В субботу 4 ноября в Москве состоялся второй Слет просветителей, организованный фондом «Эволюция».  Директор Петр Талантов и член совета фонда, биолог Михаил Гельфанд рассказали «Филантропу», что деньги — не главный актив, вспомнили историю создания «Эволюции» и подвели итоги двух лет работы фонда.

Михаил Гельфанд. Доктор биологических наук, член Academia Europaea, заместитель директора ИППИ РАН, профессор «Сколтеха», НИУ ВШЭ и МГУ, заместитель главного редактора газеты «Троицкий вариант – наука», член совета фонда «Эволюция» Пётр Талантов. Директор просветительского фонда «Эволюция», организатор лекций в Казани, предприниматель Фото Грейс Мальцева

— Фонду «Эволюция» скоро два года, уже можно подводить какие-то итоги? Что удалось сделать, изменить за это время?

Михаил Гельфанд: С одной стороны, можно измерить в том, что сделано — это легко. Посмотреть, сколько книг издано, лекций проведено и так далее. Вот сейчас второй Слет просветителей. С другой стороны, можно пытаться оценить, на что это повлияло, и это существенно более сложный вопрос.

— Это-то меня и интересует. Давайте все же попробуем как-то оценить.

Михаил Гельфанд: На самом деле, никто не умеет измерять выход от научно-популярной и просветительской деятельности. Это и на прошлом Слете много обсуждалось, и на этом Слете немедленно возник такой вопрос: оттого, что мы тратим массу усилий и времени, меняется что-то в мире или просто энтропия растет?

Есть довольно забавный критерий, который иногда работает: посмотри, скольким людям ты не нравишься, и кто они. Если окажется, что появилось много врагов и большинство из них при этом мерзавцы, это может означать, что ты сделал что-то хорошее.

Есть существенная разница между тем, что делает «Эволюция», и тем, что делают другие просветительские фонды, например, «Династия» до этого. Научная популяризация может просто рассказывать, какая наука прекрасная. Такой жанр был очень популярен в золотой век 1960-х, и именно этим в основном занималась «Династия», которая не вступала в дискуссии, издавала хороший научпоп, задала этим хороший тренд и сделала великое дело.

Но в современном мире научное знание наталкивается на лженауку, клерикализм, производителей препаратов от всех болезней, анти-ГМО, анти-вакцинаторов, ВИЧ-диссидентов. И оказалось, значительная часть работы просветителей —  рассказывать о том, что наукой не является, а под нее маскируется. Фонд «Эволюция» вырулил в эту сторону. Нельзя сказать, что это было нашим сознательным выбором, скорее это продиктовано временем. «Династия» была фондом одного человека, хотя нужно признать, что Зимин (Дмитрий Зимин — почетный президент и основатель компании «ВымпелКом», основатель фонда «Династия» — прим. редакции) сделал совет директоров в фонде и не вмешивался в его работу, у него там был только совещательный голос. Но у «Династии» был один спонсор, а «Эволюция» вынуждена собирать понемножку у многих и делать то, на что есть запрос у большого количества людей.

Так вот, если возвращаться к критериям оценки работы. Если смотреть, что пишут про «Эволюцию» разные люди, которые с любой точки зрения являются очевидными мерзавцами, окажется, что мы поработали очень хорошо и большому количеству этих людей сделали неприятно. Такого количества гадостей я не читал о себе за всю предыдущую карьеру.

Петр Талантов: Мы сделали еще одну важную вещь — донесли до аудитории, что есть сферы, на которые надо давать деньги. Мне всегда казалось, что жертвуют только на больных детей. Но детям нужно еще получать образование, делать карьеру, принимать разные решения в жизни. И эти решения будут касаться не только их жизни и здоровья, но также жизни и здоровья окружающих их людей. И влияние на их систему ценностей и взгляд на мир нам кажется очень важным.

Среди тех, кто нам жертвует, много студентов, для которых 50 рублей — значительная сумма. Но важен не чек, важно, что они привыкают действовать.

Они видят проблемы, видят, что мы с их проблемами работаем. И они меняют модель поведения: вместо лайка в соцсетях они переводят нам серьезную для них сумму. Это не очевидный эффект, его точно нельзя изменить, но мы видим, что люди берут на себя ответственность за решение проблем.

Кто вам жертвует? Можете описать портрет донора?

Петр Талантов: Я профессиональный маркетолог и могу сказать, что было бы неправильно описывать портрет донора, опираясь на соцдем (социально-демографические параметры — прим. ред.).Обычно сначала описывают поведение человека и накладывают на разные сегменты, и если оказывается, что люди с таким поведением чаще встречаются среди мужчин от 25 до 50 лет с доходом выше среднего, то маркетологи рассказывают, что это и есть их аудитория. У всех, кого ни спроси — если только они не торгуют подгузниками, — такая целевая аудитория: от 25 до 50 лет с доходом выше среднего. Так что соцдем — это не подходящий нам способ описывать аудиторию.

Михаил Гельфанд: Мы же не спрашиваем доноров, кто они. Большинство сумм очень маленькие. Если смотреть хвост распределения, это штучные спонсоры, которые жертвуют более существенные суммы, их мы знаем, но это небольшая выборка.

Петр Талантов: 100 тысяч — это уже крупный донор. Таких не так уж много, с некоторыми я знаком. Часто они говорят: «Блин, так все это достало, наконец хоть кто-то стал что-то делать».

Михаил Гельфанд: Большинство пожертвований «Эволюции» не адресные, не на конкретную программу, лектора или лекцию. Это пожертвования в фонд вообще. И это признак авторитета.

Петр Талантов: Это достаточно нетипично для пожертвований. Когда я говорил с «Планетой» (краудфандинговая платформа — прим. ред.), они сочли нас ненормальными. Говорили, что нам нужно сделать смету: сколько денег на какую конкретно программу пойдут. Но когда у нас все и так сработало, «Планета» очень сильно удивилась

— Тем интереснее эффект вашего краудфандинга на «Планете», где вы собрали вдвое больше заявленной суммы. В первый раз в 2 раза, второй — в 1,7 раз больше заявленной суммы. Я понимаю, как Борис Гребенщиков может набрать там на свой новый альбом, но как молодой просветительский фонд — это загадка.

Петр Талантов: Этот вопрос универсален. Способ получить денег есть только один — дать людям за эти деньги то, что им надо. Если смотреть по цифрам, альбом Гребенщикова нужен людям в три раза больше, чем наш фонд (сборы Бориса Гребенщикова составили 7,3 млн рублей — прим. ред.). Но надо признать, что БГ на эту очень долго работал тридцать лет.

Евгения Корытина и Михаил Гельфанд. Фото Грейс Мальцева

— Могу я сказать, что вы просто модные по сравнению с другими просветительскими фондами?

Петр Талантов: Хайпим, да. Если бы у нас было много-много денег или мы были бы фондом одного донора или государственным фондом, то можно было бы на этом не заморачиваться.  Когда их нет, ты либо делаешь, чтобы о тебе знали, либо умер.

Михаил Гельфанд: Скажите не «модный», скажите «профессиональный». Дедушка Дарвин говорит, что немодный фонд просто не может выжить.

— Как принимаются решения в фонде?

Михаил Гельфанд: Оперативные решения принимаются директором и операционным офисом. Для издания книг есть регламент: сколько членов совета должны высказаться «за». Стратегические решения и бюджет — на общем собрании совета фонда большинством голосов присутствующих.

— Как попасть в совет и как оттуда выйти?

Михаил Гельфанд: Выйти можно по заявлению. Прецедентов, что член совета сошел с ума и начал нести полную хрень и нужно было от него общими усилиями избавиться, не было.

— А как совет формировался? Почему именно такой состав?

Михаил Гельфанд: Два года назад была создана группа в facebook в защиту «Династии» (Минюст признал фонд иностранным агентом — прим. редакции). Защитить ее не удалось, и в группе начали появляться посты, что даже если с «Династией» — всё, то надо что-то делать. Потому собрались Петр, Борис Штерн, Борис Долгин и еще несколько человек у Штерна на даче. Мы прикинули две вещи: какие из программ «Династии» не хотелось бы потерять, какой нужен бюджет, чтобы они не были потеряны, и какие люди нужны в совете нового фонда, которые могли бы вложить в это дело свой авторитет.

— Из тех, кого тогда позвали были те, кто отказался?

Михаил Гельфанд: Нет.

— И вы все на тот момент были уже знакомы?

Михаил Гельфанд: Не все со всеми, но была связная компонента

— Расскажите про лекторий в регионах. Много людей приходит?

Петр Талантов: На каждый лекторий в регионах — а мы принципиально не делаем их в Москве и Санкт-Петербурге — приходит от 200 до 650 человек

— Люди платят за вход?

Петр Талантов: Нет, конечно! Как мы можем собрать деньги, а потом еще попросить заплатить за вход? На мероприятиях «Эволюции» вход всегда бесплатный.

— То есть вы оплачиваете только работу лектора?

Петр Талантов: Наши лекторы не берут гонорара. Конечно, в офисе есть сотрудники, которые работают за зарплату: бухгалтер, юрист, координатор проектов, пиарщик.  Но местные координаторы и волонтеры ничего не получают. Вы можете пожертвовать 50 рублей, а можете пожертвовать полдня

— Поразительная эффективность.

Михаил Гельфанд: А то, что мы сами работаем даром, вас не удивляет?

Петр Талантов: Можно получать деньги и тратить их на то, что тебя радует. А можно сразу делать то, что радует.  Усилия, время, доверие, авторитет — это тоже валюта.  Мы сделали коммуникационный проект —  меморандум о лженаучности гомеопатии. Там финансовых затрат деньгами —  пачка бумаги и услуги курьера.  А розничная цена такого проекта, если бы его делала коммерческая компания и продавала клиенту, примерно от 4 млн рублей. Плюс очень серьезный KPI —  многократные эфиры на всех каналах. Можно найти 4 млн рублей и заплатить подрядчикам, а можно сделать по любви. Мы просто убираем деньги из процесса.