Мария Яремчук пришла в ЦЛП в 1999 году, через год окончила факультет психологии МГУ имени Ломоносова в 2000 году, в 2006-м защитила кандидатскую диссертацию. В ЦЛП главная работа Марии — игра с детьми с особенностями развития эмоционально-волевой сферы и руководство группой для детей с различными особенностями психического развития, включая подготовку к школе, а также администрирование психолого-педагогического процесса, участие в Экспертном Совете ЦЛП.

Группа подготовки к школе – это комплекс индивидуальных и групповых занятий, направленных на знакомство детей с новой для них ситуацией группового обучения за партами, решение индивидуальных для каждого ребенка задач, способствующих более полному раскрытию потенциала каждого ребенка, а также сопровождение семьи в непростой период смены ступени образования . Как правило, дети попадают в группы подготовки к школе с шести лет, а в восемь они обычно уже идут в школу.

Фото Екатерина Мурадян

Он, она и пластилин

— Как формируются группы подготовки к школе?

— Мы стараемся, чтобы у нас в группах были дети с разными особенностями развития. При этом наше представление о расстройствах аутистического спектра (РАС) может не совпадать с мнением психиатров, которые ставят диагноз. В результате в этом году у нас в группе из 11 детей официально диагноз РАС стоял у десяти детей, это противоречит нашей идее о том, что в группах должны быть разные дети, чтобы каждый мог чему-то научиться у других и что-то дать остальным в свою очередь. Но при этом дети настолько по-разному себя вели, демонстрировали настолько различную направленность на общение и коммуникативные навыки, что вполне друг друга дополняли. Те, у кого контакт не был первично нарушен, побуждали других с ними общаться. Тем, кому было сложно взаимодействовать, взрослые создавали специальные условия, организовывали игры, направленные на общение с окружающими.

— Почему РАС ставят тем, у кого его, возможно, нет?

— РАС стал очень модным. Модно – плохое слово, когда мы говорим о нарушениях развития, но оно, на мой взгляд, хорошо описывает происходящее.

Поэтому такой диагноз получает очень много детей с особенностями развития. Социальное взаимодействие — очень сложный процесс, нарушение практически в любой сфере сказывается на взаимодействии ребенка с окружающими. Кроме того, есть достаточно выраженная ригидность системы, диагноз не просто поменять, нередко на очередной медицинской комиссии врачи отталкиваются не столько от поведения ребенка, сколько от имеющихся на тот момент медицинских документов. У нас в группе есть мальчик – он контактный, смотрит в глаза, поддерживает диалог. Но на очередной комиссии ему опять ставят РАС.

— За те год или два, что дети ходят в группу подготовки к школе, они успевают подружиться?

— Я бы не назвала это дружбой, но бывает, что кто-то кого-то начинает выделять. Например, у нас была такая история: мальчик очень любил лепить из пластилина, а девочка очень любила пластилин есть. Вот он слепил очередного супергероя, а она подошла, оторвала человечку голову и попыталась её взять в рот. И эта ситуация оказалась очень полезна для обоих. «Скульптору» долго объясняли, что он настолько красиво лепит, что девочка не может удержаться, так что, мол, следи. И он стал следить. Для него это было полезно, потому что если до этого были только пластилин и он, то теперь оказалось, что есть он, пластилин и она, которая может этот пластилин съесть. А для девочки – потому что ей тоже пришлось желания мальчика волей-неволей учитывать, чтобы он не начал кричать или не кинулся на нее с кулаками, а не бросаться сразу на пластилин. Постепенно и саму эту девочку мальчик начал выделять. Он ее разглядывал. Приносил ей разные игрушки – видимо, ему было интересно, как она с ними поступит. Давал ей машинки в руки, пытался с ней сесть рядом на музыкальном занятии, заглядывал ей в лицо.

Нельзя заставить человека кого-то полюбить. Но можно постараться сделать так, чтобы детям было комфортно вместе. Заинтересовывать тем, что делает другой, научить способу общения. Мы показываем детям альбомы с работами друг друга. Даем на физкультуре задания на двоих и помогаем детям сделать что-то именно вместе. Мы играем в игры с простым распределением ролей, например, в волка и поросенка, когда волк должен поймать поросенка. Один раз получилось, в другой раз поросенок поймал волка, в третий раз они разбежались в разные стороны. А на эстафете самое сложное для детей не пробежать до цели и выполнить задание, а вернуться и передать эстафету. Потому что если тебя встречает взрослый, то понятно, что он руку протянет, даст подсказку, в глаза посмотрит. А ребенок сидит, на другого не смотрит, рука опущена. Нужно подсказать: «Давай руку, хлопни».

Фото Екатерина Мурадян

Учитель говорит – все делают

— Учите ли вы детей на занятиях группы подготовки к школе читать и писать? Возможно ли это в принципе?

— Многие наши дети, особенно с РАС, довольно успешны в том, что они готовы делать на собственном интересе, но задания вне этого интереса им могут показаться трудными. Поэтому мы даем познавательную базу в основном на индивидуальных занятиях, где есть больше возможностей предложить задания в сфере интересов детей (в том числе учим читать, писать, считать). Постепенно дети привыкают учиться, у них формируется учебная мотивация, расширяются интересы, что в дальнейшем приводит к возможности учиться в классе. Но для этого детям нужно освоить и саму структуру обучения в классе, поэтому групповые занятия нацелены в первую очередь на решение этой задачи: пришли, сели, когда позвали Васю, то к доске пошел Вася, а не Петя, когда учитель дал задание красным карандашом обвести все буквы “А”, то обвести именно красным и именно “А”, а не любимым зеленым буквы “М”, потому что тебя зовут Марина и т.п.. Однако познавательная сторона также должна быть. Если ее нет, мы что-то упускаем.

— А не было такого, чтобы познавательная часть попала в интерес ребенка?

— Урок состоит из содержания и формы. И бывает, что форма кому-то очень нравится. Для некоторых ребят урок – самое комфортное место, потому что им трудно переваривать большой объем информации. А на уроке все понятно: вот стоит тетенька, она говорит – все делают. Конечно, мы стараемся подбирать материал для уроков, исходя из интересов детей, но не всегда это возможно. Есть темы, которые нужно знать, но которые поначалу неинтересны. Связать эти новые темы с уже имеющимися у ребенка интересами — отдельная задача. Трудно решать ее параллельно с освоением структуры групповых занятий, поэтому на практике обычно в группах подготовки к школе содержание дается индивидуально, а структура урока и других групповых занятий — в группе. Как я уже говорила, со временем это приведет к тому, что ребенок в рамках уже освоенной структуры сможет воспринимать новое учебное содержание.

— Сколько времени надо взрослому (сопровождающему, тьютору), чтобы войти с ребенком в контакт и он начал слушаться?

— Это разные задачи. Войти в контакт и вместе играть – это может произойти довольно быстро. Но не факт, что ребенок будет слушаться этого человека. Поэтому мы стараемся под ребенка подбирать взрослого. Если ребенок с невыстроенными границами, у него нет рамок в поведении, мы ставим на сопровождение человека, у которого эти рамки четко очерчены. А если ребенок тревожный, боязливый, то его будет сопровождать кто-то не столь строгий, а поддерживающий. Часто у нас есть разные роли взрослых на группе подготовки к школе. Есть учитель на уроке. И есть тот, кто ребенку помогает.

Правила определяет учитель, а сопровождающий помогает их соблюдать: «Да, я тоже хочу с тобой еще поиграть, но все-таки давай сходим на урок, а потом поиграем — такое у нас расписание». Единственное правило от сопровождающего: «Не бей меня, потому что мы с тобой друзья».

— Бывают дети, которым никак не удается подобрать сопровождающего?

— На наших группах, когда ребенок только адаптируется, взрослых достаточно много, так что нет. Бывает иногда, что поначалу тебе сложно с ребенком: непонятно, обидно, кажется, что ничего не происходит, взаимодействие вызывает дискомфорт. Когда я только начинала работать, у нас в группе был мальчик, который любил играть со своими соплями: высмаркивался, сопли вытаскивал и с ними бегал. Тогда был сильный дискомфорт. Но потом, когда мы стали играть вместе, я лучше поняла мальчика, в нем для меня открылись другие стороны. И стало легче.

Недавно мы с педагогами на внутреннем семинаре обсуждали одного ребенка, от которого у всех было одно и то же ощущение: когда ты с ним занимаешься, ты устаешь уже через 15 минут. А занятия у нас обычно идут полчаса-час. Среди наших коллег были психологи, прошедшие обучение в традиции психоанализа, они предложили посмотреть на эту ситуацию с другой стороны: возможно, это у него ощущение, что он от нас устал, а мы на себя эту усталость переносим. Мне это показалось интересным, я постаралась построить свое занятие, отталкиваясь от этой гипотезы, и на наших занятиях стало ощутимо легче и мне, и ребенку. Вообще мы стараемся обсуждать свою работу, наши трудности и достижения с коллегами, иногда сама возможность обсудить снимает тревогу, а уже состоявшееся обсуждение, даже если конкретное решение не было найдено, приводит к ощутимым положительным изменениям.

Фото Екатерина Мурадян

«Я тоже хочу быть первым»

— В коллективах всегда выстраивается иерархия – кто-то лидер, кто-то аутсайдер. Как с этим взаимодействовать педагогу?

— Да. Есть кто-нибудь, кому “прилетает”, есть кто-нибудь, кого опасаются. Мы стараемся, чтобы не было очевидного козла отпущения. Еще у жертвы должен быть способ позвать на помощь. Ябедничать плохо, но на определенном жизненном этапе лучше ябедничать, иначе тебя побьют. Если у тебя отняли игрушку – попроси помочь. Чтобы не было такой ситуации, что ребенка обидели, а он сидит беспомощный и ничего сделать не может сам, мы учим наших ребят просить о помощи.

А если ребенок лидер, мы делаем так, чтобы он не оказывался постоянно в позиции первого, потому что часто он не может потом справиться, если не побеждает, расстраивается и перестает пытаться после первой же неудачи. У нас был мальчик, который очень любил быть первым. Даже когда мы пили чай, он спешно запихивал в себя любимого Барни. И в метро ему тоже надо было первым войти в вагон: он не давал людям выйти и начинал туда лезть. И он, и мама наслушались всякого.

Наши усилия направлены на то, чтобы ребенок увидел, что хочет другой. Если другой занял гамак, ты его не выпихиваешь оттуда, ты подходишь и просишь его выйти. А если не пользуешься речью, протягиваешь руку. Он дал руку в ответ – одна ситуация, он хочет с тобой вместе кататься. Не дал – извини, надо подождать, пока гамак освободится. Многие ребята делают так: подошел, сказал: «Дай, пожалуйста», вырвал игрушку и убежал. С их точки зрения, они сделали все. А «нет» в ответ мало кто готов услышать. И тому как услышать ответ другого и как с ним смириться тоже надо специально учить.

— Что вы придумали для того мальчика с Барни?

— Если мы куда-то шли, он не выносил, если кто-то из детей его группы шел перед ним. Мог стукнуть этого ребенка. Мы стали устраивать жеребьевку – он сразу выучил, как выглядят карточки с другой стороны и выбирал ту, на которой было написано “1”. Мы стали эти карточки прятать так, чтобы не было видно. Но, признаюсь, мухлевали сами, потому что было важно, чтобы цифра “один” досталась взрослому, чтобы в случае возможной агрессии другие дети не пострадали. И поддерживали этого мальчика: он шел, растраивался, а рядом шел другой взрослый (не тот, которому досталась цифра “1”) и тоже переживал: «Я тоже хочу быть первым, а у меня вообще четвертый номер, а у тебя хотя бы третий». Помогло.

Подобные идеи мы придумываем и обсуждаем на педсоветах раз в неделю.

Еще педсоветы нужны для поддержки педагогов. Потому что с семьей и с ребенком бывает сложно.

Вот он пришел и целый день кричал. А ты пытался как мог: и то, и другое. Или он не хотел с тобой взаимодействовать, или ты сделал ошибку, или ты переживаешь, что на него злишься. Но человек же не машина, он может сердиться. Но надо уметь успокаиваться. Важно осознавать и проговаривать такие ситуации.

Фото Екатерина Мурадян

Опыт групповой жизни

— Группы подготовки к школе распространены в Москве?

— Группы подготовки есть, групп для детей, нуждающихся в довольно плотном сопровождении, мало. Это очень дорого, потому что взрослых и детей в группе поначалу практически один к одному. Индивидуальные занятия гораздо дешевле и при этом всем понятнее. В ЦЛП же практически все семьи в той или иной степени участвуют в благотворительных программах. Но для нас такая форма занятий принципиальна.

Мы в Центре считаем, что всем детям должна быть предоставлена возможность пойти в социум.

Поэтому если ребенок приходит на подготовку к школе, мы ее рассматриваем как именно групповую подготовку. Вариант индивидуально позаниматься, а потом пойти на индивидуальное обучение, в основном, не та цель, которую мы ставим перед собой. Хотя я допускаю, что для кого-то из детей в итоге это может оказаться самым лучшим. Мы же даем ребенку возможность побыть в группе сверстников. Если он научится с ними уживаться, то дальше он может выбирать то, как он хочет жить – один или не один. Наша задача — предоставить ему такую возможность и помочь вписаться в группу.

— Родители, приводя детей в группу подготовки к школе, уверены, что после нее так или иначе дети в школу пойдут?

— Не все родители уверены, но мы знаем, что в соответствии с законом об образовании все пойдут. И мы про это родителям говорим. Бывают ситуации, когда семьи сидят дома лет до шести, родители ждут, что с ребенком что-то произойдет, он дозреет и станет совсем “обычный”. Когда этого не случается, родители могут прийти в ужас от того, что ничего не произошло, и думать, что ребенок вообще ни в какую школу не пойдет, так как из-за такой изолированности у родителей нет представления о том, что школы бывают разные, что возможны разные варианты обучения. У них идея, что школа – это как было у них. Куда их ребенку в такую? Важно поддерживать семьи в период подготовки к школе, важно не только давать верную информацию, но и помогать им ее принять. Надежда дает силы, но и страховка на случай нереализовавшихся надежд очень нужна. Никто не знает, как будет в будущем, важно обсуждать разные варианты и выбирать, как действовать сейчас.

— Как может выглядеть процесс адаптации в этом случае?

— С помощью опыта групповой жизни. У нас сейчас в вечерней группу – пока даже игровой (то есть более ранней, чем подготовка к школе) – занимается мальчик из детского дома семейного типа, а параллельно он ходит во второй класс школы (по адаптированной программе), так как ему уже 10 лет. Поскольку у него вообще не было представления, что задания нужно выполнять, в прошлом году в школе он страдал. В этом году полегче, негатив к занятиям постепенно сменяется на интерес к ним, но еще сохраняется много сложностей, поэтому на следующий год мальчик пойдет в группу подготовки к школе, продолжая посещать школьные занятия.

— Ресурсные классы – хороший вариант?

— Мне кажется, что это работает, если собралось несколько родителей-энтузиастов и сделало класс для своих детей. У нас в ЦЛП каждый год про это какая-нибудь группа говорит. Но когда подходит время объединяться, не все эти инициативы получают реальное воплощение. Все-таки такой класс организовать трудно, нужно ходить и добиваться, а человек, готовый это делать, находится не всегда. Должно быть очень сильное желание объединиться и дальше идти вместе – как это было у «Дороги в мир», «Красок этого мира».

Работать смогут не все

— Сколько сейчас в радиусе внимания ЦЛП школ, в которые можно уйти?

— Меньше десяти. Есть несколько школ, о которых от родителей поступают хорошие отзывы. Но в основном все зависит от конкретных учителей, от их готовности “вложиться” в ребенка, интереса к нему и к некоторому профессиональному вызову. Наш главный информационный ресурс – сарафанное радио. Мы зовем на родительские группы родителей, чьи дети уже ушли в школу, рассказать про их опыт.

Муниципальные школы сейчас объединили в комплексы, из-за этого прежняя нумерация изменилась, но есть адреса, которые на слуху, где у учителей уже есть опыт работы с детьми со сложностями в развитии, и значит, скорее всего, они понимают, как работать с другими сложными ребятами. Хотя бывает, что и совсем молодая учительница, вчерашняя студентка, проявляет такую заинтересованность в своих первых учениках, которая компенсирует пока еще не приобретенный опыт. Повторюсь — многое зависит от конкретного учителя.

Если попытаться здраво посмотреть, то, исходя из нашей текущей ситуации в стране, работать смогут не все наши выпускники. И наш рынок не готов к тому, что туда придут люди со сложностями.

Во многих школах, рассчитанных на ребят с выраженными нарушениями развития, увы, нет мастерских. При выборе школы важно это учитывать и понимать, где и как ребенок получит необходимые предпрофессиональные или бытовые навыки (кружки, секции, мастерские).

Например, недавно к нам на семинар приходила учительница бывшей вспомогательной школы теперь эту школу включили в бОльший комплекс). В прошлом у них был совместный проект с Тимирязевской теплицей, куда ездили подростки и молодые люди — ученики этой школы. И некоторые из них потом туда трудоустраивались. Сотрудники теплиц встречали этих ребят как помощь. Они понимали, что у них есть какие-то сложности, но при этом рабочий процесс шел.

Бывает, что человек с относительно легкими нарушениями развития заканчивает школу и — все: садится дома, регулярных выходов в социум нет. И поэтому мне кажется очень важным, чтобы по окончании школы человек умел что-нибудь делать руками. Может быть, потом он не выберет эту специальность, но сам факт того, что у него была осмысленная деятельность, очень сильно сыграет в его пользу в плане профессии или осмысленного досуга.

В свою очередь, человека с тяжелыми нарушениями развития также необходимо знакомить с культурным опытом человечества, создавать условия для максимально возможной самостоятельной деятельности. Важно не сдаваться и ориентироваться в своей работе на некоторые, пусть самые простые, но при этом глобальные цели. Для меня это: человек может сам себя занять, не создает проблем своим поведением и в состоянии договориться с другими. Пусть о самом примитивном – попроситься выйти в туалет, согласиться с предложением или отказаться от него.

Реакции «привыкнет» быть не должно

— Какие вещи невозможно изменить в ребенке с РАС?

— Очень сложно сказать. Можно изменить, наверное, все. Если во что-то упереться, это может стать более гибким. Скорее надо говорить о том, что такому ребенку просто, а что сложно. Ему трудно быть в контакте – зрительном, тактильном, вербальном – продолжительное время. Или наоборот, он здесь есть, но собеседника как будто нет, и он заполняет собой все пространство. Вот он пришел и начал рассказывать о микроорганизмах. А вам не интересно это, вам интересно, как его зовут. Вы его спросили, а он вам отвечает, и потом опять про микроорганизмы. Спросили, как папу зовут. Он вам главу из учебника, и только потом про папу. И мне кажется, что тут важно действительно понимать, что есть сложности, и поэтому действовать аккуратно. У каждого человека должна быть возможность отказаться от взаимодействия в тот момент, когда он им пресытился.

Весьма вероятно, что дети с РАС иначе, чем мы, воспринимают сенсорные впечатления. Кому-то тяжело ходить в одежде, кому-то – что яркий свет светит, кому-то – что кто-то шумит, для него это как будто пенопластом по стеклу водят. Может оказаться, что какая-то вещь настолько неприятна, что ему рядом с ней просто невыносимо. Хотя вам нормально. Реакции «привыкнет» быть не должно. Мы же не должны привыкать к тому, что у нас все время пенопласт над ухом ломают. Важно учитывать эти особенности и помогать детям с РАС защищаться, справляться со сложными для себя ситуациями.

— А привязанность как устроена?

— Есть идея, что дети с РАС не могут любить другого человека. Родители мне рассказывали, что им психиатр сказал (хотя не все психиатры такое говорят): «Он вас никогда не полюбит, зачем он вам такой». Мне кажется, важно видеть в каждом ребенке личность со своими предпочтениями и добрыми чувствами в адрес других. Важно верить, что все люди стремятся к близости и любви. Может быть, у людей с РАС это по-другому выглядит, но что этого вообще нет – неправда.

Такая история: в семье с ребенком с РАС родился маленький ребенок. Мама вышла в магазин, а малыш в коляске остался в одной комнате с этим ребенком с РАС. Кто-то за ними еще приглядывал, но он в этот момент был чем-то занят. Маленький начал кричать, мама возвращается из магазина, а у младенца в коляске полпачки чипсов. Мы, конечно, не знаем, чего хотел его брат, но если знать себе, что ребенок любил чипсы и кидал их на орущего младенца, можно предположить, что он пытался его как-то успокоить.

Красота и гармония

— Как добиться этого расположения?

— Понятно, что эти чувства выстраиваются на каком-то позитивном опыте: ты же не просто так подружился, а подружился, потому что тебе было интересно, тебе откликались или просто спокойно были рядом и принимали тебя со всеми твоими достоинствами и несовершенствами. Поэтому мы уделяем такое внимание игровому взаимодействию: идем за ребенком, постепенно предъявляем себя, аккуратно выстраиваем взаимодействие с ним. В результате наш подход, который строится на взаимном эмоциональном обмене и на игре, больше нацелен на то, что взрослый должен дождаться ответа от ребенка, создать условия для его отклика. И строить свои следующие действия в адрес ребенка, учитывая этот отклик, основываясь на нем. Это своего рода наша “страховка”, что мы не навредим, не потащим ребенка, а вместе пойдем вперед.

— То есть надо налаживать контакт?

— Да. Есть три вещи, о которых мы всегда говорим в контексте РАС: контакт, интересы, коммуникация (например, визуальные опоры для объяснения всего, что происходит).

— Почему детей с РАС обычно бывает сверхинтерес?

— Может не быть. Сверхинтерес свидетельствует все-таки о некотором уровне интеллектуального развития, он больше характерен для детей с синдромом Аспергера. У более сложных ребят бывает поглощенность определенными предметами. Например, постукивание по резиновому мячу . Почему так? Наверное, это что-то понятное, в то время как все, что связано с социумом, понятно гораздо меньше. И есть еще тяга к структурности, потому что в ней, по-видимому, есть красота и гармония. А также это сильные сенсорные впечатления. Например, некоторые дети с РАС любят располагать предметы в им одном ведомом порядке и очень переживают, когда кто-то этот порядок меняет.

— Правда, что мальчиков с нарушениями рождается больше?

— Если судить по составу детей в наших группах, то, мальчики с РАС встречаются чаще, причем как с легкими, так и с более тяжелыми нарушениями развития, а девочек больше со сложными нарушениями. Иногда в группу просто нужна девочка, потому что там одни мальчики. Каким образом это работает, никто не знает, но когда девочка в группе, общий эмоциональный фон становится спокойнее. Мальчики чаще конфликтуют между собой и реже с девочками. Мальчишки могут хулиганить, но девочку, даже если она ходит в брюках и с короткой стрижкой, почему-то не обижают. Звучит как мистика, но правда такое есть. Мне кажется, что если бы откусывала голову пластилиновому супергерою не девочка, а мальчик, то последствия были бы более серьезными для того, кто откусил.