Год назад в Россию пришла первая волна коронавируса и масштабные карантинные ограничения. На передовой в борьбе с новым вирусом оказались врачи и все медицинские работники, а для помощи им объединились многие некоммерческие организации и большое количество людей. Одной из первых кампаний стала акция акция «#боремсявместе» небольшого благотворительного фонда, созданного для помощи студентам-онкологам: «Доступ». Началось всё с поста в соцсетях: 19 марта основательница фонда Анастасия Энгельгардт написала пост в Facebook о том, что нужно собрать денег на кофе для врачей в Коммунарке, а через неделю поставки кофе и горячей еды организовали уже в 30 московских больниц. Акция продолжалась около трёх месяцев (потом врачей стали кормить за счёт государства), за это время её поддержали около ста партнёров: сети ресторанов Ribambelle, «Тануки», сервис по доставке готовой еды Level Kitchen, а также многие представители бизнеса. Кроме того, акция проходила в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Волгограде и Краснодаре. За это время медики получили более 100 тысяч обедов на сумму более 20 млн рублей. Кроме того, фонд поставлял в больницы и СИЗы, и необходимую технику.

Анастасия Энгельгардт, директор фонда «Доступ», рассказала «Филантропу», как совмещать основную работу с фондом, чем в более мирное время занимается фонд, как он появился и как новичку в благотворительности найти своё место в секторе.

Анастасия Энгельгарт, директор фонда «Доступ»

— Ваш фонд раньше помогал врачам-онкологам. Как возникла идея акции «#боремсявместе»? 

— В начале пандемии поняла, какая нагрузка возложена на врачей, и не могла оставаться в стороне, приняла решение помогать. Изначально сработали личные просьбы моих друзей-врачей. Они попросили «кофе-пойнт» в своей больнице — небольшое место для отдыха, куда можно заглянуть после выхода из «красной зоны». И мы с Иваном Вишняковым разместили пост об этом на страницах фонда в «Фейсбуке» и в «Инстаграме». Откликнулась девушка из кафе «Кофе с печенькой», она согласилась установить мобильную кофейню около входа в «красную зону» в больнице в Коммунарке. Потом мы обнаружили ещё много задач: где брать кофейные зёрна, воду, стаканчики, молоко, кто у нас будет работать и как это всё обслуживать. И мы снова написали пост с просьбой поддержать нас — и удивительно, люди вновь отозвались. Потом к нам стали присоединяться такие крупные бренды, как Performance Group. Он выразил готовность кормить врачей. Мы начали активно разрабатывать план по доставке еды медицинскому персоналу, но запросов было слишком много. И мы стали искать ещё крупных партнёров. Ряд компаний, медицинские бренды, занимающиеся в том числе поставками медицинского оборудования, перечисляли миллионы для оплаты питания, оплачивали аренду оборудования, помогали с поставками для больниц… Это был небольшой проект из одной больницы и одного «кофе-пойнта», который в итоге вырос в проект, где через три месяца было поставлено более 100 тысяч обедов, 78 поставщиков и около 50 больниц в пяти регионах (Москва, Санкт-Петербург, Краснодар, Дагестан, Кабардино-Балкария). Всего привлечено и потрачено было около 20 миллионов рублей.

— Успевал ли фонд что-то ещё делать во время карантина? Как вы существовали в это время? 

— У нас была ещё продажа мерча — толстовки и майки с надписью Self-isolated, и мы провели около 20 онлайн-лекций об искусстве и экологии. Но в основном мы занимались только акцией. Все трудились на волонтёрских началах, офиса не было, штаб организовали в моей квартире: мы переоборудовали большую кладовую, в ней всё было завалено СИЗами, которые мы каждый день развозили, туда к нам приезжали московские волонтёры (30 человек), оттуда связывались с петербургскими и краснодарскими волонтёрами (это ещё примерно 30). Логистическая компания, кстати, нам помогала на волонтёрских началах строить маршруты для всех добровольцев и предоставляла транспорт.

— Сейчас проект «Боремся вместе» закончился? Или в другие «волны» вы тоже работали?

— Он не закончился в полной мере. В 52-й больнице волонтёрам по-прежнему привозят пиццу, антифоги (помогают при запотевании маски в защитном костюме, который носят в «красной зоне»). Но пока мы в «штатном» режиме: не разворачиваем штаб, не привлекаем волонтёров, пока больницы справляются, но я держу руку на пульсе, и, как только от них будет сигнал, мы готовы снова помогать. При этом мы поддерживаем контакт со всеми старыми партнёрами, они тоже готовы снова помогать. Например, к нам недавно обратились из больницы в Перми, возможно, мы будем помогать им. Но в целом вижу, что сейчас государство помогает врачам с обедами и наша помощь уже не так актуальна.

И мы с коллегами в любом случае хотим сейчас посвятить достаточно времени ребрендингу, отчётности, своей основной деятельности. Наша активность во многом основана на очных мероприятиях, и труднее вовлекать массы в нашу деятельность без их проведения.

— Считаете  ли вы, что в целом работа врача неблагодарная, но пандемия изменила эту ситуацию? 

— Это самое важное — заботиться о врачах. Я говорила об этом ещё до пандемии, образ медика всегда для меня был героическим, потому что я имела дело по работе с медицинскими работниками и видела, как они проводят дни и ночи в больницах и через что им приходится проходить. Невозможно сравнить, например, мою жизнь с офисом и тяжёлыми, как мне казалось, задачами и совещаниями с проблемами врачей: суточные дежурства, смерти людей, горечь их близких… И я лично благодарна врачам за себя, потому что я, попав несколько лет назад в аварию на вертолёте, была в ситуации, где моя жизнь была в их руках, и меня спасли.

Наша акция не была направлена на «разоблачение» общества, на то, чтобы показать, что обычно никто не помогает врачам.

Она далека от политических вопросов, негативных аспектов в общественном сознании, наш основной посыл — просто «спасибо», мы хотели поблагодарить врачей за то, что они продолжают самоотверженно за нас бороться. 

Изменится ли отношение к медикам — не знаю. Я считаю, это была общая истерия на фоне страха. Не думаю, что эта ситуация глобально поменяла отношение к врачам в обществе. 

— Чему в целом вас научил период пандемии, какой ценный опыт дал? 

— Этот опыт показал, что не стоит бояться изменений, надо уметь к ним адаптироваться. Для нашего фонда это была возможность быстро трансформироваться и привыкнуть к новому формату работы: 24 часа в сутки на связи с волонтёрами, коллегами, партнёрами и параллельно основная работа.

Это период открыл новые знакомства, я узнала истинных филантропов, которые готовы помогать, не требуя от нас дополнительной отчётности, прекрасно понимая и зная ситуацию, в которой мы были.

Мы ведь не скрывали свою деятельность: делали фотоотчёты, хотели быть максимально прозрачными, всё публиковали в сторис в Instagram, чтобы люди понимали, видели, что их помощь доходит до врачей. 

Это слайд-шоу требует JavaScript.

— Расскажите в принципе о создании фонда «Доступ». 

— Я пришла к благотворительности не так давно, не могу похвастаться тем, что занимаюсь ею с самого детства. Около четырёх лет назад, после того как я попала в страшную аварию на вертолёте и потом долго реабилитировалась, я решила, что у меня есть дополнительное предназначение в жизни. И что я должна делать что-то большее, чем решать коммерческие вопросы. Например, заниматься благотворительностью, социальными делами. И я долго пыталась найти и создать что-то, в чём будет системность, перспективность и, конечно, масштаб. Сотрудничала с фондом «Во благо» — занималась организацией мероприятий и фандрайзингом на волонтёрских началах. И вскоре, помня и о своём спасении врачами, я пришла именно к поддержке медиков: один врач может спасти тысячи жизней, и помогая ему мы делаем большое дело. 

Круг детства: зачем подросткам в малых городах и селах курсы веб-разработки и урбанистики

В итоге в октябре 2019 года я решила запустить свой проект. Мы всё делали вдвоём вместе с моей подругой Анной Штеклейн. Сначала думали оформить ИП и действовать как социальные предприниматели, участвовали в Акселераторе социальных проектов. Но потом пришли к формату некоммерческой организации, в котором все расходы были бы прозрачны, и решили оформиться как АНО. До пандемии мы уже успели запустить наши основные программы, мы проводили платные мероприятия, вырученные деньги от которых идут на оплату ординатуры молодых врачей.

Наша цель в том, чтобы в итоге максимальное количество врачей смогли бы получить качественное образование, чтобы не ушли из профессии — сейчас более 60% студентов-медиков не доходят из ординатуры и уходят в профессии более денежные.

— Расскажите подробнее о команде фонда, сколько в ней человек…

— Команда претерпела много изменений за тот год, что мы существуем. Изначально, как я уже сказала, нас было двое: я и моя подруга Анна — мы с ней знакомы с самого детства, уже более 23 лет. Потом ещё три человека присоединились: знакомые, коллеги с прошлой работы… Максимум людей было во время весенней пандемии и акции «Боремся вместе» — восемь человек. Сейчас нас трое: я, Юлия Парушева и Анастасия Игольникова, плюс два человека иногда помогают на аутсорсе. Всё на волонтёрских началах: координатор, отвечающий за организацию всех мероприятий, специалист по айдентике и разработке визуального контента, на аутсорсе бухгалтер, юрист, ещё ищем SMM-менеджера. В основном это команда моих друзей и знакомых, которые и были в фонде с самого начала, но одна из сотрудниц присоединилась, просто написав нам, что тоже хочет участвовать в таком благотворительном проекте. И бывает, что нам так пишут, присылают свои резюме. Мы планируем так и собирать в дальнейшем команду.

Вскоре все сотрудники войдут в штат и будут получать зарплату, отвечать за конкретные направления: кто-то за студентов, кто-то за мероприятия, отдельный менеджер — по партнёрам с корпоративным бизнесом, будет штатный IT-менеджер. А на волонтёрских началах будем привлекать уже меньше людей. И конечно, хотелось бы в будущем иметь офис для фонда, но пока нам это, увы, дорого.

— Чем вы занимаетесь кроме фонда? Руководство им — ваша основная деятельность?

— Нет, я работаю в крупной международной компании специалистом по маркетингу, занимаюсь продвижением стерилизационного оборудования.

Фонд для меня больше как хобби, это моя отдушина.

У меня есть команда ребят, которая на постоянной основе трудится в фонде, создаёт все проекты и участвует в их реализации. А я, скорее, куратор. Последнее время я активно совмещала «Доступ» с основной работой, выбора не было. Но сейчас из-за нагрузки на работе я всё больше прихожу к тому, что буду дальше заниматься фондом только на волонтёрских началах, буду поддерживать, но уже не так часто присутствовать на наших мероприятиях и контролировать их. А команда останется, взяв на себя всю работу по развитию фонда, и у нас будет не меньше событий и проектов.

— На какие средства существует фонд? 

— Частные пожертвования и выручка от культурных мероприятий, которые проводим. В будущем планируем подавать заявки на гранты, как другие некоммерческие организации, хотим также искать партнёров среди бизнеса (но это непросто во время пандемии).

Команда фонда «Доступ». Фото из архива фонда

— Какие именно мероприятия вы проводите? Что планируете в ближайшее время?

— Мы проводим культурные мероприятия: например, поездка в музей-усадьбу Блока или экскурсии в мастерские художников. Есть у нас и психологические мероприятия. Это сегодня актуально — многие люди в нынешних реалиях сталкиваются с трудностями, и мы стараемся рассказать о способах их решения, проанализировать те или иные ситуации. В новом сезоне планируем организовывать вечеринки, встречи с блогерами, автограф-сессии. Подбором спикеров и желающих провести мероприятие занимается одна из сотрудниц фонда, а многие и сами предлагают свою помощь, пишут нам. Ходят на мероприятия сейчас в основном женщины 30+, имеющие достаток выше среднего, из Москвы и Санкт-Петербурга. В ближайшем будущем мы хотим переориентироваться на более молодую аудиторию. 

«Я хочу не денег, а поговорить с вами!»: правила фандрайзинга Энтони Майерса

— На сайте фонда написано, что вы «новый формат благотворительности». Что это значит для вас? 

— Возможно, общество не готово ещё к такому формату благотворительности, как наш, поэтому он и новый. Мы организовываем экскурсии, лекции, мастер-классы, и часть денег от продажи билетов идут на благотворительность. 

Сейчас благотворительность держится на двух принципах в России: жалость и большие деньги больших корпораций. И люди недостаточно откликаются на просьбы о помощи, не хотят включаться.

И сейчас наш фонд взял на себя ответственную миссию: привить людям новый формат благотворительности, он как раз для молодых ребят, которые будто с рождения готовы помогать.

И добрые дела для них должны быть встроены в повседневную жизнь: участвуешь в мероприятии — выставке, вечеринке, дискотеке — и часть денег отправляется на благотворительность. Этот вид помощи ещё недостаточно развит в нашей стране. Чарити-бокс с грустной картинкой на каком-то событии — это максимум, что можно увидеть. А тут просто покупаешь обычный билет и даже не задумываешься о том, что делаешь. Благотворительность должна стать такой бесшовной, чтобы люди не замечали её.

Эту идею мы обязательно будем продвигать и через рекламную кампанию, через сотрудничество с деятелями искусства, которые создадут арт-объекты в поддержку фонда, мы хотим сотрудничать с другими платформами, дальше выпускать мерч, надеемся и на государственную поддержку. 

— Но ведь фондов, которые работают по такому принципу и проводят благотворительные мероприятия, немало в нашей стране. 

— Я понимаю, но сейчас мы планируем работать немного в другом формате, которого нет у других. Мы будем проводить не разовые благотворительные концерты, а предлагать людям купить абонемент и по нему участвовать много раз в любых предлагаемых нами событиях, то есть таким образом заниматься благотворительностью на регулярной основе, интегрировать её в свою жизнь.

— Не боитесь ли вы недоверия к «новому формату благотворительности»? 

— Возможно, что недоверие к нашему фонду именно из-за этого формата, ведь мы первые, кто работает в нём. К тому же есть известные фонды, бренды, которые имеют монополию на российском рынке благотворительности, им верят, благодаря силе своего имени они могут помогать. А мы же ещё новички. И в целом к благотворительности люди у нас по большей части относятся стереотипно. Да, опять же есть имена, которые зарекомендовали себя. Но многие по-прежнему думают, что благотворительный фонд — это чья-то блажь или нечестные деньги. Это отпугивает людей, тем более если они видят новые фонды, новые форматы.

— А что вы сама об этом думаете? Как относитесь к благотворительности в нашей стране?

— Я поддерживаю новые инициативы, но я всегда осторожна, смотрю на форматы, которые использует фонд. Для меня важно, чтобы не давили на жалость, а привлекали за счёт интересных инициатив, контента, нестандартных фандрайзинговых инициатив.

Например, очень понравилась акция «Помоги, не касаясь» фонда «Дети-бабочки». Это крутой пример сотрудничества с крупной компанией: вместе с Ситибанком они разработали бесконтактные стойки, где каждый мог приложить карту, и с неё списывалось 100 рублей в помощь их подопечным — детям с редким генетическим заболеванием кожи. Такое действительно цепляет, вдохновляет поддержать, тоже принять участие, в отличие от спама в социальных сетях — эмоциональных сообщений о том, как нужна помощь и так далее. Это больше напоминает мошенничество. 

Как пандемия повлияла на некоммерческий сектор во всем мире: выводы исследований

— Не видите ли вы и другие причины, которые могут вызывать недоверие к вашему фонду? Например, в благотворительном сообществе вас критикуют за отсутствие отчётности. 

— Да, получала такую обратную связь. На нашей новой платформе, которую мы запустили в ноябре, будет доступна отчётность, освещены все наши действия и траты. Мы переживаем, всё время говорим с коллегами о том, что у нас должен быть такой раздел, чтобы не получать больше такую обратную связь от коллег и общества. В скором времени фонд ожидает и отчёт в Минюст, и я нанимаю человека, который поможет нам с ним.

— Почему так получается, что про ваш фонд в целом мало информации в профессиональном сообществе? Вы не представлены на фандрайзинговых платформах, не участвуете в профессиональных конференциях.

— Это наша недоработка. У нас не очень много сотрудников, и мы только начали наш путь… Думаю, что со временем о нас больше узнают. К тому же надо понимать, какая нагрузка у нас была в пандемию, в это время у нас не было возможности в чём-то участвовать, мы просто не успевали. Но в скором времени штат нашего фонда будет расширяться, и мы сможем быть активнее. 

— Какие ещё изменения ждут фонд?

— Глобальные — у фонда будет ребрендинг: новый стиль, новая целевая аудитория, новая стратегия. Когда мы с Анной запускали проект, мы делали его для таких, как мы сами — людей 30–35 лет, и мы ориентировались именно на эту аудиторию, на тех, кто как раз начинает задумываться о благотворительности. Но если у нас благотворительность часто ассоциируется с огромными корпорациями, которые финансируют её, то у более юных людей совсем другое восприятие помощи: для них это просто взять и отдать 10% от своей зарплаты тем, кто нуждается.

У нового поколения желание помогать будто заложено на уровне ДНК. У них нет стереотипа, что благотворительность — это только для богатых, этим могут заниматься только крупные бренды. Получается, вместе с людьми благотворительность меняется и развивается, и нужно менять свой подход. 

В ноябре мы запустили новую платформу, о которой я уже упомянула: Dostup.me. Сейчас активно работаем над её продвижением. Там несколько разделов: один с анкетами студентов-медиков, где можно будет оказать им адресную помощь и пожертвовать деньги на оплату ординатуры, второй — с покупкой абонементов на наши мероприятия, вырученные отсюда деньги будут распределяться фондом и также пойдут на оплату обучения будущих онкологов.На этой же платформе мы запустили продажу мерча: набор открыток к Новому году, а также футболки и худи. А ещё мы теперь настоящая медиаплатформа, где можно почитать актуальные новости, интересные факты, узнать о новых местах и спланировать досуг.

Мы помогаем, по сути, миллениалам и «зетерам», и среди этих же поколений есть будущие ординаторы — именно для них мы хотим делать контент. Наша цель — привлечь их сверстников, создать экосистему, где у людей есть возможность оплатить ординатуру, вовлекаясь в деятельность фонда: либо адресно помогая, либо участвуя в интересных для себя событиях. 

Мы будем также развивать корпоративные программы. Ведь благотворительность не только в деньгах, но и в умениях, мы будем поддерживать pro bono, волонтёрство. В планах и сотрудничество со студенческими и молодёжными организациями: хотим проводить совместные мероприятия, акции.

— Почему вы выбрали для помощи именно будущих врачей-онкологов? 

— Онкология — одна из главных причин смерти в нашей стране, сейчас она на втором месте. И средний годовой прирост умирающих — 1-2%, это очень много. При этом самая большая проблема в том, что диагноз ставится не на первых стадиях, как во многих странах сейчас, а позже, когда вылечить уже сложнее. Всё это из-за того, что диагностическое звено не укреплено, и наша идея — укрепить его, чтобы были врачи, которые хорошо и вовремя ставили бы диагноз, и люди могли на более ранних стадиях приступать к лечению.

— Планируете ли вы интеграцию в сектор и партнёрства с кем-то из НКО? 

— Я с огромным удовольствием партнёрилась бы, но я человек не из благотворительности, я из медицины, мы с коллегами из НКО находимся будто «на разных полях». Мне не всегда хватает знаний, связей и возможности участвовать в специфичных мероприятиях для сектора благотворительности. Если бы нас с коллегами больше звали на такие события и предлагали сотрудничество, мы бы больше участвовали и контактировали! С «ОРБИ» я с радостью сотрудничали бы. С фондом «Александра» и фондом «Ясное утро» мы на связи, хотим сотрудничать в рамках их мероприятий. Например, у них была онлайн-конференция про профессиональное выгорание. 

Мы поддерживаем контакт и с проектом Ильи Фоминцева. Мы изначально поддерживали ребят, которые хотели поступать в Высшую школу онкологии, и сотрудничали с ними. Всячески готовы поддержать и эту школу, мы уже отправляли туда нескольких студентов.

— Как вы в принципе оцениваете развитие российских фондов? Каким сферам, связанным с медициной, их не хватает?

— Сейчас столько разных фондов, что закрыты, пожалуй, все аспекты. Даже помощью молодым онкологам кроме нас занимаются ещё два фонда, к которым я тоже отношусь с огромным уважением: «Ненапрасно» и «Во благо».

— Чем отличается ваш фонд от них?

— У нас разная деятельность, методы, целевые аудитории. «Во благо» больше сосредоточены на искусстве, помогают современным арт-деятелям. У «Ненапрасно» своя ординатура в Высшей школе онкологии, а мы помогаем по всей стране и направляем в разные ординатуры. Фандрйзинг у них «стандартный» — пожертвования и гранты, а у нас кроме пожертвований есть и продажа абонементов. Целевая аудитория у «Ненапрасно» — это медицинское сообщество, у «Во благо» — люди искусства, у нас — молодёжь. 

— Какие сферы поменялись или меняются в нашей стране благодаря работе фондов, как вам кажется? 

— Я считаю, что потрясающая работа проделана фондом «Старость в радость» по помощи людям пожилого возраста, домам престарелых. Фонд «ОРБИ» с его бессменным руководителем вызывает большое уважение. Очень нравится MeetForCharity Ольги Флер — потрясающая прогрессивная форма благотворительности, которую можно интегрировать в свою обычную жизнь. Этот проект для нас — пример для подражания, у них всё сделано на высоком уровне.

Ещё с большим уважением отношусь к «Дому с маяком» и другим фондам, которые занимаются хосписами. Паллиативная помощь вообще раньше у нас не была развита: не было «клиник боли», организованных центров и так далее. Крупные фонды смогли изменить эту ситуацию, реализовали крутые инициативы, с их подачи были запущены и важные государственные программы.

— Каким вы видите будущее своего фонда и в целом сектора? 

— Надеюсь, что у нашего фонда радужное будущее: мы найдём аспекты, которые интересны молодым ребятам. Наша целевая аудитория меняется, и мы надеемся найти ключ к ней. Если говорить про весь сектор, то думаю, что в нём останутся те, кто действительно верит в своё дело, потому что НКО сейчас непросто: компании сокращают бюджеты, на поддержку благотворительности в том числе, и некоммерческим организациям придётся рассчитывать только на себя и свои силы. Думаю, те, кто умеет быстро трансформироваться, смогут адаптироваться.