы с детьми, то мы решили «выпить» стоя «за присутствующих здесь дам». В процессе разговора рождались все новые и новые тосты. И так, в 5–6 тостов мы «распили» (разъели) апельсин с задушевной беседой.

Сергей успокоился и у него было очень хорошее настроение. После операции он стал приходить в игровую, рисовать, общаться. С памятью у него стало совсем плохо, но он уже хотел и не стеснялся быть среди людей. Дошли слухи, что, когда он уже лежал в следующей больнице, на химиотерапии, он с радостью принимал волонтеров и посильно участвовал в творческом процессе.

Эпизод третий: Алеша

Алеша появился у нас под Новый год. Маленький, с тяжелой опухолью головного мозга. Долгое лечение так повлияло на него, что он ушел в себя, перестал говорить и общаться не только со внешним миром, но и с мамой. Мама была уверена, что это последствия операции и это пройдет, но дни шли и шли, а Алеша так и не говорил, да и вообще от общения отказывался.

Правда, свой подарок на Новый год он нам показал: шикарный розовый заяц с кнопкой. При нажатии на кнопку заяц пел песни и размахивал ушами. Своими ногами Алеша тоже ходить не хотел. Сидел у мамы на руках, молчал, пугался и плакал. Через несколько дней мама совсем пала духом. До выхода врачей на работу после праздников была еще неделя, а прежде разговорчивый и веселый ребенок молчал.

В игровой с другими детьми на Рождество Алеша быть не захотел. А вот через день — не воспротивился, и мама с сыном на руках села за стол с детьми и волонтерами. Долгое время любые попытки что-то поделать вместе были тщетны. Я пытался наладить контакт, задавать вопросы, откликаться, выражать свои чувства, смешить, сочувствовать. Все тщетно. Тогда я взял в руки игрушку, давнего нашего волонтера — Ежа.

Надо сказать, что до этого я никогда не общался через Ежа, но тут, казалось, только он мог помочь. Алеша и Еж немного порисовали. Еж и копировал, и отбегал карандашной линией от рисунка Алеши, и нападал, и дразнил, и гладил, и приглашал к себе. Все это было цветными линиями на бумаге. И Алеша даже улыбнулся два раза. Но все попытки его разговорить были напрасны.

Одно радовало: мальчик контактирует, общается, улыбается.

Я перебрал все, что приходило в голову, и мы с Ежом должны были констатировать: человек ушел в себя и не собирается возвращаться. Я посоветовал маме обратится к психологам в первый же рабочий день после новогодних каникул. А Еж решил, что будет сидеть у руки Алеши и рисовать, и смотреть, и гладить, и шутить, и тихо смотреть в ту же сторону, и шебуршать, и сидеть, прижавшись к руке.

До начала уборки, которой мы заканчивали каждое посещение, оставалось пять минут, я понимал, что Ежу пора прощаться, и думал, как это сделать.

И начал привычную речь: «Спасибо тебе за этот вечер, мне было очень хорошо с тобой, теперь мне надо собираться домой — тут, как гром среди ясного неба, Алеша поворачивает голову ко мне и говорит: «А у моего зайчика шарики в попе».

Я не поверил своим ушам и сказал, что с зайчиками такое бывает. Я решил задать вопрос. мальчик ответил. Мама — в шоке, я — в шоке: Алеша снова говорит. Мы вернулись через несколько дней. Алеша хотел играть со мной. Удивительно, что не с Ежом, а именно со мной. Мы играли, говорили, шутили. И еще несколько раз встречались, и Алеша оживал на глазах. Потом мы попрощались, их перевели на химиотерапию. Мама звонила, рассказывала. Это был третий случай, когда я дал свой телефон. Столь глубока была связь. Прошло время, и мама на связь не вышла. Положение Алеши было крайне тяжелым. Молимся по-прежнему о нем «за здравие». У Бога все живы, хотя этот неответ мамы не обнадеживает…

+ There are no comments

Add yours

Добавить комментарий