Точную статистику, касающуюся гибели людей в вооруженных силах России, найти трудно. Но сотрудники фонда «Право матери» утверждают, что ежегодно в мирное время в армии  погибает и умирает около 2-2,5 тысячи человек. В мартирологе на сайте фонда — бесконечные столбцы имен и фамилий, а за каждой из них скрывается трагедия конкретной семьи.

Единственный в России фонд, который помогает родителям, чьи сыновья погибли в армии в мирное время на территории России и СНГ, — фонд «Право матери». МБО Фонд «Право матери» более 27 лет занимается оказанием бесплатной профессиональной юридической помощи родителям и вдовам погибших солдат, отстаивает их справедливые интересы в судах и регулярно добивается успеха. Председатель правления фонда Вероника Марченко рассказала «Филантропу» об истории, фандрайзинге и буднях своей организации.

Вероника Марченко. Фото Виктория Ивлева

«Семьи писали мне письма о своих сыновьях». Об истории фонда

История нашего фонда уходит корнями в конец 1980-х годов, когда в журнале «Юность» создали, как тогда было модно, молодежную редакцию. Мы работали при отделе публицистики и назывались без затей «20-я комната» — буквально по номеру комнаты в редакции. Мы писали обо всех злободневных темах, которые еще пару лет назад было немыслимо себе представить в советской прессе: о хиппи и панках, полуподпольных рок-музыкантах, проблемах сохранения старинной архитектуры, про фанатов Михаила Булгакова и инициативную группу по переименованию города Жданова в город Мариуполь… Первые две семьи погибших солдат увидели меня тоже по телевизору, уже в программе «Взгляд», где мы рассказывали о «20-й комнате», и написали мне письма о своих сыновьях. Пройти мимо их горя я не смогла и опубликовала в журнале «Юность» статью «Ржавчина». Эта публикация, да еще вышедшая ранее повесть Ю. Полякова «Сто дней до приказа», вызвали в обществе огромный резонанс. По крайней мере, о проблеме «дедовщины» заговорили всерьез.

После публикации вместо двух писем я получила два огромных мешка.

В феврале 1990 года я пригласила 15 матерей погибших солдат из 12 городов Советского Союза приехать ко мне в редакцию. Вышла вторая публикация.

А потом стало понятно, что этим людям требуется больше помощи, чем просто журналистские статьи.

С того дня из числа моих читателей и меня самой начал складываться круг людей, решивших защищать права и интересы родителей, чьи сыновья погибли в вооруженных силах в мирное время. Первоначально наша группа называлась «Общество родителей, чьи сыновья погибли в армии в мирное время на территории СССР». А в 1993 году мы зарегистрировались как общественная организация «Право матери». Работали как волонтеры, совмещая эту деятельность с основной работой, вплоть до 1997 года.

Очень скоро стало понятно, что нашими основными проектами (хотя в таких терминах тогда никто не мыслил и не говорил) станут два — это издание Книги памяти погибших (вышло 4 выпуска) и юридическая помощь семьям погибших военнослужащих, чтобы отстоять их право на справедливый суд, на достойное социальное обеспечение, компенсацию морального вреда.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

«114 тысяч бесплатных консультаций». О работе фонда

На сегодняшний день мы оказали более 114 тысяч бесплатных юридических консультаций.

Мы выигрываем 80% всех инициированных нами судов по всей стране — сразу в первой инстанции, по остальным 20% работа продолжается до победного конца в инстанциях вышестоящих.

На нашем счету победы в Верховном и Конституционном судах Российской Федерации, выигранные жалобы в Европейском суде по правам человека.

Вначале у нас просто были письменные консультации по судебным процессам, разъяснения судебных решений, нам помогал всего один юрист. Мы никуда практически не выезжали, и только в 1998 году состоялась первая командировка по делу. Сейчас юристы фонда выезжают в судебные командировки по всей территории Российской Федерации, чтобы помогать родителям погибших солдат отстаивать свои права в судах. Мы постоянно ведем судебные процессы, в месяц их может быть восемь-десять. Причем бывает так, что в одном городе таких процессов несколько, нам приходится ездить туда несколько раз. Родители погибших выжидают, пока мы одно дело выиграем, а затем уже начинается наплыв обращений. Некоторые просто не верят поначалу, что по их делу что-то можно выиграть.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

«1 рубль дает 7 рублей». Об эффективности организации

Судебный процесс требует затрат времени, длительной подготовки. Нужно не только присутствовать на заседании суда, но еще и собрать все документы, проверить все доказательства, написать и подать иск. Само судебное заседание может длиться от двух до 24 заседаний. Но командировки оправданы, во-первых, потому что у нас отсутствует конфликт интересов с местными судьей, прокурором, следователем, военкомом и пр., во-вторых, потому что мы не обманываем и действительно помогаем бесплатно. Ну, и наконец, в-третьих, потому что наша работа мега-эффективна.

Горячее желание помогать

Например, на 6 миллионов 356 тысяч 259 рублей поступивших в 2018 году на работу средств из пожертвований граждан РФ и государственного гранта, Фонд выиграл семьям погибших солдат в судах 45 миллионов 295 тысяч 686 рублей выплат (столько мы отсудили конкретным людям компенсаций, пенсий, пособий и прочих доплат, в которых им незаконно отказывали чиновники).

То есть каждый 1 (один) рубль, вложенный в Фонд, дал эффект на 7 рублей 13 копеек. Иными словами, наша эффективность в 2018 году составила 713%.

Мы ведем как очные (на приемах юриста), так и заочные (ответы на письма или вопросы по телефону) юридические консультации. Родители погибших имеют возможность проконсультироваться с юристами фонда, каждый из которых специализируется по отдельной тематике: уголовное право и процесс (представление интересов потерпевших); компенсация морального вреда; социальное обеспечение (пенсии, пособия, меры социальной поддержки и др.).

Вероника Марченко. Фото Виктория Ивлева

«Любой человек, даже самый бедный, должен иметь право на справедливость». О направлениях работы

В нашей работе три направления. Первое — все, что связано с уголовными делами. Важно проследить, чтобы работало следствие и прокуратура, заставить их «шевелиться», важно найти и посадить виновного в гибели человека — это то наказание, которое понесет физическое лицо.

Юристы фонда в уголовных процессах являются представителями потерпевших. Мы ходатайствуем о назначении нужных экспертиз, обжалуем госэкспертизы, если видим, что они проведены некачественно или вообще сфальсифицированы (как, например, в деле Саши Шерера), используем все возможности для усиления обвинения, которые предоставляет стороне потерпевших уголовно-процессуальный кодекс. Когда уголовное дело передается в суд, освещаем заседания, так как считаем каждый факт гибели молодого человека в армии делом общественной важности. Второе направление нашей работы — социальная защита матерей, «выбивание» для них льгот и надбавок, положенных по закону, но зачастую не назначаемых без суда. И третье — компенсация морального вреда, наказание «рублем» госструктур — воинских частей, министерства обороны — это наказание «юридических лиц».

Ведь это так же, как с алиментщиками: осужденный выйдет из тюрьмы, устроится сторожем, и его официальная зарплата будет 10 тысяч в месяц — что с него получишь!

А министерство обороны, по чьему молчаливому равнодушному согласию совершилось убийство, не заплатит ни копейки.

Наши иски всегда с юридического лица, с ведомства, это может быть Министерство обороны, Министерство внутренних дел, Росгвардия — в зависимости от того, в какой части погиб человек. Потому что ведомство и есть настоящий виновник преступления. Все услуги для подопечных бесплатны. Любой человек, даже самый бедный, должен иметь право на справедливость.

«У нас одна на всех личная история». О команде фонда

У нас сложилась команда юристов, включающая от двух до восьми человек. Количество юристов зависит от того, сколько мы соберем денег на их работу. Большинство сотрудников — это дипломированные юристы.

У нас нет никаких «личных историй», связанных с армией, родственники погибших не могут быть сотрудниками фонда (только волонтерами или сторонниками).

Но у нас одна на всех «личная история» — это банально борьба добра со злом и деятельная солидарность с «униженными и оскорбленными».

Воплощением зла стала для нас, конечно же, война, точнее две — первая и вторая Чеченская, через которые мы прошли вместе с мамами пропавших без вести и погибших солдат.

Сама семья погибшего военнослужащего нам ничего не платит. Но есть другие люди, которые хотят, чтобы эти семьи имели поддержку, чтобы не было безобразий в армии, самоуправства и халатности военных чиновников. Они присылают пожертвования, причем иногда по тысяче, по сотне рублей. И от этой «народной копейки» набегает сумма, из которой финансируется зарплата наших юристов. Как правило, это их основная работа, они не распыляются по разным клиентам, поскольку социальная деятельность требует максимального погружения. Наверное, в этом секрет их качества.

Как правило, договор с юристом длится год, а потом, когда заканчивается грантовый проект, открываем свою благотворительную программу, и ее длительность зависит от того, сколько мы наберем денег на работу наших юристов. А юристы — это все сотрудники фонда, у нас даже бухгалтер – юрист по первому образованию.

«Мечтаю об отдельном фандрайзере»: о пожертвованиях и рекуррентах

Рекуррентные пожертвования составляют у нас около 37%, жертвователей несколько сотен, но в настоящий момент нам их не хватает — по примерным подсчетам нам нужны еще 414 человек.

Фандрайзингом по мере сил занимаюсь я. Но мечтаю об отдельном фандрайзере. Мы работаем со всеми, кто готов работать с нами — кто не боится ни нашей темы, ни нашей требовательности и щепетильности.

Кроме пожертвований, у нас есть и российские грантовые средства. Сейчас до конца октября 2020 года мы работаем с использованием гранта Фонда президентских грантов. Мы также организуем сборы на онлайн-платформах — Благо.Ру, Планета Ру, с помощью друзей из Meet For Charity и открыты к любому сотрудничеству в этом смысле.

Через грантовые конкурсы не финансируется, например, издание книг — Книги Памяти, посвященной погибшим солдатам (их рассказы, письма родителям), брошюр, материалов фонда.

На одном дыхании

«У меня «зуб» на плохих юристов, которые позорят свою профессию». О работе в регионах

Из проектов, не связанных с юридической помощью, могу вспомнить выигранный нами конкурс, который проводил благотворительный фонд «КАФ», в результате которого партнер фонда — компания ГК Дикси-Юг — финансировала благотворительную помощь родителям погибших солдат из Тверской и Владимирской областей в рамках их социальной программы «Неравнодушные соседи». Одиноким мамам наших погибших, имеющим инвалидность и проживающим в регионах присутствия компании, мы оплатили ортопедические приспособления, путевки в санаторий, компьютерные курсы, кому-то — курсы вождения автомобиля, отправили подарки и материальную помощь.

Почему мы предпочитаем затрачивать колоссальное количество времени и сил на командировки, когда можно воспользоваться услугами местных юристов?

Да просто те юристы, с которыми мы сталкиваемся, по крайней мере процентов 80 из них, совершенно профнепригодны, а оставшиеся 20 — морально разложены существующей системой. Когда мы начинали, в стране было условно пять вузов, качественно готовивших юристов. А потом почти любой вуз из маленького городка решил организовать юридический факультет. У большинства этих горе-специалистов заочное образование, причем очень низкого уровня. Вы ляжете под нож хирурга, у которого заочное образование? С юристами то же самое. И работают они в условиях моральной и профессиональной деградации. Многие адвокаты в провинции — это «решалы», которые просто знают, в какой кабинет зайти, кому дать взятку.

Иногда у нас бывают дополнительные вакансии, но из 300 кандидатов мы с трудом находим одного! У меня «зуб» на плохих юристов, которые позорят свою профессию.

Но люди, потерявшие ребенка, испытывающие горе и шок, чаще всего еще и юридически неграмотные, никогда не могут отличить хорошего юриста от плохого.

И верят троечникам, идущим работать в сомнительные конторы «из подворотни», навязывающие по телефону «бесплатные услуги», (которые на деле оказываются не такими уж бесплатными). А потом приходят к нам с просьбами о помощи, уже после того, как их дело безнадежно проиграно и они уже никогда не восстановят своих прав.

Наш условный подопечный, безусловно, житель глубинки, верящий «телевизору», по которому говорили, что в армии теперь «всё хорошо». Они считают, что армия — это «социальный лифт», что «дедовщины нет» — то, что она есть, они узнают, получив гроб с телом сына. Их лифт привез их на кладбище.

«Все семьи для нас одинаковы». О подопечных фонда

Наши подопечные — родственники погибших военнослужащих, не важно, призывников или офицеров, мы не помогаем только участникам бандформирований, преступных и экстремистских организаций вроде запрещенного в России ИГИЛа и т.п. Мы не делим дела на «резонансные» и не очень. Все семьи погибших для нас одинаковы. За «резонансностью» обычно гоняются платные адвокаты ради увеличения своего гонорара или пиара. Сейчас у многих семей есть выбор, но мы не можем их заставить идти к нам в «Право матери», можем только сказать: «У нас 30-летний опыт успешного ведения дел, и лучше вы никого не найдете». Жизнь показывает, что мы правы. Только недавно мама одного из погибших ребят жаловалась на своего адвоката, который пошел шаблонным путем, предъявив иск обвиняемому. Мы советовали ей отозвать иск, обещали, что отсудим с Министерства обороны куда большую сумму. В результате мама выбрала местного юриста, а потом мы узнали, что суд состоялся и иск был подан на осужденного. Она позвонила вся в слезах, но было уже поздно.

В одном городе был случай: несколько семей потеряли детей, служивших в одной и той же части. И одна из матерей обратилась к местному юристу, который проиграл дело. А остальные пошли к нам и получили солидные надбавки. Решение суда в этом случае имеет силу закона: если дело проиграно, то его уже нельзя пересмотреть, оно принято навсегда.

«Подопечные остаются с нами навсегда». О помощи семьям

От многих других организаций нас отличает то, что подопечные остаются с нами навсегда, наша помощь им неоднократна. Погибает ребенок — заводится уголовный процесс. Потом начинается долгий процесс выбивания компенсации морального вреда.

Родители стареют, социальные проблемы только прибавляются со временем, появляется потребность в благотворительной помощи.

Выходит новый закон или изменение к закону, что-то вдруг недоплатили, изменили — все, начинай новую судебную тяжбу. Мы — последняя инстанция надежды.

Наплевательство чиновников, хамское отношение к людям не знает границ. Вот, примеру, дело Васюковых из Уфы — их сын погиб в 2002 году, как написано в деле, «от острой коронарной недостаточности». В 2014 году родители подали в местный отдел социальной защиты населения заявление на получение ежемесячной денежной компенсации, но в этом праве им было отказано. 25 августа 2014 года Фонд «Право Матери» в целях защиты прав Васюковых обратился в Прокуратуру Кировского района г. Уфы, затем это обращение было перенаправлено в Прокуратуру Республики Башкортостан. Оттуда сообщили родителям погибшего: нарушения выявлены, внесено представление с требованием о привлечении виновных лиц к дисциплинарной ответственности. Чиновники дружно поставили галочки. Но компенсацию Васюковы так и не получили! Прошло шесть лет, люди верили, ждали… За это время сначала у мамы случился инсульт, потом начались проблемы со здоровьем и у отца. И только в этом году Васюковы снова обратились к нам, мы подали иск к Республиканскому центру социальной защиты населения и выиграли им суд: теперь они будут ежемесячно получать ЕДК, плюс им выплатят задолженность за прошедшие годы 900 тысяч! Теперь эти деньги крайне необходимы — дорогостоящая реабилитация, лекарства… Интересно, на что рассчитывали чиновники? Ждали, чтобы люди просто умерли, не дождавшись положенного?

«Уходя в армию, человек играет со смертью». Об армии

Пресловутая дедовщина, поднявшая на ноги общество 80-х, никуда не исчезла. Уменьшение срока службы не решило никаких проблем. Когда-то «деды» издевались над вчерашними призывниками, а сегодня агрессорами выступают не те, кто дольше служил, а те, кто посильней, понаглей, кто умеет всех «построить», у кого гора мускулов, а совести — ноль. Бывают дела, когда в одной части солдаты гибнут постоянно, например, кончают самоубийством через одного. Вообще, тема «самоубийств» — ключевая для нашей армии. Изучая материалы уголовных дел, мы четко видим, когда человека довели до суицида, а когда убийство камуфлируется под суицид. Военным часто выгодно «снять с себя ответственность» (как им кажется)¸ выставив погибшего «самоубийцей».

Также подобная циничная формулировка — повод уже для гражданских чиновников попытаться лишить убитую горем семью каких-нибудь выплат и «сэкономить» на них бюджетные средства.

Уходя в армию, человек играет со смертью. Причем армейская «рулетка» непредсказуема: убить могут и в первые семь дней службы, и даже за день до окончания срока.

Стремление заграбастать в армию побольше призывников, формализм и халатность при призыве, приводят к тому, что любой из них может оказаться в одном отряде с человеком, который психически болен, например, «слышит голоса». И никто не гарантирует, что в любой момент он не возьмет в руки автомат и не начнет убивать всех вокруг. Дома такого больного кто-то контролирует, а в армии это делать некому, и он там только деградирует.

А вот случай агрессии, направленной внутрь: у молодого человека было пять попыток суицида на гражданке, но он очень хотел в армию. В военкомате ему сказали — хочешь в армию, напиши расписку: «Я — не суицидный». Он ее написал, а в армии реализовал свою шестую попытку… Кому это было нужно? Военкому, выполнившему «план по призыву»?

Леденящие душу случаи происходят не сами по себе, а с попустительства должностных лиц: членов призывных комиссий, руководства части. Например, через три дня службы новоприбывших солдат послали разбирать в поле снаряды. «Урожай» оказался смертельным: одиннадцать человек были ранены, двое погибли на месте. Оказывается, опытных саперов, знающих, как обезвреживать снаряды, отправили к фермеру, помочь собрать помидоры! Было заведено уголовное дело против командира части и офицеров, отдававших приказы, все были осуждены на разные реальные сроки.

Наша задача была наказать Минобороны как юридическое лицо — рублем в гражданском процессе, чтобы выплатить компенсацию морального вреда родителям погибших.

Мы преследуем цель, чтобы возвращение мальчика из армии в цинковом гробу было экономически невыгодно государству.

Чтобы жизнь призывника дорого обошлась ему. Тогда будет больше мотивации следить за их условиями службы и за тем, чтобы он вернулся домой живым и здоровым. Есть ли примеры, что в армии действительно делают выводы и начинают следить? Отчасти да, но глобально все поменяется, когда будет контрактная армия. И сегодня у молодого человека все же есть выбор. 15 лет как в РФ существует альтернативная гражданская служба — это законный способ выбрать иной вариант службы Родине — без оружия в руках, официально, по закону.

Пока в армии будут относиться к людям, как к пушечному мясу, ничего не изменится. Можно покрасить забор части в зеленый или розовый цвет, но пока за этим забором творятся преступления, его цвет не способствует спокойствию и миру. Вся система армии должна перестраиваться сверху донизу, переходя на контрактную основу. Косметический ремонт здесь бесполезен.