О проблемах насилия в обществе «Филантроп» поговорил с Мариной Писклаковой-Паркер, председателем Центра по предотвращению насилия «АННА», членом Координационного совета по гендерным проблемам при Министерстве труда и социальной защиты РФ.

Полное интервью вышло в спецпроекте «Филантропа» «Кто и как в России помогает женщинам».

От Калининграда до Владивостока: кто и как в России помогает женщинам

 — Как часто женщины обращаются в кризисные Центры?

— Женщины часто или не знают, куда бежать, или просто терпят, а потом это заканчивается такими страшными случаями, очередной «букет» которых мы получили буквально после новогодних праздников.  Не стоит думать, что это отдельные случаи, исключения. Это только то, что вышло на поверхность. Я работаю с этой темой более 25 лет. И случаев, когда муж избивал женщину всю ночь, и она утром умирала от побоев, были тысячи за время нашей работы. Были случаи, когда в процессе расследования таких преступлений к нам приходила милиция и спрашивала, обращалась ли к нам пострадавшая, и мы находили эти обращения. Обращения были и в милицию, но там, по традиции, помощь не была оказана.

К сожалению, до сих пор часты такие рассуждения: «А что же это женщина сделала, что с ней так поступили?». Начинается обсуждение поведения женщины и это накладывает отпечаток на восприятие проблемы насилия и самими пострадавшими. Женщина думает:  «Наверное, я правда, в чем-то виновата. А раз я не права, надо терпеть и молчать. Мне будет стыдно об этом говорить, потому что я виновата, а у него, наверное, есть право на насилие по отношению ко мне. И помощи мне ждать неоткуда».

Поэтому у нас низкая обращаемость – пострадавшим женщинам не остается другой возможности. У них нет окошка, в которое они могут крикнуть о помощи.

Почему реагирует так общество – тоже объяснимо. Случаи ведь дикие. И люди пытаются найти этому рациональное объяснение.  Чувство бессилия при реагировании на проблему вызывает у людей желание найти виноватого, и видимо проще обвинить женщин, чем разрушить образ мужчин как защитников. Еще одна сторона этого – наш уровень толерантности к насилию. Недавно Тарантино комментировал обвинения Умы Турман, и он высказал интересную мысль: «Я знал о поступках Харви Вайнштейна. И я задумался над тем, а в какой же момент я стал воспринимать насилие как норму? Почему?».

Марина Писклакова-Паркер, центра «АННА»

— Есть ли динамика в работе наших кризисных Центров? Может быть, сейчас обращений женщин стало больше? Они стали меньше бояться или нет?

— Обращений стало больше. Обратная сторона декриминализации в том, что СМИ, к счастью, стали больше говорить о проблеме насилия как о чем-то ненормальном. И это открывает возможность для многих женщин – они понимают, что им можно уже не молчать. Пострадавшие очень активно реагируют на эти общественные обсуждения.

В крупных городах обратиться за помощью, конечно, проще. В селах, деревнях трудно позвонить в какой-то телефон доверия. Там один участковый на несколько деревень. Все друг друга знают. Крайне сложно выступить вот с таким открытым заявлением, вынести сор из избы, что называется. Там явно должна быть какая-то иная форма помощи.

Когда мы начали сотрудничать с православной церковью в вопросе создания убежищ, мой главный мотив в этом сотрудничестве был в том,  что как раз социальное служение церкви может быть реализовано в таких местах, где вообще нет иной помощи. У батюшки всегда есть возможность и говорить с прихожанами на эту тему, и говорить, что насилие в семье недопустимо. Это мощный профилактический пласт. Это прекрасный ресурс мобилизации внутри общества, развития здорового подхода в формировании средств помощи тем, кто в беде – в том числе в виде обеспечения убежищем, одеждой и так далее.

— Сколько сейчас кризисных центров в России?

— Это более 150 организаций по стране, и общественные, и государственные. Меня радует, что у нас хорошее взаимодействие с государственными Центрами. Мы все понимаем, что вместе решаем одну социальную проблему, просто у общественных структур меньше полномочий.

Финансируется все на местном региональном уровне. И многое зависит от приоритетов местной власти.

Если они осознают проблему – они вкладывают в это деньги.  У нас есть отличный пример в Тюмени, например. Там действует мультидисциплинарное государственное реагирование на проблему – с убежищами, с подключением социальных служб, правоохранительных органов. В Екатеринбурге, в Челябинске. В некоторых других крупных городах.  Но не по всей стране. И это зависит от принятия закона о семейном насилии. Скажем, те же правоохранительные органы могут не реагировать, потому что женщины не пишут заявления. А у полиции нет полномочий. Вот почему нужен закон. Чтобы было раннее реагирование — чтобы обидчику при первых же попытках сразу сказать: «Ты не имеешь на это права в своей семье!».

И во всем видится человеческий фактор. Например, я осознаю, что проблема насилия в семье  -это некий индикатор благополучия самого человека. Внутреннего благополучия. Если у тебя все нормально внутри себя, то и в отношениях с близкими тебе не нужна власть в семье, ты за нее не борешься – ты увидишь эту проблему по-настоящему. Когда есть некая внутренняя самодостаточность, когда ты уважаешь себя и близких, у тебя нет необходимости кого-то бить или контролировать.  А если в тебе внутри что-то не так, тебе нужна эта власть, то ты будешь обвинять или оправдывать и так далее.

— Некоторые российские актрисы в пику зарубежным коллегам, пожаловавшимся на факты насилия со стороны великих режиссеров, были против: советовали даже гордиться фактами покушений. Почему могут рождаться такие мнения?

— Возможно, это свои недопрожитые моменты, с которыми нужно разбираться.

А еще – подумайте, как у нас воспитывают девочек. Самое главное – ты должна нравиться и тебе об этом должны говорить. Мало кто задумывается, куда ведут эти перекосы сознания.

Общество совершенно запуталось. Сексуализированное насилие – это не секс. Домогательство – это не флирт.  Домогательство имеет под собой конкретные вещи – это нечто нежелательное для той стороны, по отношению к которой проявляется сексуализированное внимание.

Мужчины, кстати, часто думают, что женщине нужно, чтобы ей доказывали, что она чего-то стоит,  причем что это доказательство ей нужно от кого угодно. Это странное заблуждение. Они очень удивляются, когда мы разбиваем этот стереотип – они просто не пытались думать иначе.

Обществу нужно задумываться, какие ценности мы прививаем детям. Важно воспитывать уважение к личности. Уважение к границам. Если ты умеешь уважать человека, ты не преступишь какую-то черту, и тебе это даже не придет в голову.

Что в киноиндустрии продается лучше всего? Фильмы с насилием, с сексом.  А это тоже формирует взгляды людей.

— За счет чего существуют кризисные Центры? Кто оказывает помощь и финансовую поддержку?

— В регионах организации часто собирают пожертвования на свою деятельность . кроме того, стали давать президентские гранты на работу с проблемами насилия, бизнес также включается. Ростелеком, например, уже несколько лет финансирует несколько убежищ – есть и примеры помощи со стороны компаний.

Прежде чем открыть убежище, Центр договаривается с властью. Нужно выстраивать отношения с чиновниками, с социальными службами, с полицией – чтобы была поддержка и защита пострадавших. Когда есть государственная поддержка, могут дать и помещение бесплатно, например, что важно.

Убежище – это иногда и квартира, а иногда целое здание, как в Пскове, например. Псковский центр работает в хорошей связке с государственными структурами. В среднем убежища могут принять до 10 женщин. В отсутствие государственного регулирования этой проблемы каждый случай решается индивидуально, и это большая работа.

Нет законных механизмов защиты женщины и детей. При этом у обидчика есть все права.

Часто приходят разъяренные мужья, требуют выдать жену.  Это всегда очень трудные кейсы. Там, где работает государственное реагирование, — там реально спасаются жизни.

Оксана Пушкина сейчас продвигает в Госдуме законопроект об охранных ордерах.  Это очень нужная защита. Эта идея предлагалась уже давно, и эта система работает во многих странах. Кстати, ведь охранные предписания защищают не только от агрессоров. Например, кто-то вам угрожает, преследует вас, вы опасаетесь, вас донимают эмоционально, информационно, — можно получить такой охранный ордер.  Или, скажем, соседи поругались и один угрожает другому – тоже можно получить такое предписание.

Не у всех кризисных Центров может быть свое убежище. Но это обязательно горячая линия, психологи, работающие с пострадавшими женщинами. А еще сейчас активно развивается бесплатная юридическая помощь жертвам насилия. Мы рады, что юридическое сообщество включилось в борьбу с этой проблемой. Работают и группы поддержки для пострадавших, и сопровождение. Женщине самой трудно себя защитить юридически. Трудно проходить все инстанции. И помимо юриста, подключается сотрудник Центра, который вместе с ней ходит по всем этим инстанциям. Это и эмоциональная поддержка.

Или, скажем, жертва насилия убежала из дома, и у нее нет ничего. Ни документов, ни одежды. Без государственной поддержки эти проблемы решать сложно. Но пока и эти задачи приходится решать Центрам.

В итоге чаще всего Центры решают вопросы, которые должно решать государство.

— А как женщины узнают о кризисных Центрах и их возможностях?

— Есть наша общероссийская линия помощи 8(800)-7000-600.  Часто мы перенаправляем женщину, которая к нам позвонила, к коллегам из ее региона, чтобы помощь была оказана на месте.  Полиция, кстати, сейчас стала давать женщинам телефоны таких Центров.

— Какова аудитория тех, кто обращается в такие Центры?

— Среди наших пострадавших люди разные. У нас около 70 процентов это служащие – женщины среднего достатка, которые чаще работают в офисах, в государственных учреждениях. Но есть жертвы насилия из разных слоев населения. Также и к возрасту привязать невозможно – чаще всего, конечно, это активный брачный возраст, 20-40 лет, но бывают и младше, и старше.

Обычно ищут информацию в интернете, в соцсетях. Если нет доступа к интернету, то люди – как раньше они шли в партком, местком или женсовет – теперь идут в какие-то местные социальные службы.

Есть и женщины, которые живут как бы вне социума. Выходя замуж, они считают, что будут просто поддерживать мужа – в этом их миссия. Но это может закончиться и фактами насилия, и тогда ей некуда деться. Женщины же часто придавлены стереотипом общества о том, что именно она, женщина, отвечает за эмоциональный фон семьи. Поэтому пострадавшие часто не ищут поддержки –  так как общество их осуждает, декриминализация подорвала доверие у пострадавших от насилия в семье и нам еще предстоит как обществу это осознать и вернуть это доверие.

— Хватает ли наших кризисных Центров на всю Россию?

— У нас их 150 и чуть больше. Нужно , конечно, гораздо больше. Евросоюз дает статистику, что нужно 1 койкоместо в убежище на 10 тысяч человек населения. При этом в нашей стране плотность насилия больше, нам нужно еще больше таких мест. Пока их недостаточно.

— Почему их меньше, чем нужно? Не хватает денег, или специалистов?

— Хотелось бы, чтобы региональные власти обращали больше внимания на проблему и начали выделять на ее решение ресурсы. Тогда и специалисты идут охотно на эту работу.  Кстати, я считаю, что эта сложная работа должна оплачиваться. В первые годы своей деятельности, еще в начале 90-х я волонтерила, и это было трудно. Многие организации так работают. Но для качественной помощи жертвам насилия профессионалы должны получать деньги за свой труд.

Чтобы работать в таком Центре, нужно иметь серьезную подготовку.  К нам приходят на практику студенты — будущие психологи, социальные педагоги, и мы им даем отдельный тренинг по этой проблеме, чтобы они видели, с чем им придется сталкиваться.

Чтобы прийти работать на телефон доверия, человек проходит собеседование, тренинги, супервизию, интервью – только после этого может приступить к этой работе.

— Повлияло ли признание центра  «АННА» иностранным агентом на вашу деятельность?

— Я была шокирована, конечно. Формально, да, организация получает финансирование. Но это же не политическая деятельность. Мы никак не влияем на политическую ситуацию в стране. Мы работаем над социальными проблемами. И для меня главное, чтобы это не мешало нам помогать женщинам.

Мы работаем больше 20 лет, и за это время мы помогли более чем 100 тысячам женщин.

На телефон доверия к нам поступает больше 20 тысяч звонков в год.

— Готово ли наше мужское население к осознанию того, что проблема насилия в обществе должна быть искоренена? Или эта проблема беспокоит только женщин, как вы считаете?

—  Даже в наших кризисных Центрах работают мужчины. С пострадавшими в основном работают женщины, а мужчины -в профилактике, с обидчиками, или когда идет комплексная работа с семьей. Это и психологи, и социальные работники. Меня радует, что в эту работу включается больше мужчин. Они являются адекватным мужским голосом в нашем обществе.  Это мужчины, которые не ищут в женщинах изъяны или недостатки, не демонизируют женщин, уважают самодостаточность женщин, не боятся их самостоятельности.

Когда-то я думала: ну как же можно жить в обществе, где так относятся к женщинам! Это была временная профдеформация. Но меня исцелили вот такие достойные мужчины. Это были полицейские, судьи, прокуроры, психологи, которые тоже говорили: «Конечно, это серьезная проблема. Давайте что-то делать!». Я поняла, что таким людям ничего не надо доказывать. Я помню, когда я услышала выступление в Екатеринбурге начальника милиции общественной безопасности Сергея Мочалина, он говорил о проблеме насилия в обществе,  я заплакала. Это был 1996 год. Я не могла поверить, что полицейский так тревожно и проникновенно может об этом говорить. Он, кстати, до сих пор работает в этой сфере, уже уйдя на пенсию. Или, например, председатель областного суда Екатеринбурга тоже очень серьезно относится к этой проблеме. Таким мужчинам не нужно объяснять «Нет, бьет – значит, НЕ любит!».

Я все-таки верю в мужчин в России. Нормальные мужчины не могут считать насилие нормой общества. Среди них много и молодых людей, которым уже не хочется ассоциировать себя с традициями домостроя, они ощущают себя более цивилизованными, образованными.

Полную версию интервью, а также информацию о работе Центра «АННА» и других кризисных центрах в России, читайте в спецпроекте.