Над столом председателя Комитета «Гражданское содействие» (признан иноагентом) Светланы Ганнушкиной (по решению Минюста РФ признана иностранным агентом) висит знаменитый портрет Альберта Эйнштейна с подписью: «Эйнштейн тоже был беженцем». Напоминание о том, что ни гениальность, ни высокое положение в обществе, ни богатство не защитит человека от геополитических катаклизмов и потери всего самого ценного – дома, близких, родины…

Уже 29 лет Комитет помогает беженцам и мигрантам. История «Гражданского содействия» началась в 1990 году, когда группа москвичей решила создать неправительственную организацию для помощи первым беженцам эпохи «перестройки» и распада СССР – жертвам армянских погромов в Азербайджане. О сегодняшней деятельности Комитета корреспонденту рассказывает его председатель и член Совета Правозащитного центра «Мемориал» Светлана Алексеевна Ганнушкина.  

Фото Павел Смертин

— Ваша организация – одна из первых НКО в России. Как менялась ваша работа и кому вы сейчас помогаете прежде всего? 

– Сначала мы стали оказывать помощь в основном вынужденным мигрантам: беженцам, вынужденным переселенцам в Россию из других стран и лицам, перемещенным внутри страны (внутренним беженцам). С 2007 года мы начали помогать также и трудовым мигрантам. Мы решили, что будем заниматься вынужденной миграцией, но потом все же пришли к выводу, что трудовая миграция тоже часто бывает вынужденной. Мигрантам и беженцам порой как будто помогают национальные диаспоры, но у нас редко складываются хорошие отношения с ними, хотя мы не против сотрудничества.

Кроме того, мы помогаем представителям ЛГБТ, трудовым мигрантам, жертвам нападений на почве ненависти, жертвам современных видов рабства, помогаем в доступе к образованию, у нас есть интеграционные проекты.

Наши заявители приходят в приемные дни в Комитет, на входе обозначают суть проблемы, и их направляют по электронной очереди к соответствующему специалисту. В случае необходимости к консультации привлекаются переводчики.

Юристы и адвокаты «Гражданского содействия» ведут дела заявителей в судах, составляют письма, заявления и жалобы по необходимости в Следственный Комитет, Прокуратуру, Департамент образования и другие учреждения.

— Сколько человек работает у вас? 

— На сегодняшний день в штате 27 сотрудников: это консультанты по миграционным вопросам, юристы, адвокаты, переводчики, координаторы спецпроектов, бухгалтеры, системный администратор, секретарь, пресс-секретарь и другие.

— Cильно изменилась организация за эти годы?

— Изначально в организации на волонтерских началах работали три сопредседателя и несколько волонтеров. По мере того, как обозначалась новая область проблем (чаще всего это исходило от заявителей, которые начинали вдруг массово обращаться с каким-то новым запросом), искались средства и специалисты для помощи в этой конкретной области.

 — За счет чего существует «Гражданское содействие», занимаетесь ли вы фандрайзингом?  

— На данный момент, в организации нет фандрайзера. Проекты поддерживаются дружественными фондами и правозащитными организациями. Основная поддержка исходит от УВКБ ООН.

Сотрудники Комитета обращаются за адресной помощью к читателям сайта и соцсетей организации, но помощь беженцам и мигрантам – неоднозначная тема, к которой непросто привлечь внимание. Всего 41 человек подписан на рекуррентные платежи в адрес «Гражданского содействия».

О беженцах

–Как вы помогаете беженцам?

– Главное, чего мы пытаемся добиться, – это доступ к процедуре, чтобы у людей взяли заявление об убежище. Потому что всегда находится тысячи причин этого не делать. Все начинается с того, что человек обращается в миграционную службу и заявляет, что он хочет подать ходатайство о предоставлении ему статуса беженца или заявление на временное убежище. Есть еще одна форма – политическое убежище по Указу президента, но его практически никому никогда не давали. За 30 лет только один человек, крупный чиновник из Азербайджана, получил его. Каждый год МИД обязан готовить список стран с демократическим режимом, из которого не может быть политических беженцев. На самом деле это абсурд, потому что в любой стране может смениться режим и все повернется так, что они появятся.

Я считаю, что необходимости в отдельном Указе нет, потому что Закон о беженцах самодостаточен. Согласно этому Закону, преследования за политические взгляды – один из критериев для предоставления статуса. Критериев всего пять: преследования по признаку расы, вероисповедания, гражданства, политических убеждений или принадлежности к определенной социальной группе – что на самом деле покрывает все остальное. Потому что если вы другой национальности или даже просто женщина, то вы уже принадлежите к социальной группе — женщины. Пока у нас только 585 человек имеют статус беженца: два гражданина Сирии, остальные украинцы и афганцы, которые живут в России с советских времен. Подать заявление – это значит официально высказать свое намерение обратиться за убежищем, получить возможность дать интервью и заявить о своем намерении получить убежище.

— Почему же доступ к процедуре настолько затруднен?

— Миграционные службы ссылаются на перегруженность аппарата. Это отчасти правда: когда ФМС влили в МВД, численность сотрудников уменьшили на треть. А поток не иссякает. Когда-то, в начале 2000-х годов, человеку выдавалась бумажка – явиться через пять лет, такого-то числа в такое-то время, строго указывали час. А что он будет делать эти пять лет, где и на каких правах жить, никого не касалось. Теперь придумали новое препятствие: направляют всех устанавливать личность. Человек приходит с копией паспорта или с паспортом, срок действия которого закончился.

Но если срок паспорта истек три дня назад, то это уже не он, а кто-то другой? Или если ребенок был вписан в паспорт родителя, а теперь вырос – что же, теперь надо заново устанавливать его личность? Все это вопросы, на которые ответов никто не дает.

Людей гоняют по инстанциям, а сотрудники Службы принимают абсурдные решения, пишут: «Установить личность не удалось». Например, есть у нас заявители: мама-армянка с сыном, беженцы из Азербайджана. Сейчас этот мальчик совершеннолетний, и им написали, что нельзя установить его личность. То есть он вынужден жить без документов, не будучи гражданином никакого государства. Такого нет в цивилизованных государствах. В Швейцарии лицу, ищущему убежища, сразу выдают бумагу с фотографией, в которой написано его имя – так, как он его сообщил. И уже потом начинается проверка и принимается решение о предоставлении или не предоставлении убежища. Государства специально договаривались, что не будут наказывать обратившихся за убежищем людей за нелегальный переход границы и даже использование фальшивых документов. Это предусмотрено в 31 статье Конвенции о статусе беженцев. Все понимают, что так люди спасают свою жизнь, на их родине идут военные действия или их персонально преследуют и возвращаться им опасно.

У нас обращаться в официальные органы требуется сразу по прибытии, но у нас большая страна, быстро не сориентируешься, а сотрудники правоохранительных органов не знают иностранных языков и подсказать не могут. Бывает так, что человека забирают прямо в помещении Миграционной службы и везут в суд, где составляют протокол о нарушении Административного кодекса: правил пребывания на территории Российской Федерации. Но он же пришел за помощью, просить убежища и не собирался ничего нарушать! Пишут – «выявлен по такому-то адресу», то есть по адресу миграционной службы.

— А как в других странах устроена работа этих служб?

– В других странах, напротив, открывают границы, хотя там тоже многие боятся, что мигранты заполонят Европу и генофонд со временем начнет размываться. Идут бесконечные дискуссии по этому поводу, высказываются разные точки зрения. И все же Турция приняла 3,5 миллиона сирийцев. Даже крошечный Ливан приютил миллион сирийцев.

А у нас только два сирийца имеют статус беженца. И ведь к нам не прибывают корабли по морю с огромным числом беженцев в трюмах! В основном к нам попадают по туристической визе, преимущественно полученной не бесплатно.

Ясно, что люди из Алеппо, прямо из-под бомб, едут не любоваться храмом Василия Блаженного. Всем ясно, что цель не туристическая, едут за спасением жизни. К нам они приезжают легально, но уже здесь становятся нелегалами, и надежд на получение убежищау нихпрактически нет.

«Не зарплата привлекает людей к нам»: как работают «Врачи без границ»

– Но если речь идет не о миллионах, а о нескольких тысячах человек – какой смысл так усложнять?

– Мы очень часто говорим: надо бороться с проблемой. А проблему надо решать, а не бороться с ней. Помните сказку про братца Кролика, который боролся со смоляным чучелком? Он бил его сначала одной лапой, потом другой и под конец завяз в смоле. Так и мы увязаем в нерешенных проблемах. Мы сейчас входим в первую десятку стран, где нарушают права беженцев. У нас до сих пор не поняли, что миграция будет расти, это одна из черт развития человеческого общества на сегодняшний день.

Информационное пространство стало единым, а шарик под названием Земля – крошечным. Люди перемещаются по всему миру, скорости этого перемещения огромны, наметилась явная тенденция к снятию границ. Это нормально, хотя и создает много сложностей.

И все-таки сегодня нет такой страны, где права беженцев и мигрантов совсем не нарушаются. Президент США Трамп строит стену на границе с Мексикой, но это странное решение: нельзя отгородиться стеной от миллионов людей, они все равно просочатся сквозь нее.

– Есть ли сейчас беженцы из России в другие страны?

– Я каждый день получаю письмаиз Европы от людей, которые бегут из Чечни, Дагестана и других субъектов РФ. Да и вообще, многие попадают под колесо правоохранительных органов, скажем, под статью об экстремизме, который трактуется недопустимо широко.

Никто, ни один человек на земле, не застрахован от судьбы беженца, от потери свободы. Что-то не то написал в Интернете, высказал свое мнение, не совпадающее с официальным…

Девушка Оксана, сама беженка из Абхазии, в 2008 году написала своему грузинскому другу  о том, как по дороге ехали военные части. Она никакой тайны не открыла. Ее сообщение обнаружили только в 2015 году, во время какой-то проверки. Ей дали семь лет тюремного заключения. Ее мама обратилась к нам, мы подключили другие правозащитные организации, но все же она успела отсидеть два года в тюрьме. Отпустили только благодаря тому, что журналисты рассказали Путину о ее деле.

Наши граждане, чувствуя приближение опасности или уже испытав преследования и пытки, покидают Россию. Их судьбы складываются нелегко и очень по-разному.

– А что происходит с внутренними беженцами и откуда они?

У нас внутриперемещенные лица только из Пригородного района Осетии и из Чечни. В конце 1999-х и начале 2000-х годов была настоящая охота на чеченцев, особенно в Москве. Людям подбрасывали оружие и наркотики, а мы старались предоставить им защиту. Это удавалось не часто и никогда не заканчивалось оправданием. Расскажу одну историю, окончившуюся относительно благополучно. Отцу четверых детей в полиции подбросили наркотики: якобы в отделении пакетик с наркотиком выпал из его кармана. Мы взяли ему адвоката, и тот сказал, что неплохо было бы иметь характеристику с места работы. Но он подрабатывал, налаживая людям компьютеры, потому что на работу его – выпускника Бауманского университета – никуда не брали. Вот мы его задним числоми оформили дворником за сто рублей в месяц и сами дали ему характеристику. На судью это произвело большое впечатление: жена с четырьмя детьми в зале, блестящая характеристика. Ну, ему и дали полгода лишения свободы условно.

Судья прочел приговор, а потом обратился к нам: «Вы же общественная организация, как вам не стыдно, это же прекрасный человек — отец четверых малолетних детей, а вы платите ему сто рублей, пользуясь его тяжелым положением!». В конце концов,мы его на самом деле взяли на работу по его специальности.

Фото Павел Смертин

О гражданском обществе и выгорании

– Существует ли, на ваш взгляд, гражданское общество в России?

– Конечно, существует. В помещении, где мы с вами находимся, две организации оказывают помощь беженцам. Вокруг меня много молодых людей с гражданским сознанием, чувствующих себя в ответе за страну, где они живут. Сообщество таких людей – и есть гражданское общество.

Главным недостатком советской власти для меня было отсутствие возможности реализовать это чувство гражданской ответственности. От меня ничего не зависело, и мое влияние на то, что происходит в стране, было нулевое.

Сейчас некоммерческих организаций в России больше, чем во многих других странах, они заполняют огромное количество ниш, там, где участие государственных структур недостаточно. Была бы налажена система помощи беженцам и мигрантам, у нас было бы все по-другому, как, например, в Дании, где Датский Совет по беженцам – одна из самых уважаемых организаций. Он участвует в определении статуса беженца, его сотрудников воспринимают не как оппозиционеров, а как помощь государству. Государство делегирует им свои полномочия, а население поддерживает материально, они успешно занимаются краудфандингом. Это не означает, что на Западе нет противоречий между НКО и государством. Но это противоречия естественные, необходимые. Власть нуждается в оппоненте и в контроле общества – это один из принципов демократии. Общество должно иметь контрольные функции.

– Комитет имеет статус «иностранного агента». Насколько тяжело жить организации с такой «черной меткой»?

–  Нам стало сложнее по разным причинам. Отрицательная реакция населения сейчас уже прошла, беженцам и мигрантам все равно некуда обращаться, кроме нашей общественной приемной или таких же приемных НПО.  Мы отчитываемся не один, а четыре раза в год и обязаны один раз в год проводить аудит организации. Последнее я считаю очень полезным, это необходимо делать всем. И еще – мы должны писать на наших изданиях, что мы «агенты».

Как евреи во времена фашизма должны были цеплять на одежду желтую Звезду Давида как символ ущемления в правах.

Но нам многие помогают, в первую очередь УВКБ  ООН, разумеется. Правительство Москвы предоставляет нам бесплатное помещение. Чтобы решить проблемы мигрантов, мы сотрудничаем с Уполномоченным по правам человека в РФ, Советом по правам человека, правительственными структурами Российской Федерации, Москвы, Московской области.

Мы заинтересованы в сотрудничестве с государством и не пытаемся его заменить. Только государство может решать проблемы миграции. А они есть и будут всегда, это надо понимать.

– Вы отважный человек – есть ли что-то, чего вы боитесь?

– После того как националистическая организация «Русская воля» внесла меня в список приговоренных к расстрелу, я впервые подумала: «Хорошо, что мои дети живут за границей».  Причем я в том списке была на первом месте.  Как-то раз по телефону позвонили, я услышала приятный мужской голос. И человек спрашивает: «Правда ли, что вы занимаетесь мигрантами и ярая антифашистка?». Я ответила: «Как можно не быть антифашисткой, когда живешь в стране, так пострадавшей от фашизма».

И тут он мне сообщает, что я внесена в тот самый расстрельный список. «А зачем вы звоните?  Узнать, стоит ли меня убивать?» – поинтересовалась я.  «Типа того, – отвечает.  –  Но я вас не буду убивать – вы мне понравились».

Вот такой курьезный случай. Если серьезно, могу сказать, что меня сейчас беспокоит: это национализм в России и опасность нарастающего антисемитизма в Европе. Люди из Франции, Германии сейчас уезжают в Израиль. Да, в Германии до сих пор существуют организации типа «Акции искупления», но бороться с химерами прошлого легче, чем с сегодняшним поднимающим голову национализмом.

– Постоянные очереди в приемной, бесконечные звонки по телефону… Люди помогающих профессий постоянно находятся под угрозой эмоционального выгорания. Как вы справляетесь со стрессом?

–  На грани выгорания я балансировала в начале 1990-х годов, когда к нам потоком шли беженцы из Баку, и тогда после каждого приема беженцев я думала: больше не пойду. Но мы не можем написать на двери: «Комитет закрыт, все ушли в депрессию». Сейчас я не чувствую выгорания – наше государство регулярно дает нам хорошую дозу адреналина…