Мария Черток, директор фонда CAF Россия, рассказала о том, что будет происходить с благотворительной сферой в период кризиса и что мешает развитию третьего сектора в нашей стране.

Мария Черток, директор CAF Россия

— Пожалуйста, расскажите немного о CAF. Какие направления работы фонда приоритетны для России? Почему?

— Наша сверхзадача – способствовать формированию в России среды для развития благотворительности. С этим много проблем: законодательные и налоговые условия, осведомлённость людей, понимание сути благотворительности и специальных аспектов, не требующих разъяснений в других странах. Например, почему необходимо помогать благотворительным организациям, а не частным лицам. Поэтому большое направление нашей работы связано с повышением осведомлённости, информированием общества, подготовкой сведений, которые будут понятны и доступны. Мы стараемся публиковать различные исследования. В роли своеобразного рупора выступает журнал «Филантроп».

Ещё одно направление нашей деятельности – предоставление некоммерческим организациям возможности размещать социальную рекламу в общедоступных СМИ.

Ключевой элемент работы – помощь донорам. К сожалению, люди не всегда знают, какие темы в благотворительности выбрать, с чего начать и что лучше делать. Они нуждаются в путеводителе, коим мы и являемся для многих компаний, частных лиц и фондов.

Кроме того, мы активно развиваем культуру массовых частных пожертвований. С одной стороны, пытаемся создавать новые надёжные, простые и удобные сервисы, а с другой – даём возможность НКО вступить в прямой контакт с массовыми донорами. У нас есть портал «Благо.ру», позволяющий людям переводить средства на счет НКО прямо с кредитных карточек. Также мы уже десять лет ведем программу «Им нужна ваша помощь», благодаря которой сотрудники компаний могут жертвовать деньги непосредственно на рабочем месте.

Скриншот сайта «Благо.ру»

Как пережить кризис

— Страна находится в экономическом кризисе, и это не может не сказаться на сфере благотворительности. Можно ли проводить аналогии с кризисом 2008–2009 года? Как тогда третий сектор отреагировал на нестабильность в экономике?

— В самом начале кризиса 2008 года мы проводили обширное исследование, касающееся НКО, компаний, доноров и фондов. Мы пытались понять, какие стратегии выбирают участники благотворительного рынка, и что будет происходить дальше. Оглядываясь назад, можно сказать, что кризис 2008 года стал толчком к значительным переменам и появлению двух ключевых трендов, получивших стремительное развитие.

Первая тенденция — появление корпоративного волонтёрства. Компании не были готовы полностью отказаться от социальной деятельности, хотели чем-то заниматься, но не имели для этого средств. Волонтёрство стало прекрасным выходом из сложной ситуации. Труд возмещал отсутствие финансирования. Это замечательная практика, прививающая людям культуру благотворительности, но она не заменяет денежные средства, необходимые НКО.

Пример корпоративного добровольчества. Волонтеры компании Крафт Фудс Рус в Приокско-Террасном заповеднике

Вторая тенденция – привлечение частных доноров и массовых пожертвований, с которыми НКО начали работать гораздо успешнее и целенаправленнее именно в период нестабильной экономической обстановки в стране. Я считаю, что привлекать средства граждан важно и правильно, ведь успех деятельности НКО во многом зависит от маленьких частных пожертвований. Надеюсь, что и сейчас это направление будет активно развиваться. Тем более что массовая благотворительность и общественная поддержка – две стороны одной медали. А нам поддержка очень нужна.

— Как будет проходить нынешний кризис? Заметны ли уже какие-то тенденции в сфере благотворительности?

— Пока трудно что-то сказать. Мы наблюдаем за общим развитием и состоянием финансовых показателей «Благо.ру» – объём пожертвований растет. Может быть, это связано с ростом популярности портала и общим увеличением частных пожертвований для НКО. Пока что большинство социально ответственных компаний не сокращает благотворительный бюджет. Хотя в связи с высокой инфляцией покупательная способность этой помощи падает, даже если фирма жертвует тот же объем средств, что и раньше. Во время любого кризиса обостряются социальные проблемы, поэтому спрос на услуги НКО увеличивается, а обеспечить большее предложение просто невозможно из-за нехватки ресурсов. Параллельно идёт реформа здравоохранения, не способствующая тому, чтобы люди получали услуги в нужном количестве. В связи с этим логично, что востребованность деятельности определенных НКО, работающих в сфере социальной защиты, обслуживания и здравоохранения, только растет. Так что в нашем секторе может случиться «идеальный» шторм.

В целом могу сказать, что благотворительность в России, особенно массовая и частная, будет развиваться. Кризис не станет помехой.

Корпоративная благотворительность в краткосрочной перспективе, надеюсь, будет расти не количественно, а качественно. Хочется верить, что бизнес будет разрабатывать новые программы, которые принесут пользу не только компаниям, но и обществу.

Некоммерческим организациям в условиях кризиса необходимо сфокусироваться на главных целях, отбросить все лишнее и заниматься тем, что хорошо получается и никак нельзя отменить. Хотя, конечно, это проще сказать, чем сделать.

Благотворителям нужно держаться, пока есть силы, способствовать тому, чтобы партнёры и некоммерческие организации, с которыми они работают, становились крепче и устойчивее. Нужно изменить тип помощи и давать деньги не на конкретную работу, а на развитие самих фондов, чтобы они находили средства на помощь на массовом рынке.

— Что в кризис будет происходить с фондами целевых капиталов (эндаументами)?

Статья по теме

Людмила Пантелеева: «Будем надеяться, что целевые капиталы переживут кризис»

Но, с другой стороны, организации, успевшие сформировать большие эндаументы до кризиса, смогут легче пережить тяжёлые времена.

Благотворительность как рынок

— Можно рассматривать благотворительность как рынок, если да, каково соотношение спроса и предложения?

— Конечно, особенно если не вдаваться в детали. Есть разные игроки, интересы, спрос и предложение, цена и конкуренция. Да, конкуренция выражена меньше, чем на реальном коммерческом рынке, потому что в третьем секторе присутствует очень большой ресурс солидарности. Он не всегда реализуется в полной мере, но партнёрских инициатив достаточно много. Хочется надеяться, что благодаря этому наш сектор не такой уж дикий рынок. Нельзя сказать, что в коммерческом секторе нет механизмов совместного отстаивания интересов. Они есть. Нас отличает то, что здесь труднее оценить результат. Нет как таковой прибыли, капитализации, устоявшихся критериев успешности бизнеса. Несмотря на то что в НКО тоже есть показатели эффективности, однозначных оценок быть просто не может. Вопрос о размерах социальной пользы всегда будет немного экспертным, а не объективным.

— Какие сферы благотворительности наиболее популярны, а какие «проседают»?

— Согласно нашим исследованиям, 88% частных доноров помогают организациям, поддерживающим детей. Крупные меценаты перечисляют пожертвования в сферу образования, культуры и здравоохранения. Такая практика традиционна и распространена по всему миру. Но есть и совсем непопулярные темы, табуированные в обществе, о которых не принято говорить, например, бездомность, болезни, передающиеся половым путем, все, что связано с правозащитной деятельностью.

Это устойчивый тренд, к сожалению, остающийся неизменным. Хотя в последние годы многие темы, ранее непопулярные и даже страшные, вдруг становятся «хитовыми». Например, паллиативная помощь или хосписы. Но это достигается в результате сложной работы, построения коммуникаций, меняющих мировоззрение общества. Мы уже иначе начинаем относиться к людям с ограниченными возможностями, неизлечимо больным, инвалидам. Коммуникации очень много значат.

— Могут ли участники благотворительного рынка самостоятельно выработать компенсаторные механизмы для выживания в кризис?

— В последнее время стало много партнёрских проектов, организуемых НКО. Они фактически делят ресурс и делают что-то вместе. Скажем, благотворительные ярмарки, — в них присутствует элемент солидарности, генерирующий эффект добавленной стоимости. Такие инициативы привлекательны для доноров и общества. Но этот ресурс ограничен, так как партнерская работа требует дополнительных усилий. Будем надеяться, что нынешний кризис, как и предыдущий, спровоцирует благотворительный сектор на новую креативность, и она, возможно, поможет справиться со всеми трудностями. Такое уже было.

Сострадание и спонтанность

— Можно ли говорить, что в России уже существует массовая благотворительность? Есть ли надежда, что в период кризиса люди будут больше помогать нуждающимся? Какие механизмы по привлечению общества к системному участию в благотворительной деятельности могут и должны появиться в кризис?

— В 2014 году мы проводили исследование частной благотворительности и массовых пожертвований и опубликовали его под названием «Сострадание и спонтанность». Мы обнаружили, что значительная часть общества жертвует средства НКО. Более 40 процентов людей сообщили, что когда-либо отдавали деньги некоммерческим организациям. Однако, слово «спонтанность» указывает, что все не очень осознанно. Люди реагируют на стимулы, предоставляемые внешней средой, тем же телевизором или СМИ. Причём откликаются моментально, посылают СМС, кладут деньги в ящик для пожертвований. А задумываться, искать информацию об НКО и узнавать больше об их деятельности готовы единицы. Повышение информированности общества – огромный ресурс для развития массовой благотворительности.

Какие механизмы нужно использовать для привлечения общества? Мне кажется, что делать пожертвования должно быть легко, просто и удобно. Кроме того, нужно добиваться, чтобы люди доверяли фондам, которым перечисляют пожертвования, и инструментам, используемым НКО. Как этого достичь? Больше личного обращения, рекомендации друзей и работодателей – наверное, таким образом. Наши исследования подтверждают, что если компания вовлекает сотрудников в благотворительность, она тем самым участвует в формировании культуры частных пожертвований и способствует её развитию. Ещё раз: нужно повышать информированность людей.

В том, чтобы благотворительность стала массовой, большую роль играют СМИ. В последние годы в России виден значительный прогресс — о благотворительности стали писать больше и лучше, позитивнее и качественнее. Появилось много аналитических, не только информационных статей, затрагиваются разные темы, часто появляются упоминания НКО и фондов. Палитра становится очень богатой и насыщенной, можно сказать, что эта тема заняла свою нишу в СМИ. Последним рубежом было телевидение, но теперь и оно подхватило тему и помогает популяризации благотворительности.

— Да, телевидение — главный источник информации в России. Этот ресурс долгое время был недоступен для благотворительных организаций. А потом прорвало. Сначала — марафоны по сбору средств для пострадавших от наводнения, а теперь — сборы на поддержку некоммерческих организаций в популярных шоу. ТВ позволяет собирать огромные суммы частных пожертвований, но могут ли такие акции формировать культуру благотворительности в обществе?

Статья по теме

Танцы со смыслами. Благотворительность попала в прайм-тайм

Действительно, с личной помощи пора переключаться на системную. Над этим все работают, но пока результатов почти нет. В странах с развитой культурой благотворительности, в той же Великобритании, сборы на телемарафонах и шоу играют огромную роль, и все это понимают. Очень важно, чтобы у людей возник первый опыт пожертвования, ведь это приятное ощущение, которое запомнится, и людям захочется повторить этот опыт. Особенно во время кризиса, когда эмоциональный фон в обществе снижен.

Социальная ответственность бизнеса

— Как в России можно оценить нишу корпоративной социальной ответственности (КСО)?

— Оценить очень сложно, ведь КСО – это широкое понятие, включающее в себя не только благотворительность, но и ответственность перед сотрудниками, экологические обязательства и т. д. Поэтому в цифрах оценить эту сферу нельзя, но я попробую дать качественную оценку. Очевидно, что крупные компании уже адаптировали КСО под себя и практикуют её. Среднему и малому бизнесу сложнее подходить к этому вопросу структурно, но так или иначе благотворительностью занимается большая часть компаний. Кстати, в среднем по рынку российские компании жертвуют примерно от 1 до 4 процентов прибыли, что является очень хорошим показателем. Для сравнения, на Западе фирмы перечисляют всего 1% прибыли.

— Равномерно ли в этой нише представлены крупный, средний и малый бизнес? Какие изменения в пропорциональном составе этих типов бизнеса в КСО наблюдались в последние годы?

— Есть категория компаний, ставших лидерами в сфере благотворительности буквально за 5–7 лет. Откройте любую программу конференции, посвященной КСО, и вы увидите этот список. Расширяется он достаточно медленно, хотя каждый год две-три компании обращаются в CAF, начиная по-новому смотреть на благотворительность.

Есть компании, которые по определению вынуждены обращать внимание на свои социальные инвестиции. Например, те, что занимаются добычей полезных ископаемых или производством и непосредственно связаны с жизнью сообщества вокруг места добычи. Сюда можно отнести моногорода или населенные пункты с двумя-тремя предприятиями. В этом случае компании несут большой элемент экологической ответственности, потому что являются крупными загрязнителями, соответственно, тратят больше и развивают сообщества системно. Эти корпорации прошли большой путь, так как начали свою деятельность давно.

Остальные, — например, менее завязанные на территорию финансовые компании, представители IT-бизнеса или крупные торговые сети, — имеют возможность делать в рамках КСО что-то более лёгкое, не всегда пересекающееся с их основной деятельностью.

Если посмотреть в отраслевом разрезе, то мы увидим повышение активности корпораций, работающих в сфере ритейла, производящих товары народного потребления. Наверное, они и раньше что-то делали, но только сейчас начинают выходить на рынок КСО системно.

— Существуют ли работающие механизмы для поддержки КСО-программ бизнеса? Должно ли государство участвовать в этой поддержке? Если да, то как? Тот же вопрос относится к обществу.

— Сам рынок выработал некоторые интересные поддерживающие элементы инфраструктуры. Например, различные конкурсы, позволяющие компаниям показать свои КСО-программы и получить моральное поощрение, обратную связь от коллег по сектору и экспертов. И прессу получить, что тоже хорошо. У Российского союза промышленников и предпринимателей есть депозитарий социальных отчетов, с его помощью создается ощущение массового движения, и компаниям должно быть приятно находиться в этом списке.

При этом уже несколько лет предложения о налоговом стимулировании корпоративной благотворительности не находят понимания в правительстве, и это огорчает. В России отсутствуют даже минимальные льготы для социально ответственных компаний. Согласно нашим исследованиям, наша страна – единственная в категории развитых рынков, в которой нет такого рода льгот. При этом наши компании отдают больше денег, чем принято в мире.

Можно говорить о моральных стимулах, государство способно их подключить. Награды, учёт социальной ответственности при распределении государственных заказов, премии, упоминания – но этого тоже нет. Напротив, существует проблема контроля и давления, попытки выбить из бизнеса средства на социальные расходы. Создаётся впечатление, что власть не понимает роль бизнеса в социальном развитии страны.

Общество также дезинформировано и о деятельности компаний в сфере КСО знает крайне мало.

— Общество всегда с подозрительностью относится к компаниям, жертвующим средства.

— Да, благотворительность бизнеса, особенно крупного, обычно вызывает подозрения. Люди всё время думают, что владельцы бизнеса и состоятельные люди таким образом замаливают грехи. Раз у них много денег, значит, украли – так принято считать в России.

Хотя, если говорить о взаимодействии бизнеса и общества на уровне регионов, там все проще. Есть прямой диалог, совместное обсуждение перспектив развития.

Мы видим, как успешно развивается модель фондов местных сообществ, причём даже в самых маленьких населенных пунктах и в сельской местности. Такие фонды играют роль площадки для общения бизнеса, власти и общества. Если такие площадки создаются, то уровень доверия и понимания становится значительно выше.

— Несмотря на кризис, крупные компании пока не торопятся снижать благотворительные бюджеты. Значит ли это, что социальная стратегия этих компаний грамотно встроена в общую стратегию бизнеса?

— С одной стороны, да. Это не игрушка, от которой могут отказаться. Однако с другой стороны всё зависит от экономической обстановки. Знаете, компаниям сложно и дорого сокращать сотрудников, но иногда выбора нет. С благотворительностью то же самое: жалко, но во время кризиса «резать» придется. Количество помощи увеличиваться не будет, ведь бизнесу сложно разобраться даже со своей основной стратегией, затруднено долгосрочное планирование, никто не понимает, куда будет двигаться рынок и спрос. Увы, социальная ответственность сейчас вторична.

— Как в условиях экономической нестабильности будут меняться эти стратегии? Можно ли в этом контексте говорить, что для крупных компаний КСО — это социальные инвестиции? И, если да, то какой профит эти инвестиции подразумевают?

— Наверное, для многих компаний социальные инвестиции скрываются под маркой снижения разных рисков. Яркий пример — добывающие и производственные предприятия, о которых мы уже говорили. Для них снижение социальной напряжённости в обществе — это снижение рисков. А снижение рисков — уменьшение стоимости производимой продукции. Вот причина, по которой компании не откажутся от социальной ответственности.

С выгодой все сложно. У меня не очень оптимистичный взгляд. Для большинства компаний коммуникации, отношения с органами власти, лояльность сотрудников и развитие команды превыше социального эффекта от программ КСО.

Мария Черток

Господдержка и госнагрузка

— Как государство участвует в стимулировании благотворительной сферы в кризисный период и как оно должно участвовать?

— В последние несколько лет правительство тратит много денег на поддержку НКО. Выдаются президентские гранты, федеральные и региональные субсидии. В этом смысле государственных средств в бюджете НКО стало гораздо больше, чем было раньше.

С одной стороны, такая поддержка замещает другие пропадающие источники финансирования. С другой – эта помощь создает неустойчивую среду и прямую зависимость НКО от бюджета и решений чиновников, что в некотором смысле противоречит идее автономности некоммерческого сектора. Кроме того, сейчас весь государственный бюджет урезается на 10%, а значит, сокращается и программа поддержки некоммерческого сектора. А если потом урежут на 50%, что делать в этом случае? В связи с текущей экономической обстановкой нет никакой уверенности.

Кроме того, увеличение бюджетного финансирования НКО порождает массовое создание так называемых ГОНГО (Государством организованных негосударственных организаций. — Ред.), которые сращены с определенными государственными функциями или даже с чиновниками. При этом настоящие НКО маргинализируются — тем более что сокращаются возможности негосударственного финансирования. Закон об иностранных агентах и сокращение зарубежного финансирования создали огромные трудности для многих некоммерческих организаций. Подобные действия государства не способствуют развитию сектора и настраивает общество против НКО.

На мой взгляд, государство должно стимулировать доноров и морально, и с помощью налоговых льгот, создавать наиболее благоприятные условия. Необходимо снижать административную нагрузку на НКО, убирать барьеры для их создания и закрытия, разрабатывать различные меры налогового стимулирования некоммерческой деятельности, которые помогут пережить кризис. Тогда на этом фоне и прямые вливания бюджетных средств не будут создавать проблемы зависимости НКО от государства.

— У взаимоотношений государства и некоммерческих организаций есть ещё один аспект: третий сектор помогает решать социальные проблемы. Очевидно, в кризис таких проблем становится больше, при этом государство занимается оптимизацией расходов на социальные обязательства. Не высвобождаются ли новые ниши для крупных фондов и компаний? Смогут ли участники рынка КСО и благотворительности частично закрыть эти ниши?

— Принято считать, что каждый кризис – это новая возможность, но, как говорится, в этом случае банан – это просто банан. Когда власть перестает выполнять социальные обязательства и перекладывает их на плечи благотворителей, конечным получателям плохо. Власть обязана нести ответственность, НКО же должны создавать инновационные модели, на которые не способно правительство, и открывать перспективы. А в нашей стране некоммерческие организации компенсируют неэффективность государственных услуг и постоянно затыкают дыры.

Мария Черток

 «Наша особенность — вера в адресную помощь»

— Есть ли специфические российские особенности менталитета и традиции в отношении к благотворительности? Если да, как они влияют на институциональное развитие рынка?

— Традиций в благотворительности в России немного, они по большей части свежие, так как сам этот сектор у нас молодой. Дело в том, что благотворительности не существовало в советскую эпоху. А традиционные формы помощи нуждающимся — совершенно другое, это милостыня, а не благотворительность.

Я думаю, что нашей характерной особенностью является вера в адресную помощь, и это плохо. Люди считают, что когда они помогают конкретному человеку, все деньги обязательно дойдут до получателя, а вот НКО не доверяют. Хотя простая логика подсказывает, что всё обстоит иначе. Организацию всегда можно проверить с помощью налоговой инспекции, запросить выписки и официальную отчетность — в отличие от частных лиц. Но понимают это лишь единицы. Можно сказать, что тема адресной помощи – национальная. Не знаю, уникальна она или нет, есть ли ещё где-то, но в России она выражена очень ярко. Я связываю это с отсутствием доверия к институтам и НКО, а также неразвитостью культуры благотворительности. Это явление стало массовым, но пока так и не стало осознанным.

Как посчитать эффективность социальных проектов

— Какие существуют инструменты для анализа эффективности социальных проектов? Можно ли выделить российские и зарубежные методики и критерии оценки благотворительных программ фондов и бизнес-компаний?

— Вопрос надо ставить по-другому. Критерии можно разработать, инструменты – найти. Методик существуют десятки – выбирайте любую. Правильно отталкиваться от того, зачем необходима эта оценка, что делать с результатами, кто заказчик и каковы подходы. А они могут быть принципиально разными. Мы можем подсчитать, сколько бюджетных средств будет сэкономлено, когда дети-сироты станут воспитываться в семьях, а не в детских домах. Это – классический государственный подход. А можно задумываться, как изменилась жизнь этих малышей, стали они счастливее или нет. Такая позиция как раз подходит для НКО.

Есть масса других вариантов постановки задач и подхода к оценке эффективности. Проблема в том, что этим никто не занимается. Большинство компаний могут сказать, что они следят за статистикой своих благотворительных программ. Но, скорее всего, измеряется краткосрочный конкретный результат, например, из 15 запланированных мероприятий провели все 15. Оценка социального эффекта практически не делается. Вот она, главная проблема, вот почему очень сложно увидеть реальную ценность НКО для общества.

Оценка социального эффекта требует непростой и дорогостоящей работы, при этом спрос на такую оценку невелик: в нашей стране благотворительность чаще всего спонтанная. Люди помогают, чтобы удовлетворить свои потребности и решить собственные задачи, а не ради социального эффекта. Когда мы начнем спрашивать у благополучателей, какая помощь им нужна, а не делать то, что кажется правильным нам, можно будет говорить об оценке эффективности. Смотрим, что было, чего хотели добиться, чего вышло – вот они, объективные результаты. А мы пока причиняем добро по своему плану, а не заботимся о тех, кому нужна поддержка.